В Москве каменных громад и дворов-колодцев не наблюдалось. Здесь в конце XIX века и трёхэтажный дом казался великаном. В Петербурге была главная улица — Невский проспект, а в Москве главной улицы не было. Тверская, Кузнецкий Мост, Ильинка, Тверской бульвар — все главные. Здесь вместо квартир люди имели усадьбы, а в усадьбе два-три дома, хозяйственный двор, сад, огород. Вышел из дома, сел под яблоню — благодать! Ну а хочешь служить, и для этого место найдётся, ведь в Москве располагались филиалы центральных правительственных учреждений: департаменты Сената (до 1864 года), Московская синодальная контора, архивы министерств юстиции и иностранных дел и пр.

«Сколько мест в Москве, где служба — продолжительный, приятный сон! Кремлёвская экспедиция, Почтамт, Опекунский совет и другие!» — восклицал в своих воспоминаниях Ф. Ф. Вигель. Лучшим из таких мест для начала карьеры считались архивы, а «архивные юноши», каковым являлся и автор мемуаров, имели все шансы в будущем стать частью элиты.

Помимо светской, в Москве можно было сделать карьеру церковную. Ведь здесь находилось чуть ли не 800 православных храмов, 29 монастырей, да ещё духовные семинарии, консистория и пр.

Нельзя сказать, чтобы в Москве совсем не было военных. Они в Первопрестольной встречались. Существовали же здесь военные учреждения, такие как штаб Московского военного округа, некоторые окружные управления, Кремлёвские, Петровские, Покровские и Александровские казармы, Александровское военное училище. А Лефортово вообще считалось самым военизированным районом города. Здесь находились три кадетских корпуса, Алексеевское военное училище, Красные и Фанагорийские казармы, Московское отделение Общего архива Главного штаба. В конце века в Москве квартировали Гренадёрский корпус в составе восьми гренадёрских полков, 3-й драгунский Сумской полк и 1-й Донской казачий полк. Парады свои и смотры войска проводили тогда не на Красной, а на Театральной площади. На балах в театральных залах сияли эполеты и аксельбанты, ведь до революции офицер не имел права появляться в обществе в штатском платье. С годами всё больше и больше становилось военных не боевых, а «паркетных». Многие из них являлись завсегдатаями балов, проводимых в Дворянском собрании. Был случай, когда одного генерала, завсегдатая тех балов, назначили командиром гвардейского полка. В Москве по этому поводу с улыбкой говорили: «Да ведь это кавалер из Благородного собрания!»

Вот кто в Москве действительно был случайным гостем, так это офицеры гвардии. Все гвардейские полки находились в Петербурге. Царь каждого офицера-гвардейца и многих нижних чинов гвардии знал в лицо. Гвардейские офицеры блистали своей формой в театрах и на балах, отличались в своём поведении безупречными манерами и даже говорили с характерным гвардейским акцентом.

Ну и, конечно, в Москве не было церемоний, связанных с постоянной жизнью в городе высочайших особ, всех этих малых и больших выходов, смотров, представлений и пр.

Блеск царского двора зачаровывал. Великолепие императорской свиты подавляло.

Следует заметить, что в конце XIX века последняя состояла из 318 человек. Из них 108 генерал-адъютантов, 86 генерал-майоров, 124 флигель-адъютанта. Помимо свиты, в окружение царя входило 14 членов его семьи, три герцога Лейхтенбергских, два принца Ольденбургских, один принц Саксен-Альтенбургский, один принц Гогенлое-Вальденбургский, 21 простой и девять светлейших князей, 40 графов, 22 барона, один султан Чингиз и 204 дворянина. По национальному составу окружение выглядело так: 226 русских, 61 немец, 11 финнов, семь поляков, шесть грузин, три грека, два румына, один армянин и один татарин. Вот такой монархический интернационал.

Этим блеском и разнообразием хотели полюбоваться многие москвичи. Ну а увидеть свадьбу какой-нибудь особы из царского дома тем более. И посмотреть было на что. Взять хотя бы свадьбу великой княгини Елизаветы Михайловны, внучки Павла I, и герцога Вильгельма Нассауского, которая имела место в Петербурге в январе 1844 года. Вначале — венчание в православном храме. Хор исполнил «Господи, силою твоею возвеселится царь». Потом — благодарственный молебен с коленопреклонением. На этот раз прозвучало «Тебе Бога хвалим», а за этим —101 пушечный выстрел в Петропавловской крепости. По окончании православного обряда — обряд лютеранский в царском дворце, поскольку жених был протестантом. В большом мраморном зале Зимнего дворца был накрыт обеденный стол «для обоего пола особ первых трёх классов» — и вот, наконец, высочайший выход, которому предшествовал выход придворных чинов. После этого все усаживались за стол. При этом во время обеда, членам царской фамилии прислуживали камергеры, а молодым — камер-юнкеры. Обед проходил под аккомпанемент музыки и пения. Тосты поддерживались игрой на трубах и литаврах, а в крепости палили из пушек За здравие их императорских величеств был дан 51 выстрел, и по 31 выстрелу было дано за великого князя Михаила Павловича и великую княгиню Елену Павловну (урожденную принцессу Вюртембергскую) — родителей невесты, за жениха и невесту, за здравие императорского дома и за всех верноподданных. Кубки их величествам подавал обер-шенк, остальным — особые кавалеры. Когда обед закончился, все прошли во внутренние покои. Вечером в Георгиевском зале состоялся бал, по окончании которого новобрачных отвели во внутренние апартаменты её величества. Статс-дамы, камер-фрейлины и фрейлины сопровождали их во внутренние покои, где, наконец, осталась только одна статс-дама для раздевания новобрачной. Некоторым москвичам очень хотелось узнать, что было дальше, но газеты об этом умалчивали. Мы же знаем лишь то, что счастье молодых длилось недолго, через год Елизавета Михайловна умерла.

Эту новость мог сообщить москвичу в письме житель Петербурга. Дело в том, что в том, далёком, 1845 году в Москве появилась почта. В маленьких лавках и кондитерских, расположенных в наиболее оживлённых районах, устанавливались первые почтовые ящики. Над входом в такую лавку можно было прочитать: «Приём писем на городскую почту». Хозяин лавки делал запись в специальной книге, брал плату — 5 копеек серебром, после чего посетитель мог опустить письмо в ящик. Почтальоны из «свободных и грамотных людей» обходили места приёма писем и один раз в день разносили письма по домам. Первоначально по городской почте пересылались лишь поздравления или пригласительные билеты. Вскоре добавились газеты, деловая и коммерческая переписка. С 1890-х годов начали печататься художественные открытки, выполненные по рисункам известных живописцев и графиков, воспроизводившие виды и достопримечательности русских городов, и просто поздравительные.

Необходимость заведения и расширения почты диктовалась ростом городов и городского населения. В России в 90-е годы XIX века оно, правда, составляло 13,4 процента. По сравнению с государствами Западной Европы это было немного, ведь в Англии население городов составляло 72 процента от общего населения, во Франции — 37,4 процента, в Германии — 48,5 процента, в Италии — 25 процентов. И тем не менее работы почте хватало, так как города в России постоянно росли, и особенно Москва и Петербург.

Летом почтальоны ходили в белых рубашках, а зимой — в лёгких форменных пальтишках. Каждый имел свой участок — «округ». Получали почтальоны по 20 рублей в месяц плюс 4 рубля — на квартиру. На такие деньги можно было снять только койку, а ведь большинство почтальонов имели семью, и если б не чаевые, то неизвестно, как бы они могли её содержать. Потом установили разряды. Разрядов было четыре. Почтальону первого разряда в начале 10-х годов XX века платили 39 рублей в месяц, второго — 34, третьего — 29 и четвёртого разряда — 24. Первый разряд присваивали не менее чем за 20 лет беспорочной службы. Тот, кто не мог по состоянию здоровья дослужиться до первого разряда, уходил на пенсию, получая пособие в 3 рубля. Пошатнуться здоровью почтальона было от чего. Трудовой день его начинался в половине шестого утра. В это время на почте происходили разборка писем и их штемпелевание. Затем письма раздавались районным письмоносцам и те сортировали их по домам и квартирам. Разносить письма начинали в семи-восьми часов утра, а заканчивали в 12. Потом два часа на обед и отдых, и снова за работу до семи-восьми вечера. Раз в неделю — дежурство в отделении с восьми вечера до восьми утра. Целыми днями, в любую погоду, блуждал почтальон по городу. Поднявшись на каждый этаж, он звонил в дверь своим уверенным, размашистым звонком, который легко узнавали хозяева и прислуга, и вручал им одно из пятисот писем, которые таскал в своей сумке. Бывали дни, когда писем было больше, а под праздники количество их нередко превышало тысячу. Люди любили писать письма, тем более что телефонов тогда почти, а интернетов вообще не было. Для почтальонов главным в письме был адрес. Неправильно указанный адрес доставлял почтальону немало хлопот. Бывали письма вообще без адреса, только с именем адресата. Тогда приходилось лезть в книгу «Вся Москва», в которой были перечислены все постоянные жители города с их адресами, или в телефонную книгу. Если же и там адрес не находился, письмо сдавалось на Центральный почтамт, где оно через некоторое время уничтожалось.