Когда Уиль шел на осмотр, его укусила собака. В руку, несильно. Жена доктора повела его в больницу. Там ему сделали укол и наложили повязку. Господин Йи прочитал нам с Уилем целую лекцию:

— Те, кого кусает собака, сходят с ума. Превращаются в бешеных псов, которые бродят среди людей и кусают их. Чтобы поправиться, следует положить на рану обгоревшие собачьи шерстинки, а потом съесть саму собаку.

— Мы никогда не ели собачьего мяса.

— Твоему брату оно необходимо. Паренек слишком худой. Сама посмотри, он больше не растет. Будет карликом. Отправляйтесь к целителю, пусть он даст вам собаку.

Господин Йи был прав: за последний год Уиль не прибавил в росте ни сантиметра.

— Твой брат пережил шок. А человек, с которым такое случается, теряет душу. Такое произошло с госпожой Ёнсук, потому она и заболела и никогда не поправится. А ты отвечаешь за младшего брата.

В воскресенье утром мы с Уилем отправились к доктору Чханю. Господин Йи пошел с нами. Собака спокойно лежала в конуре. Доктор Чхань открыл дверь.

— Ваша собака укусила моего брата. Такую собаку нужно убить, — объявила я, выпрямившись во весь свой небольшой рост.

— Как он себя чувствует?

— Нам нужна шерсть, чтобы сжечь ее и приложить к ране. А еще он должен поесть собачьего мяса.

— Это глупое суеверие. Но я могу дать тебе немножко шерсти. Моя жена будет каждый день водить твоего брата в больницу.

— У моего брата шок. Он сойдет с ума.

— Моей собаке делали прививку. В больнице это подтвердят.

Уиль стоял, наклонив голову, и смотрел, как собака спокойно ест из своей миски, никак на нас не реагируя. Земля вокруг будки была усеяна собачьим дерьмом, над которым роились мухи.

— Она укусила моего младшего брата.

Я еще раз повторила заученную дома речь.

— У этой собаки малыши в животе. Она скоро ощенится.

Солнце стояло прямо у меня над головой. Едкий пот заливал глаза. Поев, собака ушла в тень за будкой, а потом легла и принялась устало вылизывать свой живот. Он был большой, свешивался на бок и трепыхался.

— Это малыши, — завороженно прошептал Уиль.

— Вы все еще здесь?

Пообедав, доктор Чхань снова появился во дворе.

— Она укусила моего младшего брата. Он должен поесть ее мяса, — опять выкрикнула я.

От стояния на одном месте ноги у меня затекли и опухли.

Солнце садилось, падавшие на землю тени стали длиннее.

Доктор Чхань вышел из дома осторожными мелкими шажками. Он взглянул на нас невидящими глазами. Я почувствовала, как его взгляд проникает мне в душу через закрытые веки. Доктор резко махнул рукой:

— Забирайте ее.

Он отвязал поводок. Собака медленно подняла с земли свое большое тяжелое тело. Она выглядела усталой, но потянулась, как делала каждый день перед прогулкой. Радостно помахав хвостом, лизнула руку доктора. Господин Йи ждал за воротами. Его смуглое лицо было мокрым от пота. Он схватил собаку и надел на нее намордник. Она рычала и упиралась, но он с ней справился. Всю дорогу собака пыталась вырваться, в глазах у нее плясали синеватые огоньки.

— Дети, ступайте домой. Это зрелище не для малышни.

Господин Йи, господин из «заводского» семейства и господин Чхонь отправились с собакой на холм. Она покорно тащилась за ними.

Вечером все трое вернулись пьяными: они лаяли по-собачьи, на головах у них были собачьи шкурки, и пахло от них собакой.

— В этом году летняя жара будет нам не страшна[12]. В брюхе у нее было семь щенков. Они должны были вот-вот родиться. Редкая удача.

«Заводская» дама принесла нам большую кастрюлю супа.

— Это ваша доля.

Ее глаза блестели, как желтые глаза убитой суки.

В супе плавали куски красновато-черного мяса. Его было так много, что хватило на три дня. Вечером Уиль положил ложку и сказал, что суп как-то странно пахнет.

— Наверное, я заболею, сестрица.

Я повела его в туалет, но опоздала. Его вырвало в цветах, которые росли у сортира. Высоченные желтые подсолнухи наблюдали, как мы присыпали блевотину Уиля землей.

Из комнаты госпожи Ёнсук доносилась музыка. Но это было не радио, а кларнет господина Кима. Я впервые его слышала, но догадалась. Что там происходило? Почему он не ушел на работу?

Кларнет звучал печально и очень красиво. Как будто кто-то рассказывал тихим голосом, что новый мир, к которому движется ночь, соткан из покоя и светлой грусти. Он словно хотел увести нас подальше от этой лживой и убогой вселенной, где мы обитали. У меня заболело сердце, я испугалась, что оно вот-вот разорвется. Я присела на корточки у подножия склонивших головки подсолнухов и сделала вид, что меня сейчас тоже вырвет.

— Что с тобой? Ты заболела? Мясо и вправду странно пахло.

Уиль тормошил меня, вытирая пахнущий кислой рвотой рот.

Уиль перестал учить таблицу умножения, не хотел делать домашние задания. Он меня не слушался, и я теперь не ставила его в угол с поднятыми руками и не била по ладоням, а хлестала по щекам или заставляла часами оставаться в «позе Вонсан»[13]. Я была не только его старшей сестрой, но и учительницей, и матерью. Кроме меня, у него никого не было. Он был «недоделанным», дураком или даже дебилом, и я могла оскорблять его, как хотела. Вонючка, тупица, сопляк. Я обзывала Уиля крысой, вороватым котом, мокрицей, и он съеживался и выглядел печальным и несчастным.

Начался сезон дождей. Небо готово было рухнуть под тяжестью туч.

Из-за дождя мы все время сидели дома. Один тайфун приходил на смену другому, вода сутками падала с небес на землю. Голубовато-розовая плесень расцвела на обоях, которыми отец целый день обклеивал стены, прежде чем забрать нас от тети. Обои с треском отклеивались. Пол под линолеумом кишел муравьями, мокрицами и сколопендрами. Мы лежали, слушая дождь, наши тела и волосы отдавали затхлостью. Я боялась, что у меня на коже вырастут грибы. Из туалета выползали длинные волосатые гусеницы. Капли воды выступали на паутине, под потолком, напоминая мне те, что сверкали на золотистых волосах мачехи. Мы с Уилем смахнули метлой всю паутину, но голодные пауки тут же соткали новую, и наутро в ней оказались мотыльки и другие насекомые.

— Хотите увидеть танец земляных червей?

Господин Йи, должно быть, скучал не меньше нашего: в сезон дождей работы у него почти не было, и он в основном сидел дома. Если посыпать выползня солью, он начинает лихорадочно извиваться, как будто танцует какой-то особый, «червячный» танец. Глупой птице господина Йи тоже было скучно. Она молча сидела в клетке, сложив крылья, и лишь изредка монотонно вскрикивала «чи», «чи». Осколок зеркала в клетке запотел, и птичка, не видя своего отражения, решила, что ее дружок улетел. Уиль взгромоздился на кирпичи и, рискуя упасть, просунул палец в клетку, чтобы протереть зеркальце.

Ночью на небе сверкали молнии. Голубой разряд ударял в землю, после раската грома гасла лампа. Склонив друг к другу головы, мы смотрели на свечу и собственные тени на стене, впитывая тепло красного пламени.

Мы с Уилем ходим справлять нужду на холм. Тип, который чистит туалеты, поругался с хозяйкой и больше не приходит. По дороге на холм нужно было перебраться через железнодорожные пути и пройти мимо дома доктора Чханя. Я всегда ускоряла шаг, но все равно видела пустую будку, а иногда и стоявшего во дворе хозяина дома.

На холме живет ветер. Он строит там свои дома. Чем выше поднимаешься, тем сильнее он дует, раскачивая все вокруг и уводя от нас дорогу, по которой мы бежим, и дома.

Присев, мы наблюдали за белками и птицами, а они смотрели на нас. В лучах заходящего солнца тропинки между деревьями кажутся таинственными проходами в другой, неведомый, мир. Когда небо затянуто облаками, деревья стоят, склонив головы, и кажутся погруженными в свои мысли.

На обратном пути мы становились на четвереньки и прижимались ухом к земле, чтобы послушать. Так можно узнать, не идет ли издалека поезд. Когда он еще прятался за горой, рельсы уже плакали от страха. Когда вагоны проносились мимо нас, мы орали, широко разинув рты, пока хвост состава не исчезал вдали. Лица у нас становились красными, горло раздирало от боли. Голова кружилась и казалась совсем пустой.