Среди самих купцов тоже не всё было гладко. Если первые купцы вышли из крестьян и знали, что такое тяжёлый труд, то сыновья их нередко вырастали избалованными оболтусами. Главными достоинствами в компаниях таких «хилых потомков» были не ум, не образование, а буйство и удаль без границ, пробным камнем для которых были драки, пирушки и безумные ночные оргии где-нибудь на окраине города в излюбленном трактиришке.
Менялись с годами и мальчики в купеческих лавках. Став приказчиками у своих хозяев, они теперь сами могли гаркнуть на мальчика или щёлкнуть его по лбу, а ведь ещё вчера купцы гоняли их за водкой и награждали затрещинами. Ещё вчера они вставали раньше всех и, наскоро умывшись и перекрестив лоб, чистили обувь, хозяйское и приказчичье платье, носили дрова, воду, будили приказчиков, ставили самовар, готовили чайную посуду, убирали постели, комнаты, помогали кухарке и пр. Если служил мальчик хорошо, то купец поощрял его 5–10 рублями в месяц. Бывало так, правда, не всегда. Если купец считал, что приказчика из мальчика не получится, или особой нужды в приказчике нет, или просто денег было жалко, то он прогонял одного мальчика и брал на его место другого, который на него работал бесплатно.
Приказчик осознавал, что он постиг всю мудрость торгового дела. Прежде всего — купеческую терминологию. Он понимал, что слово «помазать» означает обмануть, надуть, что «лаж» — это выгода от сделки, «куртаж» — комиссионный процент, доход продавца или маклера, что «разбазариться» означает распродать товары на ярмарке, а «зачертить» — значит запить, загулять. Знакомы были ему и такие выражения, как «протирать глазки барышу» — пропивать, проматывать заработанные денежки, «серый купец», то есть бедный купец, «костяная яичница» — жадный купец, а «чашка чаю» (пригласить на чашку чаю) означала собрание у должника кредиторов с предложением уменьшения суммы долга.
Особое место в коммерции занимал вексель — документ, фиксирующий долг. Вексель можно было предъявить ко взысканию, потребовав уплаты занятых денег. Когда плата вовремя не вносилась, наступала просрочка векселя. Вексель можно было опротестовать — официально заявить о неуплате по нему долга в срок Такое действие могло поставить должника в весьма трудное, если в небезвыходное, положение.
Существовало тогда слово «дисконтёр», так называли скупщиков неопротестованных векселей. Личности эти были довольно жестоки и коварны. Они пользовались своей властью над должниками, ведь по существующим тогда правилам нотариус, опротестовавший по требованию дисконтёра вексель, немедленно оповещал Государственный банк, и тот сейчас же закрывал кредит должнику. За ним закрывали кредит и частные банки, и должник лишался возможности занять деньги и выкрутиться из тяжёлого положения. Добиться снятия протеста стоило больших хлопот и трудов.
Главной задачей приказчиков было заслужить хорошее к себе отношение хозяина и увеличить хозяйскую прибыль. Ради этого шли на всё. Для достижения успеха нужно было соблюдать лишь одну, коммерческую, заповедь: «Не зевай!» Тот, кому повезло, мог стать мужем одной из многочисленных дочерей своего хозяина. Купцы нередко выдавали своих дочерей замуж за какого-нибудь своего приказчика, подающего надежды. Вот тут-то, став хозяином, бывший мальчик мог выместить все свои обиды на подчинённых. Не зря в пьесе А. Н. Островского «Бедность не порок» говорится: «Гром-то гремит не из тучи, а из навозной кучи!»
Пока человек был приказчиком, его можно было обзывать и вором, и хамом, но стоило только ему обзавестись собственной торговлей и стать купцом, как он превращался в порядочного и уважаемого человека. Отношение к нему резко менялось, и все, включая его бывшего хозяина, начинали величать его по имени-отчеству. Но выпадало такое счастье не каждому. Чаще бывало другое: проработает приказчик всю жизнь на хозяина, а когда состарится, тот станет называть его дармоедом, а потом и вообще прогонит. Остаётся старику помощи от людей ждать да побираться. Выйдя же из мальчиков в приказчики, молодому человеку лучше было не заикаться перед хозяином о будущем жалованье и, вообще, меньше беспокоить его по поводу оплаты своего труда. Вначале хозяин мог просто сказать ему: «Послужи, посмотрим, старайся, не обижу», — ну а потом, если своими расспросами и намёками на прибавку жалованья приказчик вызывал у хозяина раздражение, то мог услышать от него довольно злобную отповедь: «Договору письменного между нами не было, а по твоей работе я не мог назначить тебе такого жалованья, о котором ты говоришь, ты его не стоишь. Вот получай, что даю, и убирайся вон, а поговоришь ещё — не получишь ни копейки». Купцы вообще с неприязнью относились к тем из своих подчинённых, которые думали о деньгах. Они помнили, каким тяжким трудом досталось им их богатство. Вот взять хотя бы купца Чепурина из пьесы А. Н. Островского «Трудовой хлеб». «Я недавно и человеком-то стал, — говорит он, — а жить-то начал в лошадиной запряжке. Прежде на этом самом месте пустырь был, забором обнесённый, и калитка на тычке; нанял я подле калитки сажень земли за шесть гривен в год, разбил на тычке лавочку из старого тёсу; а товару было у меня: три фунта баранок, десяток селёдок двухкопеечных, да привозил я на себе по две бочки воды в день, по копейке ведро[66], продавал-с. Вот какой я негоциант был-с. Потом мало-помалу купил всю эту землю, домик выстроил, — имею в нём овощной магазин, с квартир доход получаю: бельэтаж двести рублей в год ходит-с».
Искать правду молодому человеку было негде. Никаких трудовых договоров приказчики с хозяевами не заключали, расчётных книжек, в которых бы указывался размер жалованья и оговаривалось бы сохранение его в случае болезни и призыва на шестинедельную военную службу, не имели. Все записи о денежных расчётах с приказчиком вёл сам хозяин. Ну а если приказчик заболевал, хозяин брал нового, а больного просто увольнял. Когда же приказчик заявлял хозяину о своём решении перейти к другому хозяину, то тот, если приказчик его устраивал, всячески задерживал с ним расчёт. Кроме того, существовал общий порядок, при котором приказчик не мог оставить свою службу впредь до подыскания на его место нового служащего.
Жизнь приказчика не назовёшь лёгкой. Получая ежемесячно от 10 до 30 рублей, он был занят в лавке или магазине с 8 утра до 11 вечера, а в мелочных лавках с 6 утра до 12 ночи. Московские лавки имели целые толпы приказчиков, а некоторые ещё и «зазывал», которые почти круглый год, изо дня в день, не зная праздников, с утра до вечера, были прикованы к лавке. Всего в Москве перед Первой мировой войной по скромным подсчётам служило 70 тысяч приказчиков. Приказчик был нужен купцу для того, чтобы «спускать заваль», то есть лежалый, плохой товар, а хороший товар мог продать и мальчик Если у приказчика это не получалось, купец говорил: «Какой ты приказчик, когда не можешь покупателя обойти? Приказчик должен продавать не товар, а слова». Лучшими торговцами, как считалось тогда, были хитрые и ловкие ярославцы, у которых «жулик в глазах сидит». Обман и жульничество воспринимались как предприимчивость и деловитость. Купец знал, что если ему удастся при расчётах с кредиторами «вывернуть несколько раз шубу», то есть заплатить свои долги по двугривенному за рубль, — то это ни у кого не вызовет возмущения; если удастся сбыть недоброкачественный товар — это тоже будет в порядке вещей. Девиз торговли «не надуешь — не продашь» стал смыслом и способом жизни не одного поколения российских негоциантов. Но вот чего совсем не терпели купцы, так это когда их обкрадывали и обманывали. Если лавочник подозревал своего приказчика в том, что тот ворует, то мог не только выгнать его, но и сделать так, чтобы его вообще никто не брал на работу, как заподозренного в краже. Приказчик, обкрадывая хозяина, утешал свою совесть тем, что мстит ему за обиды, унижения и недоплату жалованья.
Купец же, как бы ни шла у него торговля, всегда жаловался на приказчика и ругал его. Застав его за чтением газеты, даже если в лавке никого не было, говорил: «Что пустяками занялся, умнее хозяина, что ли, хочешь быть?» Если напивался, то велел приказчику говорить пришедшим, что он болен, а если болел приказчик, то говорил, что его болезнь от пьянства. Попадались хозяева, которые не только недоплачивали своим приказчикам жалованье, но и обманывали их, пользуясь их бесправным положением. Один такой хозяин устроил лотерею среди своих подчинённых. Разыгрывались его часы, висевшие в доме. Кончилась лотерея тем, что часы выиграл сын хозяина. После этого приказчики решили, что следующий раз выигрыш выпадет на хозяйку или на хозяйскую мамашу.
