Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Весть о необыкновенных белых быстро разнеслась по всему восточному и северному побережью Мадагаскара. Сначала с опаской, а потом почти без всякого страха стали приходить в Луисбург посланцы соседних малагасских племен. Пробыв в строящемся городе несколько дней, посланцы убеждались в справедливости слухов, которые еще вчера казались им такими неправдоподобными, и чаще всего уходили в свои деревни сторонниками Великого Белого Андрианы — Мориса Августа и того дела, которое он начал. И когда в ближние и дальние деревни восточного и северного побережья Мадагаскара пришла весть о том, что Морис Август приглашает в Луисбург всех свободных людей острова Нусса-бе на большой праздник, не нашлось почти ни одного человека, который не захотел бы пойти в новый город.

Поэтому без страха смотрели малагасы на вазахов, собравшихся на праздник, и даже на то, как в клубах порохового дыма, подрагивая, откатываются назад грозные пушки их большого корабля.

В то время когда над бухтой еще стлался пороховой дым, Беньовский стоял на веранде своего дома в окружении старых соратников, прошедших с ним от Камчатки до Мадагаскара. Чуть поодаль, слева и справа, стояли его новые друзья — вожди и короли туземных племен, старейшины и советники, старосты малагасских деревень северо-восточной части острова. Совсем рядом с Беньовским стояли Ваня, король Хиави, приехавший перед самым началом праздника, бородатый крепыш Джон Плантен и единственный житель форта Дофин — Жак Говердэн. Все они с радостным удивлением смотрели на пестрый, шумный Луисбург, на праздничную сутолку перед домом, слушали веселый и звонкий говор разноязыких людей острова Нусса-бе, впервые без страха и подозрений собравшихся вместе на общий большой праздник. Веселье, начавшееся в полдень 12 мая, продолжалось до утра. При свете костров, под разноцветными гирляндами бумажных фонариков, плясали и пели малагасы, французы, русские и соплеменники Джона Плантена.

В середине второго дня праздника вождь племени анимароа Винци подошел к Морису, и в этот момент люди из племени анимароа, стоявшие на площади возле дома, закричали:

— Слушайте! Слушайте!

Многоязычный говор смолк. Головы всех людей, сидевших на площади за общей трапезой — сакафой, — повернулись к Морису Августу и вождю племени анимароа. Вождь племени встал рядом с Беньовским и протянул к нему повернутую вверх ладонью правую руку. Винци сказал, чтобы Морис Август сделал то же самое, что сделает вождь племени анимароа.

Беньовский протянул навстречу Винци свою правую руку, тоже повернув ее ладонью кверху. Винци достал из ножен маленький острый нож и быстрым легким прикосновением надрезал себе кожу на руке. Затем он протянул нож Беньовскому и сказал, чтобы Морис Август сделал то же самое. Когда по руке Мориса покатились первые капли крови, Винци плотно приложил свой порез к порезу на руке Беньовского, и кровь их смешалась.

Так на глазах у сотен людей произошел священный обряд малагасов — фатидра. Отныне Морис Август и Винци становились братьями и только смерть могла разорвать их кровный союз. Так люди племени анимароа стали побратимами белых людей, поселившихся в городе Луисбурге на берегу залива Мангаб.

Май на Мадагаскаре был последним осенним месяцем. В июне приходила зима. Небо становилось пасмурным, с южных румбов начинали дуть холодные ветры, которые несли с собою бесконечные дожди, серые и плотные, как мокрая парусина.

Со стороны топких болот, окружавших с севера и востока Высокое плато, шли к берегу моря одна за другой звенящие тучи комаров. И вместе с ними в прибрежные деревни приходила лихорадка. Она входила в жилища богатых и бедных, в лачугу раба и дом короля. Она мучила стариков и детей, воинов и женщин. Она превращала сильных мужчин в слабых детей, а слабых убивала после долгих и тяжелых мучений. В июле лихорадка пришла в Луисбург, а к сентябрю в городке не было почти ни одного человека, которого она миновала бы. Два месяца в Луисбурге жил Жак Говердэн. Он день и ночь ухаживал за больными. Испробовал все снадобья, какие только у него были, но все оказалось напрасным. В первых числах августа заболел лихорадкой и Ваня. Напрасно старался Говердэн облегчить болезнь. Ваню бросало то в жар, то в холод; во рту у него было сухо и жарко, как в только что протопившейся печке, а по всему телу проступала испарина. Голова болела, ныли суставы, и бесконечная слабость волной разливалась по всему телу. Однажды Говердэн внезапно исчез, и три дня его не было. На четвертый день, когда солнце уже упало в болота, окружавшие Луисбург с запада, Говердэн появился в городке в сопровождении высокого худого человека лет пятидесяти.

Они вдвоем вошли в дом, где жил Ваня, и Говердэн сказал, что это один из лучших знахарей острова по имени Хова. Остановившись в дверях, Хова долго и внимательно смотрел на Ваню, затем присел перед циновкой и стал раскладывать гадательные палочки — сикиди. Прошло не менее получаса, прежде чем Хова перестал перекладывать сикиди с места на место. Однако Ваня заметил, что Хова не столько разгадывает замысловатые комбинации, сколько следит за ним, бросая на него быстрые взгляды.

Когда Хова, по-видимому, понял, как следует приступить к лечению, он достал из принесенного с собою мешка связку сухих душистых трав — фанафоди — и украшенный жемчугом рог буйвола. Хова вскипятил воду, бросил в кипяток фанафоди и, когда вода стала коричневой, вылил ее в рог. Он дал Ване отпить один глоток и сказал, чтобы в следующий раз он отпил столько же после того, как проснется. Незаметно для себя Ваня уснул, а когда проснулся, то почувствовал необычайное облегчение. Правда, слабость все еще оставалась, но голова была ясной, суставы не болели, и жажда, мучившая его все последние дни, совершенно исчезла.

Ваня с наслаждением потянулся и сел на циновке. Он протянул руку к рогу, отпил еще глоток горьковатого коричневого отвара и снова заснул. Проснулся он к вечеру. Возле него сидел Говердэн и улыбаясь глядел на него.

— Ну, Жан, болезни как не бывало? — весело спросил Говердэн и продолжил: — Вот тебе и дикари. Хова сделал то, чего не мог бы сделать ни один белый врач. Любой хомбиаса учится лет десять-пятнадцать, прежде чем станет мастером и прежде чем другие хомбиаса примут его в свою корпорацию. Поэтому-то я и не встречал на Мадагаскаре лекарей моложе сорока лет. Да и не всякого человека принимают они в обучение. Ученик должен быть сообразительным, любознательным, честным и бескорыстным. Если хомбиаса использует свои знания во вред людям или превращает лечение в доходную статью — его немедленно изгоняют из корпорации. Все хомбиаса острова знают друг друга и при встрече обмениваются не только травами, кореньями и рецептами, но и новостями. И поэтому если кто-либо из хомбиаса нарушит неписаный устав корпорации, то вскоре об этом будут знать все лекари острова, и нарушитель станет изгоем.

Первые два дня после выздоровления Ваня все еще чувствовал слабость, потом и это прошло. Однако могущественному хомбиаса удалось вылечить от лихорадки далеко не всех больных. Лекарства Ховы помогали молодым, крепким мужчинам, если же пациентом Ховы оказывался слабый пожилой человек, то фанафоди и раскладывания сикиди ни к чему не приводили.

Видя, как мучаются многие жители Луисбурга, и понимая, что единственный способ помочь им — это уйти с острова, Беньовский погрузил на «Маркизу де Марбёф» груз сандалового, эбенового, красного дерева и десять человек колонистов, особенно тяжело переносивших болезнь, и отправил их на Иль-де-Франс.

Два десятка матросов, которым предстояло совершить переход к Порт-Луи, изможденные и желтые, еле стояли на ногах, когда корабль поднял паруса и пошел в море. Среди матросов был и Ваня.

Плавание к Иль-де-Франсу было мучительным. Лихорадка не сразу отпустила больных, но зато сразу же, как только они поднялись на корабль, их стала мучить морская болезнь. Лишь через десять дней «Маркиза де Марбёф» пришла в Порт-Луи. В первый же свободный день Ваня отправился к аббату Ротону, для того чтобы передать золото, полученное им от короля Хиави. Старик встретил его с нескрываемой радостью и, небрежно отодвинув на край стола сверток с золотом, сказал, что уже давно ждет юношу.

63
{"b":"171333","o":1}