- Я не могу, правда, не могу, - у девочки на глазах появились слезы... - Мне нельзя
говорить, мне потом плохо будет. Всему свое время, каждый должен прожить свою жизнь
сполна и узнать все тогда, когда положено!
- Но я не могу ждать, понимаешь? В моей жизни и так все непросто, можешь хоть раз
помочь, ты ведь подруга мне! Или нет? Ты ведь сама просила меня стать твоей подругой!
- Да, ты моя подруга, причем единственная! Поэтому и проговорилась тебе. Я думаю о
тебе постоянно и переживаю. Но не могу тебе ничем помочь! Ничем!!! И даже если бы я
была в вашем мире, все равно ничем бы тебе не помогла! Потому что все уже давно
решено за нас, понимаешь?!!
Лейла вырвалась из рук Вероники и, всхлипывая, побежала по дорожке вглубь кладбища.
Вероника растерянно смотрела ей вслед. На душе было паршиво. С одной стороны, в ней
поселилось тоскливое ожидание чего-то нехорошего, а с другой, ей было жаль, что она
накричала на Лейлу. Та, действительно, была ни в чем не виновата, а она, как истеричка,
сорвалась на нее. Гадко получилось... Но сейчас идти искать ее совсем не хотелось, совсем
не было настроения для извинений. К тому же в воздухе стало заметно холодать...
Попрошу прощения в следующий раз, решила Вероника и развернулась, чтобы пойти к
выходу. На тропинке сидел Дарсик и, склонив голову, смотрел на нее каким-то не
собачьим, а совершенно человеческим взглядом, в котором светилось понимание и
сожаление. Она погладила собаку, и пес поплелся за ней, заметая своим пальмовым
хвостом легкую снежную поземку. Не обернувшись, она вышла из ворот и пошла по
пустынным улицам странно вымершего городка. На некоторых окнах были наклеены
снежинки. Люди готовились к Рождеству и Новому году. Неужели так быстро летит время,
подумала Вероника и провалилась в безмолвие.
Лейла подошла к Дарсику, сидящему у ворот, и тоже посмотрела вслед уходящей
Веронике.
- Она уходит, да? Я ее расстроила, а у нее было такое чудесное, легкое настроение. Ну что
я за глупая дура, не могу промолчать! К тому же я действительно ничем не могу ей
помочь! Ничем... Но я думаю об этом каждый день...
Вероника проснулась, в голове шумело так, как будто она вчера одна выпила бутылку
дешевого вина. На душе скребли кошки. Ей снилась Лейла, она пыталась ей что-то
сказать, предупредить... Повернув голову, она увидела Данила. Он был похож на спящего
ребенка. Чувство счастливой законченности мира всплыло в глубине порядком
измученной души. Ей показалось, что так было и будет всегда. Именно этот человек
должен лежать рядом с ней на подушке и вот так мирно по-детски пасапывать. И в то же
самое время ей было удивительно, что он лежит здесь рядом с ней, положив ладошку под
щеку. Она осторожно провела кончиком языка по его лбу, потом по глазам со слипшимися
ото сна ресницами. Они затрепетали, открывая для нее такие любимые, чудесные зеленые
глаза, и она опять утонула в них, как в озерах, утонула в теплых, ленивых поцелуях, а
когда волна унесла ее на вершину чувственного счастья, забыла, отчего у нее утром так
невыносимо щемило сердце...
Станислав Васильевич сидел на диване и с удивлением рассматривал этого уверенного в
себе юношу, который расположился напротив него на высоком пуфе и даже не пытался
поддерживать никак не клеившуюся беседу. Он ожидал от него каких-то суетных
движений, трясущейся руки, ждущей рукопожатия, в конце концов, хотя бы виновато
опущенных глаз. Но этот самодовольный красавец, поздоровавшись, без церемоний сказал
«Данил», потом прошагал в комнату, как в свою, жестом пригласив его присаживаться на
диван, а сам уселся напротив, улыбаясь и бесцеремонно оглядывая его. Надо, конечно,
признать, что взгляд и улыбка у него приятные, открытые, и вообще манера поведения
располагает к себе, но каков нахал! Ни капли смущения, сидит, и, видите ли, улыбается...
В комнату вошла Вероника, неся поднос с едой. Поставив его на стол, пробормотав «пап,
привет», она молнией унеслась обратно на кухню, но тут же вернулась с бутылкой
рубинового «Кинзмараули» в руках. Это был шаг в угоду его вкусу, который она
великолепно знала. Данил взял из ее рук бутылку и стал вкручивать штопор в пробку.
Движения его были ловкими и спокойными.
- Надеюсь, вы уже познакомились, - сказала Вероника, присаживаясь за стол рядом с
отцом. - Но я вас все равно представлю еще раз. Вот, Данил, это мой неуловимый папа,
которого я очень, очень люблю. А это, папа, Данил. Я его тоже очень люблю. Вы два моих
самых родных мужчины в мире, и я хочу, чтобы вы подружились. Насколько возможно,
конечно, - добавила она и засмеялась.
Даже имя этого засранца она произнесла с каким-то придыханием, голос помягчел, а глаза
налились каким-то абсолютно глупым счасьем. Она даже не пыталась сдержать своей
нелепой, неуместной улыбки. Бедная девочка! Она совершенно влюблена, и... наверное,
счастлива, надо признать...
Станислав Васильвич посмотрел на «зятя». Тот по-прежнему улыбался своей открытой,
располагающей улыбкой, глядя на него. Прямо, Фандорин какой-то... Не так он прост, как
кажется на первый взгляд, надо бы его прощупать... Хотя первые очки он уже сорвал...
Такой глупо счастливой свою дочь Станислав Васильевич в последний раз видел давно,
возможно, еще в детстве, когда заполучение желанной игрушки делает ребенка таким
откровенно радостным...
Станислав Васильевич перевел взгляд на стол, на нем было сервировано четыре прибора.
- Ты бабушку пригласила? Вот молодец, а то она сильно переживает за тебя, сказал он и
бросил укоризненный взгляд на юношу - Фандорина.
- К бабушке я схожу завтра, - откидывая крышку с горячего, произнесла Вероника, - а
сегодня позвали Таню, сделаем ей сюрприз. Она до сих пор не знает, что мы с Данилом
живем вместе, и что у нас все хорошо. А ведь она, получается, вроде как крестная мать
всей нашей странной «лав-стори».
У Станислава Васильевича резко перехватило горло, мыслительный процесс от ужаса
затормозился, как у шкодливого кота, пойманного на месте преступления. Звук входного
звонка впечатался в головной мозг набатом. Впорхнула Танюшка, как всегда красивая,
стройная, уверенная в себе. Увидев Данила, Станислава Васильевича, накрытый стол, она
все моментально поняла и завизжала от восторга. Она кинулась целовать всех, не
переставая тараторить, что она знала, все закончится хорошо, что по-другому ничего и не
могло быть, потому что они все такие хорошие... А потом, раскрасневшись от волнения,
подошла к онемевшему Станиславу Васильевичу, села рядом с ним, обняла, не желая
замечать, что тот был ни жив, ни мертв, и, с нежностью заглянув в его глаза, сказала очень
интимно, но так, что этого не могли не увидеть и не услышать еще ничего не
понимающие, но уже немного обалдевшие «молодожены»:
- Ну что, может, и мы откроем ребятам свой маленький секрет? По-моему, уже пора, и
даже самое время...
- Ого, - захохотала поглупевшая от счастья Вероника, - да вы, наверное, экзамен в
Институт Патриса Лумумбы сдали, и теперь наша Танечка найдет себе шейха арабских
кровей!
Но, уловив ошалевший от удивления взгляд Данила, перевела свой на «сладкую парочку»
и замолчала, с изумлением разглядывая странную картину.
- А я уже нашла своего шейха! А что вы думали, - истерично почти что выкрикнула
Танечка, - одним вам счастья хочется. Вот вы друг друга нашли, и радуйтесь, а у нас тоже
любовь, не меньше вашей. Станислава Васильевича я люблю еще с детства. Ты, Вероника,
знала это всегда, просто не воспринимала всерьез. А теперь мы счастливы, правда ведь? -
Танюшка опять заглянула в глаза Станислава Васильевича, ища поддержки, но тот,
