— О, да, маленькая моя Дебора, но ведь ты сама еще ребенок! Ты уверена? Совсем уверена?

— Тетя Эббот велела мне молчать, пока я не буду уверена. Ты сердишься на меня?

— Дорогая моя, красавица, я боюсь! За тебя. Что мне делать, если с тобой что-нибудь случится?

Она засмеялась и высвободилась.

— Если это все, что ты можешь сказать, я поеду домой.

Он схватил ее за руку.

— Тебе и верхом ездить не следовало бы.

— Вы желаете, сэр, чтобы я пешком шла в такую даль?!

— Не шути, Дебора. Ты еще не понимаешь всего этого. Ты слишком молода, чтобы понять, что это значит.

Она подняла голову.

— Мистер Гульд, дорогой, когда придет время, увидишь, как я все понимаю.

Прежде чем он успел ответить, она подвела лошадь к обгорелому пню, легко вскочила и, торжествующе помахав рукой, ускакала. Буквально каждый час суток в течение весны и лета 1846 года для Хорейса был наполнен ожиданием прекрасного и страшного дня, когда у Деборы появится их первый ребенок. Хорейс советовался с мамой Ларней, с тетей Эббот, с Мэри, с Ка. Он съездил на мыс Кэннон, чтобы получить совет престарелой Рины. Всю весну и лето Дебора смеялась над ним и отказывалась от чрезмерной заботы о себе. Но он не допускал мысли о том, чтобы ограничиться акушеркой с острова. Его ребенок должен появиться только с помощью доктора Тропа, жившего в Дэриене, и начиная с конца августа он назначал гребцов из работников Блэк-Бэнкса на работу в поле поблизости от пристани, и новая кипарисовая лодка стояла в полной готовности.

— Как мы сможем так точно определить, Хорейс? — спрашивала Мэри. — А что, если ты поедешь за доктором, а потом придется ждать? Он же не может оставаться здесь на острове, ничего не делая.

— Останется, даже если мне придется связать его, — заявлял он, и опять обходил и объезжал всех, советуясь с Риной, мамой Ларней и тетей Эббот.

Время все же шло, и седьмого сентября он прыгнул в лодку, чтобы проделать длинный путь до Дэриена.

Вечером, когда солнце коснулось прибрежной травы у реки и посеребрило темные песчаные берега, Мэри встретила Хорейса и доктора на пристани.

— Уже родился, Хорейс. Твой ребенок уже появился, — чудесная девочка, волосики черные, как у Деборы. Доктор Троп, вы переночуете здесь, но вам уже нечего делать. — Она обняла брата. — Хорейс, Дебора больше не девочка. Она сильная, прекрасная женщина.

Джон, муж Ларней, каждый день массировал больные ноги Джеймса Гульда, после чего последний ехал в Блэк-Бэнкс и ждал на веранде или в гостиной, чтобы Дебора принесла его внучку. В течение часа или больше он сидел, держа на коленях ребенка. Иногда Дебора сидела около него на низкой скамеечке; чаще всего он оставался наедине с внучкой.

— Сегодня твой день рождения, мисс Джейн, — сказал он седьмого декабря. — Моей красавице Джейн сегодня три месяца. А потом ей будет пять и семь, и девять месяцев, и мы оглянуться не успеем, как она проживет уже целый год. — Он посмотрел в ее сонные глазки. — Голубые, как у твоего папы, светло-светло-голубые. И голубые, как у твоей бабушки, Джейн. Она бы гордилась такой внучкой. — Малютка почесала свой крохотный прямой носик. — Ха, похоже на то, что у тебя будет нос Гульдов. Я доволен. Твой папа уверяет, что якобы он надеется, что это не так, но он на самом деле этого не думает. Одно я знаю, барышня, у тебя отличный отец. Ему потребовалось время, чтобы успокоиться и взяться за дело, но теперь, когда у него есть ты и твоя милая мама, которых он любит, мне уже не надо тревожиться за него.

Джеймс Гульд посмотрел в сторону реки, сверкавшей в лучах солнца.

— Когда человек так любит какое-то место, как твой папа полюбил Блэк-Бэнкс, надо, чтобы оно принадлежало ему. Я сделал грубую ошибку, когда отдал его твоему дяде. — Он вздохнул. — Дядя Джим появится скоро. Я со страхом думаю об этом.

Без всякого предупреждения Джим вернулся в начале следующего января, пояснив, что он оставался в Нью-Хейвене, чтобы быть поблизости с сыном, пока Джейми не поступил в пансион, когда ему исполнилось пятнадцать лет. В течение двух месяцев Джим путешествовал без определенной цели. Теперь он жил в большой комнате, которую когда-то занимал с Алисой, выезжал в поля примерно через день, ездил в церковь с семьей и обычно по воскресеньям обедал в Розовой Горке. Но его присутствие было чисто формальным, ему было совершенно безразлично, что Хорейс впервые за десять лет вырастил удачный урожай хлопка.

— Мне тяжело это говорить, Дебора, но я просто не могу оставаться здесь дольше. — Хорейс поднялся из-за стола и встал позади ее стула, чтобы не смотреть на нее. — Джима жаль, но мы были очень уж счастливы без него. Я до седьмого пота работаю, усовершенствуя Блэк-Бэнкс для человека, которому совершенно все равно, если бы это все сгорело до тла. И, вместе с тем, я думаю, он бы не продал его, даже если бы у меня были деньги. Это все, что осталось у бедняги. Мне жаль брата, но Дебора, Лайвели нашел мне место управляющего на острове Блайз. Как ты думаешь, принять мне его?

Она взяла его руку и посадила его на его место.

— Я хочу того, что лучше всего для тебя, мистер Гульд, дорогой. Конечно, я думаю, ты будешь получать на другой плантации не больше, чем то жалованье, которое тебе платит дядя Джим. Но — ты уйдешь из Блэк-Бэнкса. Я знаю, что так тебе будет легче.

Он долго смотрел на нее, все еще удивляясь, после трех лет совместной жизни, ее прозорливости, ее пониманию и здравому смыслу.

— Ты права и в том, и в другом. Я не получу ни одного лишнего цента, это не договор об участии в прибылях, это такая же работа за жалованье. Но у меня бы камень с плеч скатился, если мне не надо будет работать в Блэк-Бэнксе, зная, что оно не принадлежит мне и никогда не станет моим. Но как это будет для тебя?

— Я не в счет.

— Очень даже в счет. Иногда мне кажется, что ты так же любишь Блэк-Бэнкс, как и я.

Ее взгляд стал очень мягким, потом в нем появился огонек.

— Да, но не так, как я люблю тебя.

Поздней осенью, как только хлопок на полях Джима был собран, очищен, упакован и отправлен в Саванну к Лайвели и Бафтону, Хорейс, Дебора и маленькая Джейн уехали с Сент-Саймонса и поселились в полуразрушенном доме на острове Блайз, к западу от Брансуика. В первую ночь в продуваемой, сырой комнате Хорейс пять раз вскакивал с продавленной кровати, — один раз для того, чтобы убить черную змею, обвившуюся вокруг ножки треснувшего мраморного умывальника, второй — чтобы поймать мышь, — это ему не удалось, и три раза, чтобы переставить деревянные бочонки, большую лохань для мытья посуды и два чайника от одной группы щелей, где текло, к другой, потому что с трех часов ночи дождь полил как из ведра.

В этот их первый год в качестве управляющих запущенной фермой Дебора так много работала, что, когда она сказала Хорейсу, что у них скоро будет второй ребенок, он был даже более обеспокоен, чем в первый раз.