Конечно же, такая политика правительства довольно споро наскучила народу. Зеленого Тирана поймали и утопили в золоченом биде. А на месте всех незаконно захваченных им владений построили общественные места. В основном – уборные, которых никогда не хватает в большом городе.
Фамильный замок дрожит, из стен вылетают булыжники. Под растрескавшимся магическим куполом клубятся целые океаны извести, пыли и каменной крошки.
Перед глазами упорно мигает сигнал орудийных башенок.
«Стрелять на поражение?»
«Нет!»
«В северо-западном направлении, сектор два, образовалась брешь. Три, нет – четыре захватчика проникли внутрь. Стрелять на поражение?»
«Нет!»
Я не могу себя заставить сделать это. Умереть всегда успею, тем более умереть подлецом. Это довольно легко – можно даже не стараться.
Но убивать своих сослуживцев?!
Вон, во главе небольшого соединения боевых кротоборотней, несется Эрс Копатевич Роев, мой старинный друг. Мы частенько выпивали с ним раньше. Выходили из Управления, когда заканчивалась смена, медленно прогуливались к бару у «Гоба». А потом затяжные пьянки, молоденькие официантки, пустые карманы, фразы типа «если ты ми-не уважаешь – ну так дай ми-не в рыло», похмелье… Вот романтика мужской дружбы!
Хват-майор Роев тоже не забыл о наших холостяцких пирушках. Он останавливается, пропуская отряд подчиненных мимо, и машет мне рукой. Делает многозначительные жесты, мол, спускайся. Сейчас тебя быстренько арестуем, и позже будем попивать себе пивко. Я даже тараньки тебе в камеру принесу…
С трудом подавляю желание, чтобы не броситься по лестнице вниз. Подождет его тарань. Если милостивые боги решат, что я достоин жизни, то будем пивом причмокивать на свободе. Пиво, оно только свободу любит. Чтобы простор, чтобы много яркого солнца, чтобы воздух, эх!
Мы с Эквитеем избрали очень удобную позицию. На верхушку башни ведет всего лишь один ряд винтовых ступенек. Любому существу придется карабкаться к нам, причем двоим одновременно не войти – проход довольно узок. Есть еще подступ со стороны крыши маленькой башенки дозорных. Но рядом с чердачным окном притаился король. Вряд ли у кого-нибудь получится миновать разъяренного монарха.
У нападающих всего две перспективы. Либо взорвать фундамент башни и потом похоронить наши окровавленные останки на тюремном кладбище. Либо же нападать по одному и потерять немалую кучу солдат.
Так и не позволяю башням стрелять. Со слезами на глазах наблюдаю, как рушится ветхая магическая защита. Изумрудный купол исчезает, лопается мелкими осколками колдовского «стекла». На лету каждая омертвелая частичка магии превращается в угольно-черную. Тонкие лепесточки осколков плавно кружатся в воздухе. Словно невесомые пластинки пепла, они устилают развороченный внутренний дворик.
Тяжелые сапоги вытаптывают слабые побеги весенних цветков в прорехах мостовой. Солдаты бегут по глубоким лужам, оставленным на память холодными дождями. Мельчайшие брызги воды танцуют над головами оборотней. Под серебристым сиянием первой Амальгамы в пустоте образовывается радуга. Она печально мерцает над фамильным замком. Словно цветовая бесшумная музыка. Такой себе реквием по развороченному камню.
В башне грохочут каблуки. Узенькая площадка, на которой мы стоим, вибрирует в такт каждому шагу неприятелей. В нишах позванивают трофейные доспехи из разных миров. Хрустит рассыпанное стекло, взвизгивают испуганные привидения.
Прощай, родимый замок! Прости, любимый Валибур! Проклятым врагам в рогатых шлемах удалось очернить мою добрую фамилию. Твой непослушный сын не смог отбелить свое имя. И теперь я умру!
Именно вот так, патетически выпятив нижнюю челюсть, я и стою на своей башне. Одну ногу поставил на бортик, голову низко нагнул к далекой земле.
Весь вид мой указывает на то, что я не вынесу такого позора. Сброшусь с вершины собственной башенки, но не дамся в лапы бесчестного правосудия!
– Зубарев! – над замком разносится раскатистый бас. – Кончай дурить, Андрей!
Поднимаю подбородок и встречаюсь взглядом с самим…
– Спускайся, сынок, – по-отечески говорит Вельзевулон Петрович. – Пару часов проведешь в тюрьме, пока я улажу бюрократическую волокиту. А потом пойдешь себе на свободу. И бросайся тогда с башни, сколько влезет…
Я ошеломленно захлопываю рот и водружаю «Каратели» в силовые ножны. Эквитей бормочет что-то донельзя удивленное. Но безоговорочно следует за мной, когда я начинаю спускаться по лестнице.
Полицейские расступаются, когда мы выходим во двор.
К нам приближается адъютант Чердеговского. Тот самый, который посещал меня с Гарром в тюрьме.
Первое, что делает помощник Вельзевулона Петровича – заезжает мне в ухо кулаком.
(оперативная)
«Поскорей возвращайтесь назад! И друзей приводите!»,
кричали аборигены Колумбу, еще не зная, что следом приедут Кортес и Писарро
Картина акварельными красками: явление Святого Подарка народу. Мы с Эквитеем стоим на полуразрушенной площади перед моим фамильным замком. Нас окружают бесчисленные орды полицейских. Высоко в небе за этим безобразием наблюдает первая луна, Серебряная Амальгама. Чуть пониже плещется бесформенное пятно розового цвета. В нем, периодически скрываясь за сеткой помех, парит здоровенная рожа моего бывшего начальника.
– Андрей, – говорит Вельзевулон Петрович. Его оглушительный бас настолько громкий, будто с километровой высоты в металлическую бочку вдруг насыпали полтонны камней. И хорошенько потрясли. – Андрей, сложи оружие и сдайся. Вас препроводят в следственный изолятор.
– В тюрьму не пойду! – запрокидываю голову и с видом строптивого сына взираю на Чердеговского. – Лучше смерть!
– Тогда можешь возвращаться на свою башню, – серчает Вельзевулон. – И прыгай, на здоровье. Только потом не возвращайся из Дальних Кругов. И не умоляй взять тебя обратно в Управление.
Вздыхаю. Честно говоря, возвращаться в ГУпНИКИС мне не очень-то и хочется. Но пересчитывать несколько тысяч ступенек опять? Да еще для того, чтобы сверзиться вниз, на холодные камни?
Мне кажется, что где-то рядом лопается череп, хрустят позвонки. Примерно с таким же звуком мог бы сломаться мой позвоночник. Брр… Не вернусь на башню.
– Долго в тюрьме сидеть? – интересуюсь у хват-генерала, раболепно помигивая.
– Нет, – коротко отвечает он.
Изображение демонической хари бледнеет. Серебристые лучи ночного светила рассеивают видение. Туман магической проекции медленно рассасывается. Вельзевулон ушел, оставив меня на съедение своим мерзейшим шавкам.
Некоторое время размышляю о том, что сам я – тоже из рядов «мерзейших шавок». Поворачиваюсь к унтер-демону в звании хват-полковника.
Адъютант Чердеговского смотрит вызывающе. Весь подбоченился, собрался. По физиономии вижу, что он имеет желание еще раз съездить мне по уху. Мое бедное ушко, надо отметить, горит невыносимой болью.
– Теперь Вельзевулона Петровича нету, – говорю с угрозой. Слегка наклоняю голову, сдвигаю брови. Эта мина у меня называется «праведный гнев». Не один преступник дрожал мелкой дрожью, завидев меня нахмуренным на допросе. – А раз он ушел, сейчас ты ответишь, рогатая дрянь, за этот удар.
Демон некоторое время, не больше мига, размышляет. Затем приходит к какому-то решению. Семенят кривые ножки, стучат форменные ботинки по твердым булыжникам мостовой.
– Это тебе за то, что сбежал из тюрьмы!
С этими словами он засандаливает мне пяткой в лоб. Немало удивленный таким разворотом мизансцены, я едва не падаю. Хорошо, что сзади меня подпирает король.
Выпрямляюсь, поправляю на себе одежду. Снимаю пылинки с плечиков боевого комбинезона.
Демон благосклонно взирает на мои приготовления. Вероятно, думает, что я не посмею ответить подобным образом. Ведь все на виду огромной толпы полицейских.
С громадным удивлением, широко вытаращив глаза, унтер-демон уносится вон. Это после сочного удара в челюсть, направленного моей праведной рукой.
