Народной артистке СССР Вере Кузьминичне Васильевой Вы стали светлым символом России, Ее добра, надежды и весны. Не потому ль Вы так всегда красивы, Что в жизни и в ролях себе верны. Как ни были бы наши будни зыбки, Искусству суждено свое вершить. Без Вашей боттичеллевской улыбки Нам было бы трудней и горше жить. Я еду в Тверь, Как на чужбину… На улице, где вырос я, Мне и печально, и обидно Изгоем чувствовать себя. Ни дома отчего, ни близких, А только боль минувших дней… В душе стоят, как обелиски, Родные образы друзей. И если б не было отеля, Где нас встречают, как родню, Мне было б много тяжелее Придти на улицу свою. Давно грозится губернатор Здесь Дом Поэзии создать. Проходят встречи, годы, даты… Но та же тишь и благодать. Зато все волжские просторы Распродаются чужакам… Прости меня, любимый город, Но верю я былым векам, А не теперешним манкуртам, Что чтят лишь выгоду свою. А, может, мне податься к юртам? Коль места нет в родном краю… Обмельчала ныне наша жизнь. Грозная когда-то сверхдержава В лидерах себя не удержала, Сорвалась и полетела вниз. Отыграв божественную роль, Имидж свой растратила внезапно. Может, мы вернемся к славе завтра, Но пока в душе растерянность и боль. Единственный в мире театр «Ромэн». Не будет и нет ему равных замен. Где так безупречен главреж и красив! И столько с ним рядом божественных Див. Блистают таланты, слова и глаза. И в каждом спектакле свои чудеса. Спасибо театру, что так знаменит! И всем, кто искусство творит и вершит. Мы с вами становимся много добрей, Светлеем душою в мороке своей. Спасибо Вам – дети театра «Ромэн», И мэтрам, забравшим нас в радостный плен. Спасибо за зимнюю эту весну! Навеки останусь я в Вашем плену. На праведный гнев Наложили запрет, Чтоб власть оградить От упреков и бед. Народу погневаться Можно в квартире. В постели, в подъезде И даже в сортире. А к власти по-прежнему Доступа нет. Но если наш яростный гнев Невзначай Прорвется на улицу, Словно цунами, То синяя стая Расправится с нами. От гнева останется Боль и печаль. И улицей стала Теперь для меня Из книги Любая страница моя. Шел первый месяц весны. Веселый месяц цветений. Уже позабылись сны Из белой поры метелей. А мне восемнадцать лет. И все меня умиляет: Отцовский велосипед Что вновь колесом виляет. И спящий на солнце кот. Сиреневый плеск сирени. И модный в те дни фокстрот, И фея в программе «Время». А Волга катит волну. Я слышу смеется мама… И память, как фонограмма, Озвучивает весну. Восходит на трибуну лидер, Читает радужный доклад… И за страницами не видит, Что цифры с правдой невпопад. Как невпопад слова с Россией О том, что жизнь вошла в зенит… Но лидер строит речь красиво И верит в то, что говорит. Коллеги не щадят ладоней, Напомнив съезд КПСС… Хотя другой плакат на доме, Но в доме старый политес: И то же чинопочитанье, И демагогия, и лесть. А я еще надеюсь втайне Счастливой родину узреть. Но как уже не раз бывало, — В ответ – слова, слова, слова… Страна от них давно устала. И неприязнь ее права. И душу бередит досада, Что дело подменила прыть… А нам не так уж много надо: Всего-то лишь – достойно жить. Чтоб при зарплатах и свободах, Когда твой голос слышит власть. Чтоб было с нею у народа Все вместе – радость и напасть. Но в подражание Союзу В России партия одна. Она не чувствует конфуза, Что вновь единственна она. И мнимая многопартийность Нам обещает благодать: Оказана меньшинствам милость — Присутствовать, а не решать. Пока безмолствует Россия, Все будет так же… Но скажи — Откуда это в нас бессилье — Жить по указке и во лжи?! |
