— Значит, здесь, на закруглении, поезд замедляет ход?

— Где там! — усмехнулся и махнул рукой Мокрышев.

— Мчится полным ходом. Закругление небольшое, а путь здесь хороший, недавно производили капитальный ремонт.

— Вы оттащили труп с пути на обочину?

Путеобходчик вздрогнул и, болезненно поморщившись, взглянул на Сергея.

— Товарищ, ну а что я должен был сделать? — сказал он, прижимая обе руки к груди. — Со мной первый раз такое случается. Я ведь не знал, живой он или мертвый. А вдруг — живой? Ну и оттащил его, на бровку. Только потом, как следователь фотографировал, я точно показал, — где и как он лежал.

Мокрышев умолк и, сокрушенно качнув головой, добавил

— Беда с этим происшествие. Жена боится, всю ночь почти не спала. Все ей покойники мерещатся. Да и мне не по себе…

Они возвращались к домику молча. Сергей вдруг остановился и, прищурившись, глядя на путеобходчика в упор, спросил:

— А что вы еще нашли при покойнике, товарищ Мокрышев?

Это был один из примитивных и в большинстве случаев обреченных на неудачу приемов, которыми иной раз пользуются неопытные следователи. Сергей полностью сознавал бесцельность, такого вопроса. Более того, он понимал, что своим вопросом наносит оскорбление Мокрышеву.

В самом деле, если бы этот человек хотел утаить что-либо найденное у трупа, его в первую очередь соблазнили бы деньги, тем более, что несколько пачек выпали из кармана Смирнова и лежали на полотне железной дороги. Но Мокрышев денег не взял…

— Вы о чем спрашиваете? — растерялся путеобходчик, и глаза его расширились от удивления. — Деньги?

Я и рубля не тронул. Нет уж, товарищ, я на это…

Мокрышев улыбнулся смущенно, обиженно. Один нижний зуб у него был слегка выщерблен. Так как Сергей, задавая вопрос путеобходчику, имел в виду золотой зуб Смирнова, то он почти подсознательно задержал взгляд на выщербленном зубе путеобходчика. Но что случилось с Мокрышевым? Почему он так смутился и торопливо сомкнул губы, плотно сжав их? Почему в его глазах появились испуг и страдание? Э, тут что-то неладное!

— Идемте сядем, товарищ, — упавшим, скорбным голосом сказал путеобходчик.

— Я вам все расскажу, покаюсь. Самому легче на душе станет…

Он потянул за рукав Сергея в сторону, к канаве. Усаживаясь на траву, Мокрышев тревожно взглянул на свой домик и, точно ему стало мучительно стыдно, закрыл лицо руками.

Сергей с бьющимся сердцем ожидал его признаний.

Путеобходчик отвел загорелые руки от лица. В первый раз он заискивающе посмотрел на Рубцова.

— Товарищ, вы только моей жене не говорите. Прошу. Не скажете?

— Это будет зависеть…

— Да, пустяк, товарищ, а мне будет стыдно перед семьей… Некрасиво получилось. Понимаете? Дело было так. Когда я его увидел, то подумал, может, он еще живой. Стал оттаскивать на бровку и перевернул лицом вверх. Ужас меня охватил, когда я его лицо увидел. А тут еще деньги, еще одна пачка из кармана вывалилась. И часы из карманчика выпали. Денег я не брал. Даю честное слово. Только глянул я еще раз на него — вижу: из брючного карманчика, что у пояса, для часов, тянется шелковый шнурочек и на нем кожаный кисетик, крохотный, величиной с наперсток. Удивительный кисетик! Страшно мне, а любопытство разбирает. Что, думаю, в таком кисетике может быть? Раскрыл его, а там…

— Золотой зуб?! — вскрикнул Сергей.

— Зуб или коронка это называется, ну в общем — зуб.

«Смирнов! Это Смирнов!» — пронеслось в голове у Сергея, и сердце его тягостно заныло.

— А где эта коронка?

— У меня. Я спрятал дома, жене не показывал, постеснялся…

— А сумочка где? Выбросили?

— Нет, с кисетиком этим и шнурочком спрятал. Шнурочек был петелькой за пуговичку карманчика прихвачен.

Удрученный Сергей молчал. «Совершенно ясно, — рассуждал он, — золотая коронка была одним из средств маскировки у Смирнова. Выезжая из Синегорска, он сбрил усики, затем побрил голову и снял с зуба коронку. Узнай такого по прежним приметам!»

— Как оно случилось? — печально продолжал Мокрышев свою исповедь. — Почему я денег не тронул, а на такую ничтожную вещь польстился? Сам никак не пойму…

— Ясно, — оборвал его Сергей, досадуя на то, что путеобходчик мешает ему все хорошенько обдумать.

— Вам нужно было на один зуб поставить коронку заработок у вас невелик, семья большая. А тут золотая коронка. Ну и, как говорится, — бес попутал…

— Вот это точно вы угадали! Соблазнился на мелочь. Думаю коронка мертвому уже не нужна… А теперь вот — позор, перед женой совестно…

— Принесите коронку.

Вскоре Мокрышев принес завернутый в смятую бумажку крохотный мешочек из серой замши. Как Сергей и предполагал, коронка оказалась своеобразным украшением. При желании ее можно было одеть на здоровый зуб. Сергей знал, что некоторые молодые парни и девушки, не найдя как полезней использовать заработанные деньги, заказывали себе такие коронки — «фиксы» и носили их на здоровых зубах «для красоты». Смирнов держал ее в кожаном мешочке совершенно для иной цели.

Сунув завернутую в бумажку ценную находку в карман, Сергей поблагодарил Мокрышева и уже направился было к шоссе, чтобы с первым же автобусом вернуться в город. Но путеобходчик остановил его.

— Простите, товарищ, я бы хотел… В общем покажите ваш документ.

Сергей улыбнулся такой запоздалой бдительности и подал свое удостоверение.

— Теперь буду совершенно спокоен, — сказал Мокрышев, облегченно вздохнув.

— Отдал вещь в надежные руки, и на душе спокойно.

В Горной Рубцова ожидал начальник дорожной милиции. Он заявил, что получил приказание отдать Сергею под расписку все вещи, документы и деньги Смирнова, а также копии акта следователя, заключения медицинского эксперта и фотографии, сделанные на месте происшествия. «Ага, — язвительно подумал Сергей, — майор Кияшко всерьез заинтересовался этим делом. Только не поздно ли, товарищ майор?»

Через два часа он сел в поезд, идущий в Синегорск. В его чемоданчике были уложены вещи, документы и деньги Смирнова. В том, что он везет вещи погибшего Смирнова, Сергей уже не сомневался.

Прибыв в Синегорск, Сергей прямо с вокзала поехал к Волковым. Дома были Соня и Игорь. «Он!» — вскрикнули обое, увидев фотографию на паспорте. Они опознали также все вещи Смирнова, кроме шелковой сорочки и кепки. Впрочем, Игорь утверждал, что и сорочка «та же самая». Но, по мнению Сони, цвет сорочки квартиранта был иной. Увидев следы крови на одежде Смирнова, девушка испуганно вскрикнула, побледнела, видимо, она поняла, что их квартирант мертв. Это не ускользнуло от внимания Сергея, но он не смог сразу же объяснить себе, почему мысль о смерти Смирнова произвела такое сильное впечатление на Соню. Лишь несколькими минутами позже, когда девушка провожала его до дверей, он понял причину ее волнения.

— Сергей, я не спрашиваю обо всем… Но это было опасно? — спросила Соня порывистым шёпотом.

— Вы не ранены?

В ту минуту он даже не нашел, что ответить. Соня, видимо, представляла «схватку» Сергея со Смирновым в романтическом свете: погоня, перестрелка, Сергея тоже могли ранить или убить, он, несомненно, рисковал своей жизнью… И, очевидно, она была бы разочарована, если бы Сергей рассказал ей, при каких обстоятельствах он нашел Смирнова.

Рубцов молча пожал руку девушке.

Капитана Николаева в управлении не было. Так как в его кабинете, особенно на письменном столе, всегда царил идеальный порядок, трудно было определить, заходил ли кто-нибудь сюда во время отсутствия Сергея.

— Составьте донесение и. приходите со своим багажом ко мне, — сказал майор Кияшко, когда Рубцов позвонил к нему.

И вот Сергей в кабинете майора. Кияшко встретил его без обычных своих шуточек, сугубо по-деловому. Часть привезенных Рубцовым вещей Смирнова: гирька, часы, ручка, замшевый мешочек с золотой коронкой, пачки денег — лежат на его письменном столе. Майор, брезгливо оттопырив нижнюю губу, читает донесение Рубцова.