— Как вы думаете, чем они занимаются?

— Сплетничают.

— Они — живые дамы. Так как вы думаете, они могут удержаться от сплетен?

— Нет.

— Не обращайте на них внимания, Гульд, и пусть себе говорят. Они забудут со временем, раз вы вернулись. Вас забудут, найдут другого о ком говорить. — Он ухмыльнулся. — Может быть, обо мне.

— Вас здесь приняли приветливо, капитан Стивенс?

— О, да, и о, нет. И то и другое одновременно. Но я человек независимый и когда-нибудь я буду владельцем самого преуспевающего пароходства от Чарлстона до Флориды. Когда я куплю мою прекрасную шхуну «Великолепный», начнут говорить: «А, этот капитан Стивенс, он человек стоящий».

— У вас новое судно на примете?

— Уже выплатил двести долларов за него. Года через четыре или меньше оно будет мне принадлежать. Оно будет принадлежать мне, а также мисс Саре Дороти Хей.

— Завидую вам.

— Почему? Вы можете так то же самое сделать.

— Что сделать?

— Быть стоящим человеком. Приобрести то, что вы хотите, что сделает вас независимым.

— Не знаю. Но постараюсь обязательно.

Чарльз Стивенс протянул руку, широко улыбаясь.

— Мы оба будем независимыми людьми, Гульд.

Хорейс пожал его большую, жесткую руку.

— Правильно. Мне двадцать пять лет. Сколько вам лет, капитан?

— Двадцать шесть. Обогнал вас на год, но только на один год.

— Вы обогнали меня больше, чем на один год. Но я догоню. Не знаю, каким образом, но догоню.

Небо потемнело. На пристани Джорджии зажигали костры, и Хорейса вдруг охватило невыносимое нетерпение.

Часть третья

ГЛАВА XXV

— Сын, ты пробыл здесь с нами десять дней. Десять счастливых дней для меня. Я не уверен, сумели ли мы тебе передать, как мы рады.

Хорейс посмотрел через обеденный стол на отца и постарался улыбнуться ему. Но на глаза навернулись слезы. Отвечать на радость старика было труднее, чем видеть его постоянные страдания.

— Я чувствую себя по-настоящему дома, папа, — сказал он хриплым голосом, — вы все просто замечательно ко мне относитесь. Это мне надо было бы чувствовать себя неуверенно.

— Чепуха, — сказала Мэри. — Никому не надо быть ни в чем неуверенным. Я так счастлива, что меня даже не беспокоят денежные трудности. — Она похлопала брата по руке. — Ты дома, — и, раз ты вернулся, вернется и достаток! Хочешь еще черничного варенья, которое мама Ларней сварила?

— А есть еще горячие сухарики?

— Да, сэр, масса Хорейс, — минутку!

Хорейс и Мэри засмеялись.

— Она опять подслушивает под дверью столовой, — пожаловался Джеймс. — Надо это прекратить.

— Мама Ларней это от любви делает, папа, — упрекнула его Мэри. — Она, голубушка, так рада, что Хорейс дома, что не может пропустить ни единого его слова.

Ларней быстро вошла и сразу направилась к Хорейсу, приподняв салфетку с блюда, до краев полного сухариками, от которых поднимался пар.

— Мальчик Ларней хочет еще сухариков, и никто не запретит, и у меня еще сковорода, могу сразу поставить на огонь.

Хорейс взял две штуки, воткнул нож в масло, которое она держала, и широко улыбнулся, но не смог ничего сказать. Опять выступили на глазах слезы, но Ларней выручила его.

— Говорю я, масса Хорейс тонким стал, можно насквозь видеть. Еще черничного варенья?

— Ой, мама Ларней, хватит, — засмеялся он. — У меня фигура как следует. Если я буду много есть твоей стряпни, мне придется покупать новые костюмы. А я этого не могу, — мы обеднели, разве ты не слышала?

Он увидел прежнее ее, знакомое, полное мужества движение — Ларней выпрямилась в полный рост.

— Ларней слыхала, масса Хорейс. Но мы и раньше поднимались снова.

Хорейс стал серьезен.

— Конечно, мама Ларней, поднимемся.

— Не так это будет легко, сын, — сказал его отец. — И я считаю, что тебе пора узнать все, как есть. Я хочу, чтобы ты поехал со мной завтра на встречу всех плантаторов острова с мистером Кингом прежде, чем он уедет в Огасту.

— А что происходит в Огасте, папа? — спросила Мэри.

— Коммерческий съезд всего нашего штата, чтобы постараться найти какое-то решение, пока не поздно. Я рад, что там от нас будет выступать Кинг. Времена сейчас нелегкие. Мне жаль, что ты вернулся в такой тяжелый момент, Хорейс, но это не меняет положения вещей. Ты поедешь со мной, сын?

Хорейс знал, что Ларней наблюдает за ним. Он посмотрел на Мэри, чтобы она подсказала ему, как ответить. Но она тоже внимательно смотрела на него с тем же выражением на лице. Обе женщины, видимо, ожидали от него чего-то, но чего именно? О, он знал о высоких тарифах, о том, что промышленная революция зажимает Хлопковые Штаты, но он еще не был готов быть втянутым в эти дела. Глядя на отца, он впервые после возвращения ощутил внутреннее сопротивление. Томас Батлер Кинг был убежденным сторонником прав Штатов. А для южанина права Штатов означали только права Хлопковых Штатов. Хорейс проехал по всем полям Сент-Клэр и Блэк-Бэнкс, видел полегший урожай. Он знал, что была прекращена оплата звонкой монетой и цены на хлопок падали с каждым днем. Эти обстоятельства были ему совершенно ясны, но еще не время было ожидать, что он примет участие в собрании такого типа, какое, он знал, будет происходить завтра в Убежище у Кингов. Он слишком долго отсутствовал. Ему надо сначала полностью ощутить себя дома. Он даже еще не решился поехать в церковь, в то единственное воскресенье, которое он провел дома. Если он поедет на встречу, он там увидит сенатора Кинга и Демиров, и Хассардов, и Бена Кейтера и Джона Вилли, и Джона Каупера впервые с тех пор, как он уехал в школу, когда ему было четырнадцать лет.

— Я подумал, что хорошо было бы взять в коляску старого Джона Каупера, — сказал его отец. — Он настоящий друг.

Хорейс знал, что чем дольше он молчит, тем труднее будет дать ответ, за исключением простого «да» или «нет».

— Ты действительно собираешься остаться и помогать нам, не правда ли, Хорейс? — настаивал отец.

Он не смотрел на Ларней, но был уверен, что она сжимает и разжимает руки как и Мэри.

— Сын?

— Да, сэр. Я собираюсь остаться.

— Тогда ты отвезешь меня завтра?

Даже рискуя обидеть отца, он решил быть честным.