Такую оценку давали Якову Терентьевичу подчиненные, так же характеризовали его командиры. В разные годы, по разным поводам, самые разные командиры писали: «Волевыми качествами и командирскими навыками обладает…», «С командованием соединения погрансудов справляется хорошо…», «Настойчив и энергичен в проведении своих мероприятий, обладает хорошими организаторскими способностями…»
Он и сам видел, что подчиненные верили ему, прислушивались к его советам, поддерживали все его начинания, но, как он сам считал, одной из причин дружбы и доверия являлось то, что здесь, на Балтике, он вместе с ними воевал, здесь он вырос от командира дивизиона до заместителя начальника войск округа, а вместе с ним росли и боевые товарищи, которые стали теперь командирами частей, ответственными штабными и политическими работниками. И эти люди, естественно, не могли не уважать его.
А как будет там, на новом месте? Как сложатся взаимоотношения с моряками-тихоокеанцами, командовал которыми прославленный Дианов?
…Первые дни во Владивостоке ушли на знакомство. Еще на Балтике, а потом в академии слышал он о ратных делах тихоокеанских морских пограничников в годы Отечественной войны. Сторожевики и «морские охотники» благодаря своей быстроходности и маневренности здесь тоже оказались самыми боеспособными судами. Они первыми врывались в порты Сахалина и Курильских островов, высаживали десанты морских пехотинцев и специальные десантные подразделения армейских соединений, поддерживали их артиллерийским и пулеметным огнем, беспрерывно несли дозорную службу. Резниченко знал еще раньше, что сторожевые корабли «Киров», «Дзержинский» и один из дивизионов «морских охотников» награждены орденом Красного Знамени. Теперь же ему, когда знакомили по документам с частями и подразделениями пограничных кораблей, докладывали об этом с гордостью. Яков Терентьевич хорошо понимал их гордость и мысленно одобрял: «Помнят прошлое, не будут безразличны к сегодняшнему дню, к сегодняшней службе».
А какая она, сегодняшняя служба тихоокеанцев? Вскоре пришлось все увидеть самому.
Приказал готовить корабль для похода на самый «горячий» участок тихоокеанской морской границы. Командование части просил не предупреждать.
— Не нужно, чтобы тратили время на подготовку к встрече.
А моряки-пограничники Малокурильской бригады и не ждали его. Узнали, что в округе новый замнач. Прибыл после окончания академии. Посудили-порядили в кают-компаниях и порешили: не скоро «академик» к ним прийти осмелится, штормов побоится.
В правильности своего вывода курильчане так уверились, что, когда командир БО-328 капитан-лейтенант Георгий Фадеевич Дурманов получил радиограмму, переданную с «морского охотника» условным сигналом «по секрету», что на борту «хозяин» и что намерен он высадиться на его, капитан-лейтенанта Дурманова, корабль, офицеры даже не подумали, что речь идет о новом заместителе начальника войск округа. Настораживало лишь то, что радиограмма предупреждала не официально, а по-приятельски. Командир командира извещал.
— Странно, — прочитав радиограмму, проговорил Дурманов. — Чего ради предупреждает? Кто на борту? Начальник отряда, возможно? Скорей всего так. Новую задачу поставит. Ладно, поживем — увидим.
Стояли они в заливе Измены. Зашли сюда, чтобы немного передохнуть от шторма, а затем вновь выйти в дозор. Большая часть экипажа, свободная от вахты, отсыпалась, и командир решил не поднимать матросов. На корабле, как всегда, прибрано, а вылизывать палубу и кубрики нет смысла ради неизвестного, тем более не морского гостя. Но каково же было удивление всех, когда с пришвартовавшегося «морского охотника» на борт корабля поднялся капитан 1-го ранга Резниченко. Высокий, элегантный, в модной фуражке, в новеньком и хорошо облегающем стройную фигуру кожаном реглане. Брюки тщательно отутюжены, ботинки начищены до блеска.
Но еще больше удивились и командир корабля, и старпом старший лейтенант Валерий Абрамович Гукасов, и замполит старший лейтенант Владимир Георгиевич Коммунаров, когда Резниченко сбросил с себя реглан и белый шерстяной шарф, и они увидели белоснежную хрустящую рубашку, тужурку без единой морщинки, а на груди орденские планки в несколько рядов.
«Вот тебе и „академик“, а орденов полная грудь!» — чуть не вырвалось у командира.
Офицеры корабля стояли в помятых синих рабочих кителях с далеко не свежими подворотничками; их брюки, небрежно заправленные в морские с короткими голенищами «кирзы», давно соскучились по утюгу. По сравнению с Резниченко все трое выглядели неряхами. Но неряшливость эта считалась среди курильчан криком моды. В кителях и сапогах ходили офицеры и на службу, и на танцы в клуб части по воскресным дням. Да и сам «батя» Дианов любил китель и сапоги, может, и подражали ему пограничники, иной раз даже не признаваясь в этом самим себе. Тужурки презрительно называли банкетками, а тех, кто надевал их хотя бы на танцы, — пижонами.
Сейчас они, привыкшие к этакой небрежности в одежде и переставшие замечать ее, почувствовали себя неловко.
О той первой встрече с Яковом Терентьевичем Владимир Георгиевич Коммунаров рассказывал так:
«Когда увидел, что „Нахимов“ у него, „Красное Знамя“ и „Красные Звездочки“, орден Отечественной войны, обругал себя и других офицеров, которые, не зная человека, приклеили ему обидное: „академик“. Вот, мол, мы, курильчане, — моряки просоленные, а все остальные… так себе. Оказалось, юнги мы против него.
И одет как истинный морской офицер. Аккуратность в одежде — даже, я бы сказал, щеголеватость — традиция русского флота. Это мы малость расслабились, возомнили о себе, что на краю света живем, значит, особенные какие-то. Подумал я тогда: „Подтянуться нужно“. И не у одного меня такое мнение возникло. И другие потом говорили об этом. Перестали, в общем, в сапогах на танцы ходить, да и на корабле только в море надевали. Не сразу, конечно. Кое-кто сопротивлялся, но в конце концов все ошвартовались к одному пирсу».
Нелестные для себя выводы сделали и командир, и старпом в ту первую встречу. Они мысленно ругали себя за то, что, получив предупреждение, не смогли подготовиться. Стояли понурив головы. Напряженная пауза затягивалась. Нарушил ее Яков Терентьевич:
— Что, командир, на обед у тебя?
— Борщ, макароны по-флотски, компот. Крабы из японских сетей, у браконьеров изъятые, и наши челимы. На закуску.
— Что-что? Челимы?! Что ж, отведаем.
Челимы, местное название креветок, понравились Якову Терентьевичу, понравились и крабы, умело приготовленные коком. Первый раз в жизни отведал он и медвежатины. А после обеда, когда вестовой убрал со стола посуду и все закурили, попросил:
— Теперь расскажите о службе. Для меня все интересным будет. Многое, думаю, и новым.
— Браконьеры лезут густо, — после небольшой паузы начал капитан-лейтенант Дурманов. — За крабом. Много задерживаем. В сорок шестом первый в отряде счет открыли. Капитан-лейтенант Ветров на своем ПК задержал японскую шхуну. Иногда по две и по три за раз задерживаем, а корабль Героя Советского Союза старшего лейтенанта Владимира Никифорова один раз пять, другой раз сразу восемь шхун задержал.
— Тактику действий подробней, пожалуйста.
— Нахально шхуны себя ведут. Корпус у них крепкий, вот всякий раз и угрожают тараном. Чуть зазеваешься — ткнет в бок. Останавливаться они тоже не спешат по нашей просьбе, норовят в нейтральные воды выйти. Вот мы и приспособились так: идешь на него, он не сворачивает, и ты тоже, а метров за двадцать круто вправо или влево на борт ляжешь. Он еще не успеет изменить курс, а мы рядом. На ходу осмотровая группа прыгает. Когда застопорим ход шхуне, тогда уж подходим к борту.
— Были случаи нападения на осмотровые группы?
— Конечно. Если одна шхуна, не сопротивляется, как правило, а если две или больше — тут смотри да смотри. Только быстро их наши ребята в чувство приводят. Недавно на матроса Криушина кинулся японец с ножом, Криушин сгреб его — и за борт. Принял тот холодную ванну — успокоился.
