Банда отрезала им выход через калитку. Рама Джоан, которая сидела рядом с водителем, встала и направила на оголтелую толпу серый пистолет. И тут же обезумевшие лица оказались закрыты тучами пыли и гравия. Юнцы начали раскачиваться, шатаясь падали и пытались встать на ноги. Казалось, сильный ветер дул им прямо в лицо. Металлическая сетка начала выгибаться назад.

Брехт остановил машину.

— Бегом! Быстрее! — крикнул он Марго и обоим мужчинам.

Они выбежали через калитку и втиснулись на маленькое заднее сидение. Брехт крутанул руль и направил машину в противоположную сторону.

Они увидели, что вторая полицейская машина, которая выбралась с территории Ванденберга-Три, возвращается и, подпрыгивая на обочинах, минует сожженные автомашины.

Третья же мчалась прямо на них, параллельно сетке.

Рама Джоан прицелилась в нее из пистолета.

— Нет! — крикнул Хиксон. — Ведь это же полицейские!

Черно-белая машина резко остановилась, однако пассажиры, вместо того, чтобы по инерции вылететь вперед, полетели назад. Машина тоже начала скользить назад.

Рама Джоан опустила пистолет и что-то буркнула.

Красный «корвет» мчался под гору.

— Не так быстро! — запротестовал Хантер.

— Разве? — поинтересовался Брехт. — Вы не видели, как я гнал эту колымагу чтобы спасти вас.

— Я видел! — рассмеялся Хиксон. — Вы мчались как молния, господин капитан.

Машина, которую Рама Джоан остановила с помощью серого пистолета, повернула и теперь оба полицейских автомобиля ехали на север, с внешней стороны сетки. Огонь, пылавший на баррикаде, полыхал все сильнее, начиная перебрасываться уже и на соседние автомобили.

— Я больше никогда не дам себя надуть, — рявкнул Хантер. — Чтобы я снова дал втянуть себя в столь бессмысленную героическую экспедицию! — Он с деланной злостью взглянул на Марго.

Снова раздались громовые раскаты. Упало несколько больших дождевых капель.

Марго вынула из лифчика смятый листок бумаги и развернула его.

— Бессмысленную? — спросила она, улыбаясь Хантеру и протягивая листок бумаги между Брехтом и Рамой Джоан так, чтобы Хантер тоже смог его увидеть.

Поспешно написанное большими буквами объявление гласило:

«Ван-Брустер, Комсток и остальные!

Нас забирают вертолетом в Ванденберг-Два. Приезжайте туда по шоссе через горы Санта-Моника. Удачи!

Опперли».

Большая капля дождя упала на бумагу. Дождь был черным. Дон Гильермо Уолкер и братья Арайза уже были на середине озера Никарагуа, приближаясь к острову Ометепе. Два вулкана на острове плевались огнем, ярко-красным даже при свете солнца. Солнечный свет падал через широкий разрыв в пелене тумана, видимого на западе. Дон Гильермо ожидал увидеть через это отверстие Ла Виржин, однако, куда ни глянь, везде была тянущаяся в бесконечность гладь воды.

Братья Арайза тоже разделяли его недоумение, так как знали, что обычно прилив на перешейке — или у побережья Тихого океана у городов Бритс и Сан Хуан дель Сур — едва ли достигает в высоту трех метров. Вывод был невероятным, но, тем не менее, самым правдоподобным.

Усиленные Странником приливы залили перешеек Ривас, соединяя озеро Никарагуа с Тихим океаном. Поэтому и поднялся уровень воды в озере, придавая ей солоноватый привкус. Там же, где когда-то курсировали бело-голубые дилижансы общества Корнелия Вандербильта, перевозившие золотоискателей и их багаж из Вирджинии Бей в Сан Хуан дель Сур, теперь простиралась водная гладь Тихого океана. Никарагуанский канал, о котором мечтало так много поколений людей, теперь стал действительностью, по крайней мере два раза в день — во время приливов.

Красноватый свет показался в самой середине густо поросшего конуса Мадеры. Почти сразу же оттуда стал валить светлый дым. Затем источник света, а за ним и дым стали перемещаться вниз.

Дон Гильермо подумал, что это, скорее всего, раскаленная до красноты лава вытекает из разрыва и стремится в озеро.

Лодка плыла дальше и Дон Гильермо удивился, что вода так спокойна. Ему не пришло в голову оценить, с какой силой вода напирает сейчас на побережье, ничего грозного он не видел также в отсутствии водяного пара при контакте лавы с водой, хотя, если бы он задумался, то понял бы, что водяной пар продолжает образовываться глубоко под водой. Ничего конкретного пока что не происходило…

Внезапно трое мужчин уставились друг на друга.

Дон Гильермо машинально убил комара на шее.

Со стороны затопленного перешейка Ривас огромная гора воды, словно серый гриб, начала вырастать из гладкой зеркальной поверхности и в течение трех секунд беззвучно достигла километровой высоты. Что-то, что меняло цвет поверхности воды со светлого на матовый, неслось в сторону лодки.

Трое мужчин зачаровано смотрели на это чудо.

Воздушная волна разорвала им барабанные перепонки и перевернула лодку.

На мгновение, прежде чем вода поглотила его и двух его товарищей, дон Гильермо успел увидеть большую вертикальную гору воды, выталкиваемую водяным паром. В воде плавало множество водорослей.

«Как тот хворост из вереска, так Макбет из наших уст узнает о своей судьбе. Я слышу голос этой ведьмы…» думал дон Гильермо.

Так исчез перешеек Ривас. Никарагуанский канал стал неизменной действительностью.

Дон Мерриам подкрепился и снова заснул в маленькой кабине на Страннике, а когда проснулся, то был уже совершенно спокоен. Он лениво посмотрел на потолок пастельного цвета, освещенный невидимым светом.

Он не чувствовал, что лежит в постели, что у него есть тело, поскольку рецепторы почти не воспринимали внешних раздражителей. Насколько он мог сориентироваться, он лежал навзничь, и руки были свободно вытянуты вдоль тела.

Но тут его охватило безграничное любопытство, он захотел ознакомиться с большим кораблем, на котором оказался невольным пассажиром. Он хотел только одного: увидеть и понять, а если это невозможно, то по крайней мере, хотя бы только увидеть. Но не смотря на то, что желание было сильным, он не мог сделать ни малейшего жеста, движения или просто усилия, чтобы реализовать его.

Неожиданно потолок стал приближаться к нему.

Дон попытался спрыгнуть с постели, но вместо этого очень медленно перевернулся на живот, а увидев душ в углу у стены, осознал, что висит в воздухе на высоте двух метров.

Потолок не двигался. Это он плавал в воздухе, сначала на спине, а теперь на животе под самый потолком.

Подбородок был задран вверх, а голова — хотя он и чувствовал ее тяжесть — так сильно отклонилась назад, что линия взгляда совпадала с осью его тела. Дон не смог посмотреть вниз, когда попытался узнать, лежит ли его тело — настоящее или кажущееся на кровати.

Он не смог поднять руки к лицу, чтобы убедиться, что у него еще есть руки. Он их не чувствовал, и не понимал, то ли он просто не может ими управлять, то ли рук нет уже вообще.

Он не понимал — его ли это тело висит в воздухе, или воображаемое, а может быть он сам — только левитирующий наблюдательный пункт, который воображает себе, что у него есть тело.

Это последнее предположение казалось подтверждал тот факт, что Дон не замечал кончика носа, своих бровей и щек, которые, хотя на это и не обращаешь внимания, всегда находятся в поле твоего зрения. Но может быть так происходило потому, что напрягая глаза он продолжал смотреть только прямо вперед.

Дон попробовал двигаться головой вперед, в сторону стены. Он закрыл глаза — в голове промелькнула мысль, что, по крайней мере, он может закрыть глаза — а когда открыл их, то несмотря на то, что никакого столкновения не произошло, и он не почувствовал сопротивления, то увидел, что плывет уже по серебряному коридору, покрытому арабесками и иероглифами. Коридор вел к одной из больших шахт или колодцев. Дона охватило ощущение радости и вскоре он начал медленно опускаться вниз.

Так для Дона Мерриама началось приключение, которое могло оказаться просто необычайно ярким сном, или сном, наведенным его похитителями-хозяевами. А может быть, это была просто внечувственная картинка, присланная ему в виде сна. Или даже — и у него действительно возникало такое ощущение — его тело вследствие чуждых физико-химических процессов обрело способность проникать сквозь стены, газы и любые другие препятствия, стало не восприимчивым к гравитации, а также к воздействию других сил. Теперь оно переворачивается и двигается частично против воли хозяина, а частично руководимое необузданным любопытством и совершает прекрасное, хотя и кошмарное путешествие.