У кролика болела голова,
и он не вылезал из чёрной шляпы,
коварно растопыривая лапы.
Букет не вылетал из рукава.
А наблюдал за этим полный зал,
который раздражался, ёрзал, кашлял.
Я улыбалась радужней и краше,
но кролик всё равно не вылезал,
вцеплялся в шляпу, злой и сам не свой.
Как жаль, что звери плохо учат роли.
И я сама была вот этот кролик –
не в фокусе, с больною головой.
Под свист и смех сплотившихся рядов
мы вытащились всё-таки из шляпы.
У всех бывают промахи и ляпы,
ломанье рук, а изредка и дров.
С нас разный спрос. Нам разное дано.
С букетом тоже вышло, пусть не сразу.
И надо бы его поставить в вазу,
но вазу я раскокала давно.
31 марта 2011
Облака
Я не всё сказал про облака...
Михаил Турчинский
Сквозь пустоту аллеи парка,
в февраль из стужи января
шёл человек, и шла собака –
друг другу два поводыря.
Шёл человек, уже с билетом
в тот край, где тени говорят,
и вспоминал, что было лето,
и летом много лет подряд
на шею прыгали с разбега
ему и листья, и трава.
А он лепил стихи из снега
и брал из воздуха слова.
Один поэмы льёт из стали,
другой – разводит, как котят…
А у него стихи летали,
и до сих пор ещё летят.
Он позвонил мне из больницы,
шутил, сказал, что не впервой,
что исчезает, извинился…
И всё. Последний разговор.
Мне легче думать, что ушёл он
не просто так, а в старый парк,
где все прогуливают школу,
а он прогуливал собак,
что он не болен и не ранен,
лишь засмотрелся чуть, пока
вверху, на голубом экране,
крутили фильм про облака.
8 апреля 2011
Закрыв глаза
Летел, скакал, сплавлялся вниз по рекам,
но что за чёрт – куда бы ни свернул,
когда глаза зажмуриваешь крепко,
всё время видишь женщину одну.
Она скрывает слабость и усталость
и позитивна, как дагерротип.
Она к тебе навеки привязалась,
как в раннем детстве слышанный мотив.
Глаза закрыты. Свет давно погашен.
В глазах – одно. Тут впору звать врача.
И ты не спишь, внезапно испугавшись
простейшей мысли: «Как она сейчас?»
И, не стерпев, хватаешься за трубку.
И женщина идёт на твой звонок,
переступив черту, как будто юбку,
упавшую поверженной у ног.
1 июня 2011
Счастливые часов не...
На тумбочке часы сплелись браслетами
и шли, стараясь двигаться бесшумно,
внезапно перейдя на время летнее,
где бабочек расплёскивает Шуман,
где небо инкрустировано стразами,
где в зонтиках турецкие гвоздики,
где дикий виноград по стенам лазает,
он зелен, ну и ладно – он же дикий…
И было безразлично и неведомо,
что встретит нас назавтра – вьюга, ветер ли…
На тумбочке часы ходили медленно,
так-тич-но – чтобы мы их не заметили.
30 июня 2011
Эта слабость...
Эта слабость к словам, этот гребень цветной над башкой –
это вовсе не нимб, это яростный чуб какаду.
Это лёгкий уклон к заведению с душем Шарко.
Это горло горит, а ладони при этом – во льду.
Это крошишь гранит, но не можешь размять пластилин.
Это музыки жар и холодный ушат тишины.
Это голод, который коварен и неутолим.
Это просто стихи. И они никому не нужны.
4 июля 2011
Ёлочный шарик
Я ёлочный шарик, за шкаф закатившийся чудом,
когда остальные игрушки в коробку убрали.
Я пыль вытираю, под радио мою посуду,
смотрю, как вращаются вещи в машине стиральной,
стараюсь быть точной и в целом к чему-то пригодной,
ругаю себя за медлительность и косорукость…
Но ты-то ведь знаешь, что я остаюсь новогодней,
ты знаешь, какая во мне уязвимая хрупкость,
и как по-сорочьи кошусь на блестящие бусы,
и слабость мою к фейерверкам и праздничным яствам…
Я шарик. Вокруг сапоги и тяжёлые бутсы.
Но я их давно научилась не слишком бояться.
Мне страшно другое: что я неуместна в июле,
тем более, ты, как всегда, очень занят в субботу:
ты должен возделывать грядки, окуривать ульи...
А это, конечно, не время для Нового года.
9 июля 2011
Линия отреза
Понедельник. Подводишь черту, отрезаешь по ней
нас обоих от двух выходных незадавшихся дней.
И как я ни стараюсь, и как ни стараешься ты
отойти, мы какое-то время стоим у черты,
за которой зияет прожитый поврозь выходной,
за которой – портрет в интерьере тебя не со мной.
Это всё на бумаге, а резать бумагу легко.
Это Белые Лошади знают и вдовы Клико.
На бумаге легко тушевать интерьер и портрет,
и обычно ко вторнику их уже как бы и нет.
И действительность вновь обретает приемлемый вид,
но по линии жёсткой отреза немного кровит.
22 августа 2011
Ваза
Так мало солнца в ноябре,
так вечер хмур и неуютен,
что капитан на корабле
сидит и глушит ром в каюте.
В такую хмарь не в силах он
всё время думать о штурвале.
Барашки чёрных пенных волн
его сегодня забодали.
И я, как этот капитан,
с тоской смотрю в иллюминатор
на облетающий каштан
и птиц, пакующих манатки.
Они желают жить в тепле…
Ну, вот, и дождь собрался снова.
И только ваза на столе
оптимистична до смешного.
И ветер, вытащив свисток,
в него свистит и листья крутит.
А ваза, полная цветов,
стоит и дышит полной грудью.
4 ноября 2011
Шарф
Ранним утром – лиловым и жёлтым,
и сырым, как слежавшийся хворост –
развяжи этот узел тяжёлый,
размотай на мне шарф длиннохвостый:
трудно жить с перехваченным горлом.
Распусти даже петли на шарфе!
Мы пойдём на Кудыкину гору,
где играют беспечные арфы,
где откроют, как тайны, сады нам.
И, измучившись веком раздельным,
мы в колечки табачного дыма
безымянные пальцы проденем.
11 ноября 2011
Зонтики
Она не то что тяготеет к экзотике,
но в очень хмурые, дождливые дни
она скупает светло-синие зонтики.
Уже полшкафа занимают они.
С собой не носит, забывает их, глупая.
Но дома вытащит, раскроет в руках,
и через ткань небесно-синего купола
ей светит люстра. Ведь без солнца – никак.
