«Не верьте тем холодным натуралистам, которые искони обрекли его (минерал. — Я.К.) на вечную мертвенность, — воскликнул на одной из своих лекций знаменитый в прошлом веке пропагандист геологических знаний Г.Е. Шуровский. — Нет, жизнь глубоко скрыта в минералах, но покорена тяжелой величественной их массой. Она не опочила в своих созданиях, не окаменела в неизменных формах. Все части органических тел, составляя целое, живут, будучи отделены от него, — умирают. Так и минералы, взятые порознь, оторванные от своего целого, от материка, представляются нам массами вещества без жизни, без движения, нередко без физиономии определительно выраженной. Но те же минералы в совокупности со своим целым, в материке, оказывают жизненные действия… Так мировая жизнь говорит и в безмолвном бытии минерала. Произведение вечной жизни мертво быть не может…»
Минерал наиболее устойчивая форма существования земной материи… в ее внешней оболочке, скажем для осторожности. Этим обусловлено «приспосабливание» к меняющимся температурным, электромагнитным, динамическим и космическим силам. Живая масса, биосфера, которая, кстати, по подсчетам В.И. Вернадского, неизменна в объеме с архея (если подсчеты подтвердятся, это явление еще предстоит объяснить), — биосфера деятельно вмешивается в жизнь минералов, меняет самый лик Земли: воздвигает острова, крошит скалы и т. д. И особенную роль во взаимодействии биосферы с каменной оболочкой выполняет человек, главное действующее лицо ноосферы (термина этого нет в «Геологическом словаре» издания 1956 года (!); многие авторы до сих пор запирают его в настороженные или даже иронические кавычки; пора бы уж, кажется, отшелушить кавычки от добротно придуманного термина, выражающего великое наблюдение).
Среди множества способов периодизации людской истории способ «по потребляемым минералам» общепризнан. Век каменный (правильнее сказать, кремневый), медный, железный… Ну, а нынешний, бесспорно — нефтяной (его называют также электрическим, атомным, но ведь это с точки зрения энергетической). Нефть питает движители, победившие три земные стихии: воду, сушу, воздух. Нефть подарила материалы, без которых немыслимы современная цивилизация и ее прогресс.
Итак, биосфере два миллиарда лет, ноосфере — три-пять тысяч. Это формальное исчисление; по-настоящему интенсивная переработка корковой материи планеты началась со времен первой промышленной революции. Возникла острая нужда в веществе, теплотворная способность которого была бы выше угля и других видов топлива. «Развитие крупнопромышленной эксплуатации нефтяных месторождений началось лишь тогда, когда человечество научилось, во-первых, добывать нефть из земных недр посредством буровых скважин, во-вторых, фракционировать добытую сырую нефть, отгоняя из нее нефтепродукты различных свойств и хозяйственного значения. То и другое случилось лишь в середине девятнадцатого столетия и притом почти одновременно» (И.М. Губкин, Учение о нефти). В 1815–1817 годах земляки Губкина (но не односельчане) братья Дубинины, крепостные графини Паниной, по милости душевладелицы своей и прихотливой своей судьбы попали на Кавказ, увидели там нефть и додумались перегонять ее на огне, сливая образующийся фотоген (керосин) в отдельный сосуд. Конечно, это было гениальное рацпредложение. Своим умом до него дошли — чуть позже, чем братья Дубинины, — горные техники Геккер и Митис, жившие в австрийской Галиции; их патент заинтересовал европейских капиталистов. Механик Ленц несколько лет испытывал на заводе К. Сименса в Баку распылитель-форсунку; в конце 70-х годов ее применили в паровозных топках на Балтийской и Грязе-Царицынской железных дорогах. Наконец появляется превосходнейший тип форсунки изобретения знаменитого Людвига Нобеля; впервые он выставил свое детище на Всероссийской промышленной выставке в Москве в 1882 году. Через одиннадцать лет свое изобретение представил Дизель.
«Особенное значение имеет замена угля нефтью на судах. Такая замена приводит к увеличению полезного тоннажа судна — с одной стороны, а с другой, что особенно важно, к удобствам маневрирования, так как такие суда могут надолго и на далекое расстояние отходить от своих питательных баз в отличие от судов, потребляющих уголь, не могущих обойтись без периодического пополнения запасов топлива.
В этом на первый взгляд маловажном факте и скрыты громадные преимущества нефтяного топлива и политическое значение самой нефти» (И.М. Губкин, Учение о нефти).
Впервые поставил дизели на судно тот же Нобель в 1904 году. То было речное судно, но вскоре Нобель вкупе с заводчиком Меркурьевым построил несколько морских судов — для перевозок по Каспию; новинка тотчас была оценена в других странах. Между тем высасывание нефти из недр продолжало бешено расти. В 1966 году оно составило астрономическую цифру: миллиард шестьсот миллионов тонн! (По ней легко представить физическое воздействие человека на земную кору: изъятие такого количества жидких углеводородов влечет за собой уродливое изменение гидродинамического режима подвижки пластов и иные геологические действия.) Да, есть что-то удалое, безуправное, мефистофельски насмешливое в том рывке, которым вырвало человечество нефть из материнского царства минералов и приспособило к услужению себе.
Каждое «достигнуто» влечет за собой бесчисленные «требуется». Люди познали усладу скорости и воздвигли неведомые раньше места общего ожидания — вокзалы, порты и биржи — с их едкими запахами, тоской и распорядком самозабвенной толкотни. Реки, заливы, хребты перестали разделять берега и племена; под ликующий скрип репортерских перьев инженеры опустили в пучину трансатлантический кабель, и из Нью-Йорка в Париж транслировалась световыми бликами схватка боксеров Дэмпси — Карпантье. Походка горожан мельчает и убыстряется. Развеялись географические небылицы, и стали меньше сочинять сказок; зато напряженно и грозно нарастал «поток информации».
Мир менялся с такой быстротой, что у людей притупилось чувство удивительного.
Старенькую планету, проделывающую со всепобеждающим равнодушием вековечный орбитальный полет, опутывают провода; средства массовой коммуникации позволяют людям осознать общность их судеб и трагизм их разладов. Русский И.Л. Кондаков получил синтетический каучук, ирландец Дж. Денлоп отлил резиновые шины, немец Г. Зельферт поставил на дирижабле двигатель внутреннего сгорания. Слово «война» приобрело качественно новый смысл; эрудиты вспомнили предрекания апокалипсиса.
В напряженно и грозно нараставшем потоке информации Александр Блок первый услышал ритм времени — «музыкальный напор времени». В предисловии к поэме «Возмездие» он нанизывает звенья разнородных событий: кончина Комиссаржевской, лекция Милюкова, забастовка лондонских железнодорожников, расцвет французской борьбы в петербургских Цирках, кризис символизма… «Все эти факты, казалось бы столь различные, для меня имеют один музыкальный смысл».
Блоковский прием монтажа дает изображение мира в пространственно-временной его цельности.
Любопытно ведь, право, представить, что в один и тот же весенний вечер некий сельский учитель, взобравшись по совету школьного сторожа на чердак покинутого поповского Дома, находит там груду книг и, замирая от нетерпения и чихая от пыли, подносит книги одну за другой к слуховому окну, чтобы в лунном свете разобрать название; некий французский живописец созывает друзей в кафе «Вольтер», чтобы проститься с ними, и самый почетный гость поэт Стефан Малларме провозглашает тост: «Господа, давайте, не откладывая, выпьем за возвращение Поля Гогена и воздадим должное его чуткой совести, которая гонит его в изгнание в самом расцвете таланта, вынуждая его искать новые силы в далекой стране и в самом себе»; некий юный выпускник цюрихского Политехнического института Альберт Эйнштейн, потеряв надежду добиться в Цюрихе обеспеченного существования, задумал переехать в другой город.
Много событий происходит в один вечер (может быть, мир и вправду целен в изменчивом потоке проявлений?).
Никто из вышепоименованных не смел в тот весенний вечер и предположить, какая ждет его в будущем судьба; они никогда не встретятся лично, но их дела, мысли, желания переплетутся и смешаются с желаниями, мыслями и делами друг друга и миллионов других людей и создадут пеструю, но цельнокупную картину мира, в которой каждый поступок нагружен балластом ответственности.
