В субботу, в наш второй день в Монреале, мы оба обрадовались медленно наступающему утру. В комнате было темно, когда я встал в половине седьмого, как обычно, чтобы сходить в туалет. Я позаботился о том, чтобы поднять сиденье, а когда закончил, снова его опустил. Я с тревогой задумался о том, стоит ли спускать в туалете воду, но выбрал меньшую неделикатность и спустил. Выйдя, я рассчитывал снова лечь, но Анна уже не спала.

— Я слышала, как ты встал, — сказала она. — Который час?

— Половина седьмого, — ответил я. — Извини.

— Нет. Я рада, что проснулась. Пожалуйста, подними шторы. Пусть войдет немного света.

Я поднял шторы наполовину.

— Как на улице? — спросила она.

— Не могу сказать.

— Подними их совсем, — попросила она. — Мы уже проснулись.

Я выполнил ее просьбу. Солнце поднялось совсем невысоко. Комната наполнилась прохладным серебристым светом.

— Похоже, будет прекрасный день.

— Длинная выдалась ночь, — проговорила она.

— Я тебе мешал?

Она улыбнулась.

— Ты так храпел.

— Громко?

— Ужасно громко, — подтвердила она.

— Я не знал, что храплю, — сказал я.

— Я привыкну, — пообещала она. — Или убью тебя. Ну что, может, встанем и пойдем отсюда?

— Ладно, — согласился я. — Хочешь позавтракать?

— Хочу. Умираю от голода. Ты угощаешь, мистер Денежный Мешок.

— С удовольствием, — ответил я. — Что, правда так громко?

— Храпел?

— Да.

— Я уже сказала. Громко.

— Что же делать?

— Мы справимся, — сказала она. — Все будет хорошо.

— Извини.

— Стой, — сказала она. — Я первая пойду в ванную. Ты уже был.

— Не возражаю, — согласился я.

— Ты поднимал сиденье?

— А как же, — ответил я. — Конечно, поднимал.

Закончив, Анна появилась в халате и ночной рубашке. Я принял душ и побрился, оставаясь в ванной до тех пор, пока полностью не завершил свой туалет и не оделся.

Недалеко от гостиницы, недалеко от рю Сен-Поль, мы обнаружили кафе. Анна спросила, помню ли я название магазина канцтоваров и на какой улице он расположен. Я помнил название — «Кентавр», но улицу забыл.

— Рю де ла Монтань, — напомнила Анна.

— Я и не пытался запомнить, — оправдался я. — Я знал, что ты запомнишь. Ты такая ответственная.

— Да, ответственная, — подтвердила она.

Мы взяли такси до рю де ла Монтань, длинной улицы, идущей с севера на юг. Адреса у нас не было, и водителю понадобилось время, чтобы найти это место. Когда мы вышли из такси, было девять часов. Согласно расписанию, магазин «Кентавр» по субботам открывался в десять. Назначенная встреча должна была состояться только в одиннадцать. День еще был свежим, и хотя я почти не спал, чувствовал себя довольно бодрым. Мы решили пойти пешком по рю де ла Монтань на север, прочь от вокзала, в ту сторону, откуда мы приехали на такси. После моих предыдущих визитов в этот город, последний из которых состоялся больше тридцати пяти лет назад, я считал, что у меня сохранилось некое необъяснимое знание Монреаля. Но в этот третий раз город показался мне совсем незнакомым, словно я никогда здесь не был. Потому что я был здесь с Анной.

Мы поравнялись с букинистическим магазином, часть товаров которого уже была выставлена на стеллажах на тротуаре для распродажи. Анна захотела войти внутрь.

— Надо купить кое-какие книги, — сказала она.

Магазин был переполнен книгами, загроможден ими так, что было трудно двигаться по невозможно узким проходам, особенно если там кто-то стоял. Книги высились от пола до потолка, не поместившиеся на полках экземпляры лежали на полу стопками высотой по колено. В воздухе было полно пыли, и, судя по запаху, некоторые тома начали плесневеть. Каких бы принципов организации не придерживался магазин, в нем невозможно было находиться долго. Повсюду слышалась французская речь. Проведя внутри минуту, мне захотелось выйти. Анна же казалась возбужденной и исчезла в лабиринте. Даже если бы я захотел, то не смог бы ее там отыскать. Я встал рядом с входной дверью, на свежем воздухе, чтобы ни у кого не путаться под ногами. Через десять минут я понял, что Анна не собирается уходить. Все протискивались мимо меня, толкались, и, чтобы занять себя, я наклонился и поднял ближайшую книгу, взяв ее с вершины стопки, громоздившейся на полу прямо у входа.

Это был толстый тяжелый том в черном переплете, с золотым обрезом. На корешке золотыми буквами было написано название — «Святая Библия», под ним — «Официальный вариант короля Иакова», в самом низу — «Издательство „Микеланджело“». На передней обложке, в самом центре, помещалась грубоватая гравюра, сделанная золотом: ягненок, стоящий в профиль, почти кокетливо оглядывался через плечо, опустив копытце в какую-то лужицу — воду, молоко, кровь, — зажав согнутой передней правой ножкой крест. Теперь я знаю, что этот экземпляр был издан более ста лет назад, в 1965 году. Из надписи на обороте передней обложки я узнал, что родители Брюс и Сьюзен Колберг подарили эту книгу Лайзе Сюзанне Колберг по случаю ее рождения 15 января 1969 года в больнице Сен-Джозеф в городе Сен-Пол, Миннесота. Меня не так-то легко растрогать, но эта надпись, довольно банальная, тронула меня. Новорожденная Лайза Сюзанна Колберг давно уже умерла. Я надеялся, что она прожила хорошую жизнь. Я много лет не покупал книг. Я купил Библию и вынес ее на улицу. (Я провез ее с собой по всей Канаде. Она до сих пор со мной.)

Выйдя из магазина, я снова открыл Библию. Она была довольно большой, и мне приходилось прижимать ее к груди. В моих руках она раскрылась посередине (Вторая Книга царств, как оказалось), на глянцевой цветной картинке во всю страницу; издание, за которое я заплатил одиннадцать долларов, включало в себя больше ста таких картинок, и все очень красивые. Это была фреска с потолка Сикстинской часовни, изображающая разрушение статуи Ваала. Наверное, я был похож на одного из обиженных богом старых чудаков, которые стоят на тротуаре и призывают конец света.

Анна вышла из магазина, волоча сумку, набитую книгами. Я закрыл Библию. Я был рад ее видеть.

— Что купила? — поинтересовался я.

Я держал перед собой Библию, словно скрижаль с десятью заповедями.

— Смотри.

— Очень впечатляюще, — кивнула она. — С чего это вдруг?

— Мне показалось, надо что-нибудь купить. Это замечательная книга. Потом посмотришь.

— Посмотрю, — сказала она. — Я купила книги для клона. Отличный магазин. Я могла бы все утро из него не выходить. Давай присядем куда-нибудь, и я все покажу.

Через два дома мы увидели зеленую металлическую скамью, свободную и достаточно большую для двоих. Она стояла на бульваре под благоухающим деревом с густой листвой.

— Как здесь хорошо, — восхитилась Анна.

Она положила сумку с книгами между нами на скамейку.

— Чувствуешь запах? — спросила она. — Чудесный город. Если бы я жила неподалеку от тебя, я часто приезжала бы сюда.

— Я бы тоже, — сказал я.

— Давай покажу, — предложила она и стала одну за другой доставать купленные книги, хваля каждую из них.

(Анна тщательно подсчитывала все расходы, произведенные из денег, которые дала ей организация.)

Книги, которые она купила, она собиралась читать клону, а возможно, вместе с ним, хотела использовать их для его обучения. (Она понимала, что, помимо заботы о том, чтобы клон был жив и здоров, его обучение составляло очень важную часть ее задания.) Все книги были старые: те, которые она любила в детстве, которые ей читала мать и которые ее мать сама читала, будучи ребенком. В детстве и юности Анна часто перечитывала их. Потом те же издания, с любовью сбереженные, она уже читала своим сыновьям и дочери, как до нее делали ее мать и бабушка. Это были «Питер Пэн», «Дети вод», «Оливер Твист», «Большие надежды», «Приключения Алисы в Стране чудес», «Ветер в ивах», «Винни-Пух», «Пиноккио», «Принц и нищий», «Адам Бид», «Истории Длинноногого Дядюшки», «Мышонок и его отец», том сказок Ганса-Христиана Андерсена, первые два выпуска «Детей из товарного вагона», «Тайный сад», «Джеймс и гигантский персик», «Приключения везучего щенка». Я привык видеть эти книги в различных квартирах, которые мы снимали. Большинство из них я не читал. Анна уверила меня, что все это «великие книги». Она сказала, что с их помощью собирается научить клона читать (если его придется этому учить) и помочь ему овладеть языком, если это необходимо. (Анна слишком осторожничала и не упомянула о долгосрочных намерениях ее организации относительно клона: он должен был стать представителем пропаганды анти-клонирования. Она видела, как и я — а в конце концов это увидит и клон, радикальную жестокость подобной эксплуатации. Жестоко было просить его, заставлять высказываться против собственного существования.)