Вот такая случилась петрушка –

сбились с курса на десять парсек.

Шесть мужчин не глядят друг на дружку –

кислорода на пять человек…

Командир приказал экипажу,

чтоб летели к земле без него,

и тогда хватит воздуха даже

для собачки любимой его.

Он "до встречи" сказал по привычке,

об собаку потерся щекой,

прикурил папиросу от спички,

и стоит одинокий такой…

И как только задраились люки,

он шагнул прямо в пламень и дым.

Чтоб не жить в одиночестве скуки

и остаться навек молодым.

                  посв. Оле Анисимовой

Дыры забиты фанерой,

Сорваны нах тормоза,

Корабль вошел в атмосферу.

Командир закрывает глаза

И тихо шепчет: "Гагарин,

Спаси меня и сохрани!

Я такой же улыбчивый парень,

А не как эти старые пни,

Что меня отправляли в космос,

Лишь бы к празднику тока успеть…"

И Гагарин включает тормоз,

Не дает пареньку помереть!

Чаю с сахаром пьют капитаны

В космодромном дешевом кафе

И конфеты ссыпают в карманы

Неуклюжих штанов-галифе.

Подойдут к потемневшей ракете,

Затушив огоньки сигарет.

И взлетят к серебристой планете.

А куда – нам не скажут. Секрет.

Две ракеты несутся навстречу,

друг на дружку направив носы.

Перегрузкой придавлены плечи,

шепчут бледные губы: "Не ссы…"

И дрожит подмоторная рама,

и пилот, принимая удар,

закричит детским голосом: "Мама!"

превращаясь в оранжевый шар…

На чужой безотрадной планете

Космонавты сидят у костра.

Стартовали они еще дети,

А сейчас помирать им пора.

На обратную к дому дорогу

Керосина почти что уж нет,

Да и жизни осталось немного

Покорителям чудных планет.

И сухими, как пепел, глазами

Друг на дружку они не глядят,

Стали вместе они стариками

И от этого тихо молчат.

Не жалеют они и не плачут,

Что геройский избрали свой путь.

Ничего ихни слезы не значут,

Если значут – то только чуть-чуть…

Медицинского спирта из фляги

Каждый нОлил в граненый стакан.

На скафандрах советские флаги…

"С Новым годом", – сказал капитан.

Возвращаться из космоса страшно

На безлюдный пустой космодром.

И трибуна стоит не покрашена.

Лишь дежурным сигнальным костром

Освещенный старик в телогрейке

Потихоньку навстречу идет.

Из-за севшей почти батарейки

Мало света фонарик дает.

Экипаж достает сигареты,

Чтобы дать старику закурить.

Из обрывка какой-то газеты

Понимают: не стоит спешить…

Их не ждут. Их почти что забыли.

Только ветхий безумный старик

Отряхнет от космической пыли

Командиру его воротник.

Будут возле буржуйки тесниться,

Что не греет – топи не топи.

И привычно заплачет волчица

В непроглядной казахской степи…

Мы тихо тянем нить судьбы

И стали только тем, чем стали.

И без особенной борьбы

Помрем. Как и существовали…

И нам имен своих не дать

Космическому аппарату,

И никогда не написать

"Враги сожгли родную хату…"

Жалкий тип, говна кусочек –

врёшь, воруешь, предаёшь.

А вдруг напишешь пару строчек

и себя не узнаёшь.

Вот идёт смишной щеног,

у нево четыре ног,

два болтают уха,

и пузатый брюха

Женщина Чубайса полюбила,

в Мосэнерго пишет письмецо.

Фотографью внутрь письма вложила,

на которой тело и лицо

десять лет тому назад на пляже

в Адлере снимал фотограф-грек.

В принципе ничо так… очень даже –

видно, что хороший человек.

Ноги, блин, маленько криво ваты,

но зато прилично вышла грудь,

и глаза уставились куда-то,

типа вдаль. И щурятся чуть-чуть…

Ну, короче, адрес написала,

надушила посильней конверт

и к экрану телека припала,

увидав любимых рыжих черт.

Уж на жопе у нее мозоли,

но все смотрит новости она.

Мой кумир! Мой милый Анатолий!

Как же не врубается страна

в то, что ты добра для ней желаешь!

Что ночей не спишь лишь блага для!

Кило ватов стоимость считаешь

на бумажке в столбик их деля,

а потом, закончивши деленье,

весь усталый валишься в кровать…

Я в твоих желаю сновиденьях

голую себя тебе являть!

Утром обнаружили соседки

тело, обратившееся в прах,

пальцы в электрической розетке

и башку с улыбкой на устах…

Сильно вставляет губная гармошка.

Наверно, я немец или негр немножка…

Товарищи! пора бросать пьянку и постоянное куренье!

Легкие курильщика, печень алкоголика –

Людоеды давятся за соседним столиком…

Непосильная духовность

Третий глаз на днях открылся…

Проморгался, прослезился,

сфокусировал зрачок –

и закрылся, дурачок.

я обратно заболел –

то смеюсь, то волком вою

это радостный удел

всех недужных головою

всех теряющих покой

одинокими ночами

я же не один такой

вы всё знаете и сами…

крепко сжаты кулаки

взгляд мертвее зимней стужи

и железные клыки

рвутся из десны наружу

ПРИПЕВ:

ночь за ночью, вновь и вновь

эти превращения

пью я собственную кровь

и нету мне прощения…

Мы стоим на своих продувных остановках

в жалких куртках и старых дырявых штормовках.

Наши рожи похожи на грязные свеклы,

но мы верим: придет он – автобус наш теплый,

и, забравшись на жесткие стулья его,

мы, как дети, уснем, чтоб не знать ничего.

Вчера пришел с своей подружкой

ко мне мой собственный друган.

Портвейна два и плюс чекушка.

И девка – просто ураган!

Беззубая, в тельняшке мятой,

мужские драные штаны.

Запела где-то после пятой…

Я плакал. Честно, пацаны.

У меня непроходимость

мыслей в собственном мозгу…

Вот случись необходимость –