Она быстро вышла, хлопнув за собой дверью.

Кэтрин прижала руку к затылку и начала массировать его, закрыв глаза. У нее болела голова от шеи до макушки, а тягучая боль распространилась от спины по позвоночнику. Она уже лежала между прохладных простыней, когда зазвонил телефон. Она привстала на локте и взяла трубку, собираясь сказать Антуану, что сегодня ей больше ничего не надо, спасибо. Но услышала голос Филиппа, холодный и какой-то безличный.

— Я уже звонил, чтобы убедиться, что вы благополучно доехали домой. Леон и Люси видели вас и сказали, что вы в порядке, но я, разумеется, немного беспокоился.

— Да, все хорошо, — ответила она. — А как молодой человек?

— Боюсь, что ампутация неизбежна. Положение тяжелое.

— Я надеюсь, что мы все-таки вовремя успели.

— Я тоже. — Было слышно, как он вздохнул. — Я должен извиниться перед вами, что потерял самообладание. Я привык, чтобы в подобных обстоятельствах меня слушались.

— Не думайте об этом, — вежливо ответила она.

— Вы уже в своей комнате? Пожалуйста, ложитесь поскорее и выпейте на ночь что-нибудь теплое. Спокойной ночи.

Чувствуя странную безрадостность, она положила трубку телефона… Его голос звучал так холодно. Может быть, так и лучше. Ей нужно держаться подальше от Филиппа Селье.

Кэтрин по необходимости провела следующие несколько дней в покое. Почти каждое движение заставляло ее морщиться от боли. Не желая, чтобы другие заметили, как неловко она садится или с каким усилием встает и ходит, она подолгу оставалась у себя наверху, занимаясь с Тимоти больше, чем обычно. Леон только раз попытался куда-то взять Тимоти с собой, но ничего не получилось, потому что мальчик, впервые после приезда на виллу, сам ушел к Майклу Дину и, позавтракав второй раз, нечаянно уснул у него на веранде. Леон послал Луизу отыскать его. Он сказал Кэтрин, сидевшей в патио:

— Я получил сегодня приглашение для Тимоти погостить у моих друзей в Кане. Дети там немного старше, чем Тимоти, и у них есть собственная маленькая яхта; он сможет покататься с ними.

— Морская яхта?

— Да, настоящая, не игрушечная. Они с ней прекрасно справляются. Мальчику не помешает почувствовать, как кренится палуба под ногами.

— Только если судно при этом стоит на якоре.

— А! Что вы понимаете в морском деле?

— Почти ничего, но я видела яхты. На них можно плавать, если вы уже сильны и натренированы. Я считаю, что Тимоти будет готов к морю, когда ему будет девять-десять лет.

— Вот мы поедем в Кан и посмотрим, что у него выйдет.

— Мы ничего не посмотрим.

У нее был настолько бесстрастный голос, что Леон минуту или две не мог понять смысл ее слов.

— Что вы сказали? — рявкнул он.

У Кэтрин было искушение ответить ему: «Что вы слышали», — но она сдержалась и попыталась прибегнуть к обычным доводам:

— Разве вы не можете немного потерпеть? Тимоти уже делает очень многое из того, что он раньше не умел. Вы видели, как он ездит на велосипеде вокруг дома?

— Да двухлетний ребенок может ездить на велосипеде!

— Он начал лазить по деревьям, а недавно даже разбил один из тех каменных ананасов около пруда с лилиями.

— Какого дьявола он это сделал? — закричал он. — Этим украшениям больше ста лет!

Она улыбнулась:

— Он не нарочно, наехал на велосипеде. А я думала, вам это понравится…

Леон и не подумал улыбнуться, но заговорил спокойнее:

— Ага, решили поймать меня на слове, так? Держу пари, что вы сами расколотили этот ананас. — Он предостерегающе поднял ладонь: — Я против ваших взглядов — они мелочные и дамские, и от них нет никакого прока ребенку, растущему мальчику. Он уже может читать?

— Знаете, ему только четыре года.

— Умеет написать свое имя?

— Может, печатными буквами. И ваше имя тоже.

— Весьма польщен. Но меня мало интересуют такие достижения. В сущности, я совершенно согласен с Люси, что вы слишком много времени тратите на умственное развитие, вместо того чтобы он занимался тем, что должны делать мальчики. Через несколько месяцев он может пойти в школу. А до тех пор вам нужно сократить эти домашние уроки и дать ему развиваться физически. И лучше вам сделать это, — очень размеренно закончил он, — иначе ему придется очень несладко, когда он попадет в школу к другим мальчикам.

Кэтрин не пришлось отвечать ему: в этот момент появилась Луиза; идя через патио, она несла крепко спящего Тимоти на руках. Конечно, лучше бы она этого не делала. Лучше бы она разбудила его и заставила идти или бы уж оставила его там. Но, наверное, она решила, что, раз Леон послал ее отыскать ребенка, его нужно доставить сюда, но не смогла заставить себя разбудить его в обычное для него время сна. И вот она несла его — спокойного маленького мальчика, привалившегося светлой головкой к ее согнутой руке; темные ресницы бахромой лежали на раскрасневшихся щечках. Он был так мил во сне, как бывают только дети.

Лицо Леона выразило все оттенки недовольства и разочарования.

— Господи ты мой Боже! — проговорил он. — Если бы не его нос, никогда бы не подумал, что это мой родной внук, — и зашагал прочь.

— Мсье решил не брать маленького с собой? — опасливо спросила Луиза.

— Боюсь, что да, Луиза, — улыбнулась ей Кэтрин. — Уложите его в шезлонг, хорошо? Пусть там выспится. И не беспокойтесь за мсье. Он больше пугает, чем делает.

— Но он был так сердит! Мы стараемся не расстраивать его.

— Мне и самой этого не хочется, но иногда приходится.

Луиза выпрямилась, удобно уложив мальчика.

— На месте мадам, — сказала она, осторожно оглянувшись на сад, — я бы отвечала мсье «да» и «нет». Никогда не помешает делать вид, что соглашаешься.

— Не могу сказать, чтобы я не старалась делать этого. Счастье Тимоти зависит от того, как я полажу с его дедушкой, так что мне приходится выбирать лучшее из худшего.

Луиза подняла плечи:

— Как угодно, мадам. Во Франции отец или дедушка принимает решение насчет детей, но потом мы, французские женщины, используем наше влияние в этих делах. Никто из нас не поступает в таких случаях, как вы, англичане. Принести вам кофе?

— Нет, спасибо. Я выпью чаю в четыре часа. Вы не знаете, будут у нас сегодня к обеду гости?

— Кажется, два мсье. А завтра — мадам д'Эспере и мсье доктор.

Кэтрин поблагодарила ее кивком, и Луиза ушла в дом. Тимоти проспал еще час. Глядя на него, Кэтрин испытывала грустное и сладкое чувство. Он такой маленький, еще ничего не знает. Вокруг него кипят споры, он в центре интриг Люси, и она сама будет жить, пока он несовершеннолетний, там, где решит Леон.

Прелестный маленький мальчик диктует ход жизни трех людей. Что бы ни случилось, он никогда не должен знать об этом.

Он легко проснулся и совсем не удивился, что спал не у себя в комнате. Целую минуту он глядел на полосатый навес над своим шезлонгом, а потом спросил:

— Тут сидит муха с красными ножками. Почему это они у нее красные?

— Это такой вид мух, — безмятежно ответила Кэтрин. — Ты хорошо поел у Майкла?

— Угу-м-м. Рыбу с салатом. И еще он включил проигрыватель.

— Так что ты хорошо провел время?

— Угу-м-м. — Вдруг он поднял голову и посмотрел на нее: — Ой, я забыл сказать ему «спасибо» и «до свидания»!

— Ты, наверное, вместо этого уснул. Можешь его поблагодарить, когда увидитесь в следующий раз. Пойдем домой, помоемся?

— Я пойду кататься на велосипеде, — сказал он, сползая боком с шезлонга.

Только Кэтрин, знавшая, каким тихим и послушным он был в Англии, замечала его новую, хотя и маленькую, независимость. Очень постепенно он обживался здесь, привыкая к свободе этих восьми акров деревьев, к ощущению сильных мускулов в ногах, когда он карабкался через изгородь или спускался по крутой каменной дорожке.

— Осторожней на поворотах, милый, — сказала она и решила не смотреть на него: иногда у нее от этого замирало сердце.

Когда подали чай, появился и Майкл Дин.