Десятилетней Тане Головеченковой тоже не повезло с благодетельницей. В начале 80-х годов XIX века её взяла из детского приюта полковница Андрузская. Барыне было скучно. Теперь она могла на каждом углу болтать о своей доброте и к тому же пользоваться ребёнком как бесплатной прислугой. Девочке приходилось работать за лакея и за горничную, постоянно убирать восемь комнат, мыть полы и натирать их воском. Полковница же в благодарность колотила её палкой, секла розгами. При этом она велела кухарке держать ребёнка за руки, а дворнику — за ноги. От такой процедуры у девочки всё тело было в сине-багровых полосах. Бывало, что новоявленная мамаша выгоняла в мороз босую Таню на снег. Кормила же её через день, и девочка, как нищая, вынуждена была выпрашивать хлеб у посторонних людей. По самой ничтожной причине она вообще переставала её кормить и морила голодом, а также запирала её в уборной или в холодном амбаре.

Впрочем, не только чужие, но и родные люди становились причиной страданий и даже смерти несчастных детей. Одна мамаша, родив сына, отдала его в деревню. Через три года ей его вернули. В это время она уже была замужем за другим. Отчим достался ребёнку не из лучших. Мать же, вместо того чтобы защитить от него сына, стала вместе с ним издеваться над беззащитным существом. Мало того что его постоянно били, так ещё заставляли во время обеда, а также, когда уходили, стоять на коленях и держать полено над головой. Вместо нормальной еды ему бросали жалкие объедки, а ночью выгоняли на улицу. Ребёнок в восемь лет походил на четырёхлетнего, у него были отморожены руки и ноги. Соседи, видя его с поленом над головой, предлагали ему положить полено, пока нет родителей, но он боялся это сделать. Однажды отчим ударил его ногой в живот так, что у него пошла кровь изо рта. Происходило это в 1898 году. В том же году другая мать запирала сына в тёмной комнате и по два дня не кормила, постоянно била его сыромятным ремнём, а однажды, устав сечь, стала грызть его голову.

Москва, конечно, была не самым страшным местом для детей. Стоны и рыдания их доносились со всех концов нашей необъятной родины. В заметке «Замученный братом» одна из газет писала: «Ребёнка нашли в холодном сарае (было минус 35 градусов) в бессознательном состоянии. Сегодня он умер. Врачи вскрыли внутренности. Оттуда выглянула голодная смерть: в желудке полная пустота, он сократился в комочек Смерть произошла от голода и холода. Уморил его брат — смотритель каторжного отделения тюрьмы».

В Одессе, в семье капитана 1-го ранга Крякина постоянно истязали одиннадцатилетнюю сироту Веру Батурину. Чтобы не оставлять следов, девочке обвязывали лицо тряпкой, а чтобы она не кричала — затыкали рот грязной ветошью. Кроме того, детки Крякины в это время бренчали на пианино или дразнили своих собак заставляя их лаять. Девочку ставили на колени, а пол перед этим посыпали крупной солью. Ей мазали лицо грязью, угрожали повесить, накинув на шею верёвку, хозяйский сынок мог двинуть её ногой в лицо, когда она снимала с него сапоги. И всё это творилось в семье образованных людей! Госпожа Крякина прошла курс в институте, а взрослая дочь её закончила гимназию. Соседи Крякиных после одной из сцен истязания ребёнка не выдержали и обратились в полицию. Крякина пыталась подкупить следователя, а когда это не получилось, накатала на него жалобу обер-полицмейстеру. В суде Крякина закатила истерику и сердобольные присяжные её оправдали.

Все эти звери не потомки инопланетян. Это наши с вами соотечественники. Они были, есть и будут среди нас, и нет сомнения в том, что и сейчас подрастают им подобные. Откуда в этих людях такая жестокость, такой изощрённый садизм? Может быть, в детстве садиста Елагина самого сажали на горчичники и потом секли, а отчима несчастного мальчика заставляли держать бревно над головой? Может быть, на глазах маленькой будущей полковницы дворня, по приказу её родителей, истязала крепостных, а родители капитанши Кряки-ной прислугу? Надо полагать, что люди эти понимали, что творят зло, однако в нём находили они разрядку для своей чёрной, грязной души. Особое отвращение вызывают у нас попытки всех этих садистов представиться в качестве добрейших людей, отдающих себя без остатка на благо ребёнка. «…Верите ли: от себя отрываем… я лучше сама не съем… ночи не спала… своему не дам, а ей оставлю… а что мне надо, лишь бы ему было хорошо… я благодарности не жду, Бог он всё видит…» — весь этот набор слов так и сыпался из лживых уст этих выродков.

Как не похоже это кривлянье на бесхитростный рассказ чеховского Ваньки Жукова, знакомый нам со школьных лет. «А вчерась, — писал он в письме своему дедушке, Василию Макарычу, — мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем[38] за то, что я качал ихнего ребятёнка в люльке и по нечаянности заснул. А на неделе хозяйка велела мне почистить селёдку, а я начал с хвоста, а она взяла селёдку и ейной мордой начала меня в харю тыкать. Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьёт, чем попадя. А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают. А спать мне велят в сенях, а когда ребятёнок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку… меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу. А намедни хозяин колодкой по голове ударил так, что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой».

Ваня был прав. Жизнь у него действительно была собачьей. Его обижали, а он должен был молчать, его били, а он должен был терпеть. Жаловаться было некому. Согласно примечанию к статье 37-й Торгового устава тех лет, «малолетние сидельцы», как закон величал мальчишек, работавших в купеческих лавках, за шалости наказывались розгами, зато всё хорошее им доставалось в последнюю очередь. Чай в лавке пили три раза в день, а зимой даже чаще. Так вот с каждого — заварка чая, как тогда говорили, сначала пил хозяин, затем приказчики, а остатки доставались мальчикам. Зато им приходилось убирать в лавке, чистить снег на улице и скидывать его с крыши. Если мальчик при этом падал или просто от чего-либо заболевал, его отсылали в деревню, бросив ему вслед: «Сам виноват!» Судиться с купцом бедным родителям несчастного ребёнка было не под силу.

Спустя два года мальчишек начинали «учить» торговому делу. И вот зимой, в трескучий мороз, они торчали перед дверями лавки и зазывали покупателей, отвешивая им низкие поклоны. Они учились понимать условные знаки и пометки на товарах, чтобы знать, сколько запросить за товар и сколько можно уступить в цене при его продаже (ценников на товары тогда не выставляли). Им следовало знать, как нужно обращаться к тому или иному покупателю и что мужика нужно называть купцом или почтенным, чиновника — благородием, степенством, а то и превосходительством, солдата — кавалером, горничную — барышней, сударыней, мастерового — хозяином, милым человеком и т. п. Они узнавали условные словечки хозяев и приказчиков, которые позволяли им, например, отпустить по адресу покупателя крепкое словечко или неуместное выражение вроде «у вас, бабушка, в одном кармане вошь на аркане, а в другом блоха на цепи», или «не забыли ли вы деньги в банке, которых у вас нет?». Если же у них самих заводились копейки, подаренные покупателями, которым они относили под праздник товар на дом, то эти копейки отбирали хозяева и хозяйки, проводившие время от времени «ревизии» в их сундучках. Казалось бы, нетрудное занятие — укачивание хозяйского ребятёнка в «зыбке» — превращалось в пытку, когда после очередной короткой ночи и тяжёлого трудового дня неумолимо клонило в сон.

Не слаще жизни этих детей, была жизнь мальчиков, служивших в ремесленных заведениях и артелях. В одной из них, где работало 60 рабочих, тринадцатилетний паренёк варил обед. В благодарность рабочие били мальчика по любому поводу: не доварил обед — били, переварил — били, не принёс воды — били, не успел нарезать хлеб — били, успел… впрочем, тоже могли побить. На плечах у мальчика постоянные ссадины от коромысла, а на лице синяки. На московских улицах можно было встретить мальчиков — точильщиков и услышать, как они кричали: «Ножи, ножницы точить, бритвы править!» Каждый из них должен был ежедневно заработать для своего хозяина не менее 45 копеек. Заработает меньше — будет бит и оставлен голодным.