На церкви св. Гумберта пробило половину четвертого. Значит, еще слишком рано. На Нижнем рынке Каспар прошелся вдоль домов, а возле дома пастора немного постоял в раздумье. Из-за внутреннего жара, его сжигавшего, он не чувствовал холода. На улице лишь изредка мелькали подгоняемые ветром пешеходы.

Когда он свернул направо от придворной аптеки к Дворцовому проходу, пробило три четверти. Кто-то его окликнул, Каспар поднял голову, вчерашний незнакомец стоял рядом с ним. На нем была шинель с несколькими воротниками и поверх еще меховая пелерина. Он поклонился и сказал несколько учтивых слов. Каспар ни одного из них не расслышал, ветер дул с такой силой, что надо было кричать, чтобы слышать друг друга. Посему незнакомец жестом попросил у Каспара разрешения следовать за ним. По-видимому, он как раз направлялся к месту условленного свидания.

До дворцового сада оставалось каких-нибудь несколько шагов. Незнакомец открыл калитку и пропустил Каспара вперед. Каспар первым вошел в сад, словно это было чем-то само собой разумеющимся. На лице его появилось простодушно-смиренное и в то же время спокойно-горделивое выражение, мгновенно уступившее место выражению ужаса, ибо слишком грандиозен был этот миг, слишком невыносим в своем величии. За время, которое требовалось юноше, чтобы от калитки пройти через густо запорошенную снегом площадку перед оранжереей до деревьев первой аллеи, перед его мысленным взором предстали не связанные между собою сцены далекого прошлого, – явление, которое психологи могли бы отнести к тому же разряду феноменов, как и то, что перед падающим с башни за краткий миг падения проходит вся его жизнь. Каспар вдруг увидел дрозда с распростертыми крылышками, лежащего на столе; затем с невероятной отчетливостью – кружку, из которой пил воду в тюрьме; красивую золотую цепь, лорд достал ее из шкатулки с драгоценностями и показывал ему, он ощутил еще и приятное прикосновение белой узкой руки Стэнхопа; далее он увидел себя в зале нюрнбергского замка, туда его привел Даумер, и он не в силах был отвести взор от мягкой линии готической оконной арки, восторг, им испытываемый тогда, еще был бессознательным.

Они подошли к перекрестку, незнакомец обогнал Каспара и, подняв руку, подал кому-то знак. Каспар приметил за кустами еще двоих, чьи лица были скрыты поднятыми воротниками.

– Кто эти люди? – спросил он и помедлил, полагая, что они уже дошли до условленного места.

Он искал глазами карету. Но из-за вьюги видно было не дальше чем на десять локтей.

– Где карета? – снова спросил он. Поскольку незнакомец не ответил ни на один из вопросов, Каспар растерянно взглянул на двоих за кустами. Те приблизились или ему это только померещилось? Что-то они крикнули человеку с изрытым оспой лицом. Сначала один, потом другой. Затем опять отошли и теперь уже стояли на обочине с другой стороны дороги.

Незнакомец обернулся, вытащил из кармана шинели лиловый мешочек и хрипло проговорил:

– Откройте, в нем вы найдете знак, врученный нам вашей матерью.

Каспар взял мешочек. Покуда он тщился развязать шнурок, его стягивавший, незнакомец поднял кулак с зажатым в нем длинным блестящим предметом; рука его метнулась к груди Каспара.

«Что это?» – недоуменно пронеслось в мозгу юноши. Он почувствовал, как что-то холодное глубоко вошло в его тело. «Бог ты мой, да это же колется», – успел он подумать, но тут его шатнуло, и он выронил мешочек.

О, ужас, безмерный ужас! Каспар схватился за ствол ближайшего деревца, хотел крикнуть, но не смог. Колени у него подогнулись, в глазах потемнело. Хотел попросить незнакомца помочь ему, но ноги этого человека, секунду назад стоявшие перед ним, исчезли. Темная пелена упала с глаз юноши, он огляделся; поблизости никого не было, даже тех двоих за кустами.

Тогда он пополз на четвереньках вдоль кустов, низко опустив голову, чтобы защитить лицо от колючей снежной пыли, которую ветер гнал ему навстречу. Он двигался, словно ища нору, в которую можно было бы заползти, но изнемог и остался сидеть. Ему чудилось, будто что-то сочится в самой глубине его тела. Теперь он мерз уже нестерпимо.

Надо посмотреть, что там в мешочке, подумал он, зубы его стучали. О, безмерный ужас, не позволивший ему взглянуть на то место, где за минуту перед тем стоял незнакомец.

«Если бы я знал слово, от которого мне станет легче», – думал он с детской верою в волшебство заклинаний. И дважды повторил: «Дукатус».

Чудо свершилось: он вдруг почувствовал облегчение. Ему показалось, что он в состоянии подняться и дойти до дома. Он и вправду поднялся. Понял, что может ходить. Сделав несколько неуверенных шагов, побежал. Тело его словно бы не имело веса, и он, казалось ему, не бежит, а летит. Он бежал, бежал. Бежал до калитки сада, через дворцовую площадь, через рынок мимо церкви, до Кронахского бука, до Квантова дома, бежал, бежал, бежал.

Весь в поту, он ворвался в сени. И больше не мог ступить ни шага, задыхаясь, он прислонился к стене. Первой увидела Каспара служанка. Испуганная его видом, она громко вскрикнула. Квант появился из комнаты, за ним жена.

Каспар смотрел на них, но ничего не говорил, только показывал на свою грудь.

– Что случилось? – кратко и сурово спросил Квант.

– Дворцовый сад… укололи меня, – лепетал Каспар.

А Квант? Мы видим, что он ухмыляется. Да, видим, что он ухмыляется. И если бы столетия, облаченные в пурпур, как ангелы господни, подступили к нам, заклиная не искажать факты, мы могли бы сказать лишь одно: Квант ухмылялся, как-то странно ухмылялся.

– Куда же вас укололи, мой милый? – спросил он, растягивая слова.

Каспар снова указал на свою грудь.

Квант расстегнул на нем сюртук, жилет и рубашку, чтобы посмотреть на рану. Правда, на груди у него был прокол, величиною с лесной орех, но вокруг ни следа крови. Раны без крови не бывает, как не бывает утверждения без доказательств.

– Укололи, значит, – произнес Квант. – В таком случае немедленно идемте обратно, и вы мне покажете место в дворцовом саду, где это произошло, – энергично добавил он. – А что, спрашивается, вам понадобилось в дворцовом саду в этот час и при такой погоде? Марш, идемте за мной! Это дело должно быть выяснено немедленно.

Каспар покорно потащился вслед за учителем на улицу. Кванту пришлось взять его под руку, как дряхлого старика.

После долгого молчания Квант злобным голосом сказал:

– На сей раз вы совершили самую дурацкую из своих проделок, Хаузер. И она уже не кончится столь благополучно, как кончилась с учителем Даумером, за это я вам ручаюсь.

Каспар остановился, бросил быстрый взгляд на небо и пробормотал:

– Господу… ведомо…

– Оставьте ваши штуки, – заорал Квант, – я что знаю, то знаю. Сколько бы вы не взывали к господу богу, меня вы этим не купите, вы безбожник с головы до пят, и мне это известно. Рекомендую вам больше не разыгрывать из себя немую из Портичи[21] и немедленно во всем признаться. Вздумали малость припугнуть нас и вдобавок всех перессорить. Укололи его! Кто же это, интересно, вас уколол? И зачем? Чтобы вытащить несколько жалких грошей из вашего кармана? Чушь какая! Идите немного быстрее, Хаузер, у меня мало времени.

– Мешочек… Я хочу взять мешочек, – тихонько пробормотал Каспар.

– Какой еще мешочек?

– Незнакомец… дал мне его.

– Какой незнакомец?

– Который меня уколол.

– Но, Хаузер, это же бог знает что! Неужто вы воображаете, что я верю в этого незнакомца? Не больше, чем в черного Петера. Или вы сомневаетесь, что мне известно, кто это сделал? Признайтесь лучше! Признайтесь, что вы сами легонько себя укололи. Я и об этом смолчу – еще раз окажу вам милость.

Каспар плакал.

Они уже почти дошли до дворцового сада, когда силы оставили Каспара. Квант был совершенно сбит с толку. Навстречу им попались несколько парней, он попросил их отвести юношу домой, ему самому-де нужно зайти в полицию. Парням пришлось довольно долго дожидаться, прежде чем Каспар немного очнулся, но и тогда им нелегко было заставить его идти.