— Я тебя замучил, заставляю жить в этом богом забытом месте только потому, что я из упрямства не хочу работать на моего брата. — Не бывает Богом забытых мест! Бог пришел сюда с нами на остров Блайз.
— Знаю, знаю, — пробормотал он, смущенный тем, что его иногда раздражало ее наивное представление о Боге.
— Кроме того, я молода и у меня много сил, мистер Гульд, дорогой. Вот увидишь, когда настанет время рожать, я буду сильна, как лошадь. Причем хорошая лошадь.
Джесси Каролина родилась в 1848 году, и снова Мэри и мама Ларней, вместе с которыми приехал на остров Блайз и дедушка, ради великого события, легко справились с родами, так что когда Хорейс приехал с доктором Тропом, новорожденная уже кричала изо всех сил.
— Когда-нибудь он за вами приедет, а вы не захотите ехать, — с улыбкой сказала Дебора доктору.
— Малютка в прекрасном состоянии, миссис Гульд, и вы тоже, — проворчал доктор Троп. Потом он сказал, посмеиваясь: — Я думаю, вы так легко переносите роды, моя дорогая, потому что считаете, что очень важно иметь детей.
— О, да. Мне хочется иметь десятерых!
В первый вечер после того, как его родные вернулись на Сент-Саймонс, Хорейс присел на край шаткой кровати рядом с Деборой и Джесси.
— Голубка, как это получилось, что ты назвала ее Джесси? Я понимаю, что Каролина — по тете Каролине, а кого мы знаем по имени Джесси?
— Это секрет.
— Даже от меня?
— Ну, я так думаю.
— Ты не знаешь?
— Кажется, он не сказал, чтобы я тебе не говорила.
— Кто этот таинственный «он»?
— Твой папа.
— Папа хотел назвать ее Джесси? Почему?
— Ну, когда он еще был совсем молодым, на Севере он был отчаянно влюблен в одну шотландку по имени Джесси, а она разбила его сердце. Поэтому он и взял эту работу по геодезическим изысканиям во Флориде, чтобы уехать как можно дальше от Джесси.
— И старичок ее так еще помнит, что ему хочется, чтобы внучка носила ее имя?
— Конечно. Теперь у него две внучки, носящие имена двух женщин, которых он любил, — Джейн и Джесси.
Хорейс поцеловал ее.
— Клянусь, ты больше знаешь о старике, чем я. Нет ничего удивительного в том, что я — сентиментальный дурак, но кто бы подумал это о нем? Он такой суровый житель Новой Англии.
— Он не суровый! Он нежный и любящий, и сентиментальный, и романтичный.
— Я всегда знал, что он добрый. Уж это-то я должен знать. Теперь, спи, и ты, и Джесси. — Он опять поцеловал ее. — Я люблю тебя, Дебора Гульд.
— Я люблю тебя, мистер Гульд, дорогой.
Он посмотрел на нее.
— Почему у тебя такое печальное выражение лица?
— Просто мне хочется, чтобы мы проснулись и увидели солнечный свет на краях болота в Блэк-Бэнксе. Дебора, ты можешь это вообразить? Иногда я закрываю глаза и вижу дорожку, вьющуюся между теми большими деревьями, — а дорожка хорошая, засыпанная ракушками, ухоженная, чистая. Совсем не похожая на эти грязные канавы, которые мы здесь называем дорогами. Мне слышится, как болотные курочки волнуются из-за того, что солнце их разбудило; я вижу старого дятла — это настоящий лесной петух, — вижу, как он откалывает целые полосы от сосны там, за гороховым полем, и хотел бы я знать, этот шумный пересмешник все в том же месте заявляет свои права на участок, где он будет выводить птенцов? Помнишь, как он гонялся за бедным дятлом без всякой причины?
— Дорогой мой, — прошептала она, отодвигая прядь волос с его лба, — у нас здесь тоже есть болотные курочки и река, и дятлы, и пересмешники. — Он опустил голову. — Не грусти, дорогой мой муж. Я могу вынести все, — все, что угодно, если ты не печален.
— Но не можем же мы жить в этом домишке всю жизнь!
— А мы и не будем. Я уже попросила Бога, и он обдумывает свой ответ. Ты заработал немного денег в этом году, почти пятьсот долларов. Мы когда-нибудь вернемся на Сент-Саймонс.
— Куда на Сент-Саймонс и как? — Его все еще раздражало, что она обращалась к Богу так, как будто у него есть время разбираться, в каком доме живет та или иная семья. — Куда мы могли бы переехать?
— Не знаю. Но мы переедем. Мы еще молоды. Еще есть время.
— Это ты молода, а мне тридцать пять лет.
— И тебе хочется спать и ты начинаешь сердиться. Спокойной ночи.
В середине лета Хорейс ворвался в старую кухню на острое Блайз, схватил Дебору и закрутил ее, восклицая:
— Прекрасные новости! Письмо от Мэри с самой лучшей вестью!
Она обняла его за шею.
— Ну, так прочти мне!
— Садись, — садись и слушай. «Дорогой Хорейс, я так взволнована, что пишу без всякого вступления. Здесь только что была миссис Вилли с чудесным предложением. Управляющий, которого она наняла после смерти Джона, мошенничал, и она уволила его. Теперь она хочет, чтобы ты вернулся на Сент-Саймонс и взял на себя полностью управление ее плантацией на условиях участия в прибылях! Ты с Деборой и дети сможете жить в доме Вилли вместе со старой дамой и ее незамужними дочерьми, но весь верхний этаж будет в вашем полном распоряжении. Папа сказал ей, что я напишу тебе сразу же, и теперь, пожалуйста, поторопись с ответом. Это, конечно, не совсем так, когда вы были в Блэк-Бэнксе, но это — лучшее из возможного. Мы все ждем, затаив дыхание. Поторопись. Твоя любящая сестра Мэри». — Ну, Дебора?
У нее сияли глаза.
— Бог выполнил свое обещание!
— Ты не возражаешь против того, чтобы жить в одном доме со всеми женщинами Вилли?!
— Ты же там будешь, не правда ли?
Он обнял ее.
— Я не достоин тебя. А уж ты, безусловно, заслуживаешь лучшего, чем это мотание туда и сюда, как я делал в течение всей нашей с тобой жизни.
Дебора высвободилась из его объятий, пробежала по кухне к его конторскому столу, взяла гусиное перо из стакана с дробью и вытянула табуретку у стола.
— Почему ты ждешь, мистер Гульд, дорогой?
ГЛАВА XXXVI
Дебора не была уверена в том, что миссис Вилли и Маргарет Вилли одобряют новые занавеси, которые она сшила для комнат на третьем этаже в Поселке, но веселая, хотя и со странностями мисс Хериот Вилли тащилась на третий этаж на своих ревматических ногах почти каждый день, чтобы увидеть, какую новую «фантазию» придумала Дебора.
— Уверяю вас, голубушка, не думала я, что еще увижу этот этаж в таком виде снова. — Миссис Хериот осмотрела помещение с наклонной крышей, кое-где спускавшейся так низко, что Хорейс стукался головой, если забывал нагнуться.
