— Умирай, Дэй! Умирай! Уходи из этого мира! Но умри отважно! Умри с бутылкой виски в руке, взывая к любимой, чтобы она снова прибыла в Кардифф. Но… — он замолчал, и в очередной раз переборов в себе мелочную зависть к Дилану Томасу, продекламировал:

Не входи мирно в эту добрую ночь,

Бунтуй, бунтуй, когда темнеет свет!

Как раз в тот момент, когда Элиза погасла, а над серой равниной исчезли последние жемчужные полосы света, раздался громкий решительный стук в дверь.

Дэвиса охватил дикий страх, который одновременно придал ему сил настолько, что несмотря на алкогольное помутнение, он спрыгнул в холодную воду и по пояс в воде побрел к двери.

Когда он открыл ее, то в угасающем свете трех свечек — Мэри, Джейн и Елены — увидел упирающийся в дверную раму длинный пустой скиф.

Пробираясь в воде, которая с одной стороны помогала ему удерживаться на ногах, а с другой — сковывала движения Дэй вернулся к бару. Левой рукой он сгреб три уже початые бутылки и, отступая к двери, выудил из воды две плавающие щепки.

Скиф ждал. Дэй бросил в него щепки, осторожно поставив бутылки и хватаясь руками за фальшборт, оперся о лодку. Он чуть не потерял сознание, когда холодная вода неожиданно плеснула ему в пах. Дэй неловко подпрыгнул, перевернулся и рухнул в скиф, лицом на мокрые деревянные доски. Стараясь залезть в лодку, он ненароком толкнул ногой дверную раму, и скиф поплыл куда-то в открытый мрак, залитый водой.

Солнце уже заходило, а Ричард продолжал маршировать по обочине, в нескольких метрах от забитого автомобилями шоссе. Автомобили медленно катили тремя рядами один за другим, бампер к бамперу, делая невозможным движение в противоположном направлении. Ричард знал, что нет смысла останавливать какой-нибудь из них, чтобы попросить подвезти, потому что все автомобили были заполнены пассажирами, и даже если бы нашлось свободное местечко, его немедленно занял кто-нибудь другой, которому оно действительно было больше нужно, или же кто-то идущий ближе к шоссе. Впрочем он шел почти так же быстро, как ехали автомобили, и значительно быстрее, чем большинство пешеходов.

Теперь он был за Оксбриджем и спешил вместе со всеми в северо-восточном направлении. Все почувствовали облегчение, когда закатилось жаркое солнце. Хотя любой признак проходящего времени действовал как стимул; пешие на мгновение ускорили шаг, водители сбивались еще теснее.

Никогда еще — ни в личной жизни, ни в ходе событий, происходивших вокруг него, ни даже во время налетов, которые он помнил с детства — Ричард не испытывал таких неожиданных и сильнодействующих перемен, как в течение последних шести часов. Сначала автобус поворачивает на север и водитель, глухой к протестам пассажиров, продолжает повторять: «Приказ службы движения!» Потом новости по радио, рассказывающие о больших наводнениях, особенно в районе Лондона, об американской летающей тарелке, которую видели над Новой Зеландией и Австралией, где ее приняли за новую планету. Сильные радиопомехи, как раз в тот момент, когда по радио зачитывали список рекомендаций гражданскому населению по случаю стихийного бедствия. Взволнованные пассажиры беспокоились об оставленных семьях, и Ричард с облегчением думал, что ему не о ком беспокоиться. Потом автобус остановился у больницы Вест Мидлсекс и водитель проинформировал пассажиров, что у него приказ перевозить пациентов… Следуют безуспешные протесты… Совет пассажирам, чтобы они отправлялись на северо-запад… лишь бы подальше от воды… пассажиры никак не могли поверить в то, что происходит… Некоторое время блуждают по территории нового университета… все больше автомобилей и испуганных людей, убегающих с востока… Вертолет, разбрасывающий листовки с текстом: «К жителям Западного Мидлсекса. Всем направиться к холмам Чилтерн. Высокий прилив предвидится через два часа после полуночи…»И, наконец, присоединение к продолжающей расти змее машин и пешеходов, движущейся на северо-запад, и, в конце концов, слияние с одурманенной, марширующей толпой…

Ричард отметил, что идет уже два часа. Он страшно устал — шел с опущенной головой, уставившись на грязные сапоги. На расположенном ниже отрезке дороги, которую он недавно преодолел, были видны явные следы наводнения: мутные лужи и полегшая трава. Он не знал, точно, где находится, — кроме разве что того, что он далеко за Оксбриджем, что прошел уже по мосту через канал Большой узел и что вдалеке уже видны холмы Чилтерн.

Несмотря на сумерки, было удивительно светло. Ричард чуть не налетел на группу людей, которые остановились и смотрели в небо. Он тоже поднял голову и на восточной части неба увидел виновника их несчастий — шар, величиной в полную Луну. Этот шар был желтым, и только через его середину бежала широкая фиолетовая полоса, из концов которых выстреливали полоски, изложенные под острым углом и создающие впечатление буквы «D».

«D»— как отчаяние. «D»— как разрушение. «D»— как дезорганизация, подумал он и невесело усмехнулся.

Этот шар вполне мог быть планетой, но яркие цвета делали его похожим на предупреждающий знак, который он как-то видел на заводе взрывчатых веществ.

И от этого в мыслях возникло ощущение чего-то отталкивающего, ужасного.

Ричард подумал о Земле, которая в течение стольких миллионов лет одиноко вращалась в космосе, безопасная, словно дом, в который никогда не входит чужой, и о том, насколько ненадежным было это уединение. Ему пришла в голову мысль, что люди, которые длительное время живут одиноко, привязываются к своим привычкам, становясь все эксцентричнее.

Но почему, размышлял он со злостью, — когда наконец происходит убийственное вторжение с другого конца Вселенной, то пришелец напоминает дешевую, крикливую рекламу, размещенную на круглой табличке? Неожиданно он остановился. «D»— как Дэй! Ричард вспомнил, что в Эненмуте при полнолунии приливные волны достигают пятнадцати метров… Некоторое время он думал о своем друге и о том, как он там теперь живет…

Когда Дэвис пришел в себя, он лежал лицом вниз, замерзший, на мокрых досках. Он оперся локтями о доски, раскачивал их и только тогда невольно осознал, что это скамейка скифа. Дэй поднял голову и положил ее на руки. За бортом он увидел темную равнину, вздувшегося от воды Бристольского Канала и несколько далеких огоньков, которые происходили из Монмута, Гламоргана, или же Сомерсета. А, может быть, даже с лодок, качавшихся так же, как и он, на волнах канала.

Дэй почувствовал у себя на груди холодную продолговатую бутылку. Отвинтив крышку он сделал большой глоток виски. Это его не согрело, но приободрило. Бутылка выпала из рук, и ее содержимое полилось на дно лодки. Он не мог четко мыслить. До него доходило только то, что значительная часть Уэльса вместе с экспериментальной приливной электростанцией над Северном находится сейчас под ним. Уэльс вызвал его мысль о Дилане Томасе и о стихотворении, отрывки из которого он начал бормотать: «Только глубокие, затопленные колокола часовен и колокольчики свеч…»…как там дальше?

Скиф равномерно покачивался на волнах. Думалось Дэвису с трудом, но все же он осознал, что небольшие волны — наверняка остатки больших валов, гуляющих на просторах Атлантики.

Волна развернула скиф и Дэвис в восточной части неба увидел фиолетовый шар Странника, на котором лежал свернувшийся в клубок золотой дракон. Перед драконом поднимался треугольный золотой щит, и из-за чужого шара постепенно появилось толстое белое веретено, словно блестящий кокон огромной ночной бабочки. Дэю припомнилось сообщение по радио из ненормальной Америки и у него появились определенные ассоциации: ночная бабочка, ночная бабочка — Луна… Луна. Он неожиданно понял, что это, скорее всего, ни что иное, как Луна, с которой он и Ричард Хиллэри попрощались пятнадцать часов назад.

Дэй, потрясенный этой мыслью сидел без движения и смотрел на небо, пока, наконец, он смог отвернуться от этого. Когда его охватила конвульсивная дрожь, а скиф плыл все быстрее и быстрее, раскачиваемый волнами, он поднял почти пустую бутылку и осторожно сделал глоток. Затем выпрямился, сел, взял две доски, вставил их в уключины и начал медленно грести.