О похоронах тех лет мы больше знаем по юмористическим рассказам А. П. Чехова, а не по надгробным речам и надписям на траурных венках. Мы никогда не увидим и не услышим усопших. Они безвозвратно ушли в прошлое. Правда, сохранились надписи на надгробиях, такие как: «Дражайшему супругу и родителю от сетующих супруги и детей», «Помяни их, Господи, во царствии своём», «имярек» в сём мире жил 45 лет, 5 месяцев и 14 дней. Содержание надписей на венках донесли до нас старые газеты. В одной из них читаем: «Незабвенному хозяину от служителей Преображенского складу», «Доброму хозяину от приказчиков-хозяев», «Дорогому продавцу от благодарных покупателей» и пр. — это с венков на могиле купца Зимина.
Гробовщики и могильщики
Но, пожалуй, никто, включая многих близких, сослуживцев и покупателей, не проявлял к покойному ещё при его жизни такого внимания, как гробовщики. Их в Москве было много, не меньше, чем в Арбатове с его «Нимфами», Безенчуками[30] и пр. И вот, бывало, человек ещё не помер, а только готовится предстать перед Всевышним, а они уже тут как тут. Ничего не поделаешь, рыночные отношения очень способствуют активизации интимных, ритуальных и прочих услуг. В 1897 году в квартиру одной из умирающих однажды ввалились сразу десять гробовщиков с предложением своих услуг. Еле-еле их выставили. И всё это несмотря на то, что ещё в 1893 году городские власти приняли решение об искоренении подобных фактов. В составленном по этому поводу документе говорилось: «Всем известны беспорядки и безобразия, которыми сопровождается кончина каждого жителя Москвы в течение нескольких дней до его погребения. В последнее время появились попытки ввести здесь порядок… Комиссия находит возможным принять следующие меры. В видах облагорожения печального ремесла гробовщиков — уничтожить вывески и гробовые лавки в теперешнем их виде, а разрешить мастерские с надписью на карте, прибитой на входной двери „Мастерская принадлежностей погребения“. Уничтожить через полицию уличные сборища гробовщиков около домов умирающих, сопровождаемые ссорами и драками, и устроить правильные агентства погребения по 12 округам». Как мы видим, уничтожить «через полицию» домогательства гробовщиков не удалось. Те лучше полиции знали, кто и где должен умереть.
Могильщик — друг покойника. Он рыл для него могилу, а потом засыпал её землёй. На переполненных захоронениях старых кладбищ, таких как Пятницкое или Ваганьковское, могильщики в своей работе часто натыкались на черепа и целые скелеты. Когда похороны назначались на утро, могильщикам нередко приходилось рыть могилу и в полночь и за полночь. Много тогда приходилось им зарывать детских гробиков — уж очень высокой была детская смертность. Заработок могильщиков зависел как от количества захоронений, так и от материального достатка родственников покойного и их доброты. На Пятницком кладбище хоронили по шесть — восемь взрослых людей в день да десяток детишек Могильщики Ваганьковского кладбища говорили: «У нас никогда затишья на покойников не бывает — всё несут и несут… Работы много…»
Похоронные процессии в начале XX века сопровождали так называемые «траурные». Профессия эта была не новая. В старину подобных лиц называли факельщиками. Они несли гроб, а за гробом — венки, цветы и награды покойного. Работали они подённо, собираясь по утрам на своих биржах и ожидая работы. Такие биржи существовали на Немецком и Смоленском рынках, в Каретном Ряду, на 4-й Тверской-Ямской улице и в других местах. За каждые похороны им платили по 75 копеек или рубль, независимо от расстояния от дома покойного до кладбища. Руководил ими староста. Он нанимал на работу и устанавливал очередь на участие в похоронах. «Траурные» отчисляли старосте по 10–20 копеек с заработанного рубля. Главной надеждой «траурных» были чаевые. Получал их приказчик похоронной конторы, так как самим «траурным» запрещалось. Оставив себе часть чаевых, нередко половину, он остальные раздавал «траурным». Обман, как и везде, был здесь способом своего материального обеспечения. Гробовщики, например, обманывали и «траурных», и заказчиков. Вместо заказанных и оплаченных восьми «траурных» посылали шесть, а деньги за двоих присваивали, за покров вместо 40 — брали 100 рублей, за венок — вместо 5 брали 25 рублей. Если кто из «траурных» начинал протестовать, ему отвечали: «Не хочешь — уходи! Другие найдутся!»
Бедных людей, умерших в больницах, тащили на кладбище обычно пьяные мужики-носильщики. По дороге они умудрялись выпрашивать милостыню у прохожих, полагая, наверное, что гроб с покойником на их плечах вызывает к ним сочувствие окружающих. Умерших одиночек, которых некому было хоронить, везли на кладбище в гробах, прикрытых рогожей, ломовые извозчики. Везли они гробы на дрогах. Этот транспорт более всего подходил для этого дела, поскольку не имел, как телега, бортов и на него мог поместиться гроб любой длины. С кладбищ похоронные дроги нередко возвращались рысью, а то и вскачь, а пьяные кучера и факельщики валялись на них, задравши ноги, и горланили песни. На кладбищах, кроме того, досаждали близким покойного нищие, которые толпами собирались вокруг могилы.
После похорон, как водится, живых ждали поминки и поминальные обеды. Варенцов вспоминал, как на похоронах за траурным кортежем летом ехали линейки, а зимой — сани, куда могли сесть бедные люди, которые ехали на поминальный обед. На поминках, за большим столом, поставленным «покоем», то есть в виде буквы «П», рассаживались близкие, родственники, друзья и знакомые покойного, его сослуживцы и прочие, не всегда известные хозяевам лица. Нет ничего удивительного в том, что после такого большого скопления посторонних людей в доме пропадали ложки. Непременно присутствовали на поминках и священнослужители. Они, как заметил автор воспоминаний, норовили сесть рядом с хозяевами, так как здесь подавали лучшие кушанья из хороших и свежих продуктов, не то что по краям стола. Непременным кушаньем на поминках была кутья. После неё подавали блины, икру, сёмгу, балык, за ними стерляжью уху с подовым пирожком с рисом и рыбой, потом мясные блюда в скоромные и рыбные в постные дни. В конце поминального обеда подавалось бланманже, изготовленное в постные дни на миндальном молоке.
Вкушению пищи предшествовала молитва, а приём её нередко сопровождался речами. Но не все в Москве удостаивались пышных похорон и щедрых поминок.
В конце XIX века в Москве не было моргов. Людей, умерших на улице, отправляли в так называемые «покойницкие», устроенные в частных домах. Потом морги были устроены при университетских клиниках, где безвестных покойников на определённое время выставляли для опознания.
Помимо Ваганьковского в Москве были Миусское, Покровское (при Покровском монастыре, давно снесённом), Введенское (Иноверческое, или Немецкое), Пятницкое (Крестовское), Дорогомиловское (Еврейское), Армянское (Ваганьковское) и другие кладбища. Только на Ваганьковском кладбище ежегодно хоронили до семи с половиной тысяч усопших, из них три тысячи бедных и нищих — бесплатно. В XV веке здесь было место народных игрищ, а вернее, кулачных боёв. Тогда и до 1869 года москвичей хоронили на Миусском кладбище.
Моровой язве (чуме) и голоду 1771 года обязана Москва появлению Рогожского и Преображенского кладбищ. При этих кладбищах обосновались раскольники. На Рогожском они основали поповщинский богадельный дом, а на Преображенском — беспоповщинский богадельный, Феодосьевского согласия, дом.
После той же чумы Ваганьковское деревенское кладбище было преобразовано в городское, хотя находилось оно тогда далеко от города. Ещё в 1880 году по дороге, ведущей от Камер-Коллежского вала к этому кладбищу, люди после пяти часов ходить побаивались: в полях и лугах, его окружавших, обитала орава «золоторотцев», а проще говоря, бродяг. Постепенно округа кладбища стала застраиваться и обживаться.
Летом 1895 года сюда, на кладбище, часто приходила девочка. Она подходила к могиле отца, ложилась на неё и, плача, повторяла: «Папочка, папочка, кольцо, папочка, кольцо». Оказывается, отец этой девочки разорился и умер нищим. Умирая, он передал дочери единственную, оставшуюся у него ценную вещь — золотое кольцо с бриллиантом и велел никому его не показывать и не давать, но родственники, увидев кольцо, отняли его у девочки, сказав, что потратились на похороны. Да, много несчастных погребено на кладбищенских просторах.
