В этой атмосфере и был записан классический альбом Бориса и Майка — записан на магнитофон «Маяк» прямо на берегу Невы, в две акустических гитары и перкуссию Михаила Фанштейна.

Майк и Борис поют по очереди, иногда вместе, Борис играет на гармошке а-ля Дилан, вообще, запись можно смело посвятить Дилану — так все это похоже, только по атмосфере, но не по сути. По сути «Прощай детка», которую здесь впервые поет Майк, — это очень похоже на одноименную песню Лу Рида. «Седьмая глава», правда, совершенно диланообразная песня, и хочется спросить: кто в те годы в Ленинграде мог спеть песню как Боб Дилан? Никто. Кроме Майка. Это был уже реальный рок-н-ролл — несмотря на берег Невы, говняный магнитофон и раздолбанные советские гитары. Это был настоящий рок. В духе Дилана и «Ода ванной комнате», и, безусловно, «Жещина» (Лицо в городских воротах» — если бы эта песня была спета на английском, то не возникало бы вопроса, кто ее исполняет. Гнусавый отец рок-музыки — Роберт Циммерман, он же Боб Дилан).

«Все братья — сестры» — это сильнейшее заявление, это альбом, который идет вразрез со всем тем, что делалось и делается в музыке России до сих пор, это демонстрация независимости, это, если угодно, плевок в официоз, это не идиотские «песни протеста», которыми заполонили сцену рок-клуба несколько лет спустя ленинградские «рокеры», а однозначная декларация — «Мы — другие».

Инакомыслящие. Инакоживущие. Инаколюбящие. Инакоиграющие.

«Все братья — сестры» — отличная пластинка, ее необходимо иметь дома, если у хозяина есть хоть какой-то интерес к отечественной истории.

Это крохотный, но очень важный артефакт, это, пожалуй, единственный музыкальный памятник кратковременной и нелепой эпохи хиппи в СССР, это дух коммун и хич-хайкинга, это Вудсток, перенесенный на берег Невы.

«Здесь нас никто не любит, и мы не любим их. Все ездят на метро, ну а мы не из таких. А мы опять берем мотор, хотя в кармане голяк, и мы киряем свой портвейн, мы пьем чужой коньяк. Я не люблю Таганку, ненавижу Арбат, еще по одной — и пора назад».

Все, о чем поет Майк в песне «Blues De Moscou», — чистая правда. У Майка была единственная в его жизни неудачная поездка в Москву, когда они с лучшим другом Ишей (Игорем Петровским) болтались в столице под дождем с минимумом денег, не зная, куда приткнуться, чтобы наконец выпить вина и спокойно выкурить по папиросе.

Все остальное, что связано с Москвой у Майка и всех остальных музыкантов «Зоопарка», «Кино», «Аквариума» — трех очень дружественных групп начала восьмидесятых, идущих в совершенно одном русле, — один сплошной восторг.

Нет, конечно, были и разные неприятности, но в целом Москва — это настоящая вотчина лучших групп России, здесь к ним (и к Майку) пришел настоящий успех, признание, здесь музыканты встали на ноги и почувствовали под этими ногами твердую почву, а не вымышленную землю Вудстока на Неве.

Москва всегда была круче Ленинграда в смысле потребления рок-музыки. В смысле производства ее она была и остается безнадежно провинциальной. В ней живут гении, да, но наличие гениев — не показатель общего уровня. В Москве живет один из самых интересных и ярких авторов песен русской рок- и поп-музыки — Андрей Макаревич. В Москве живет Петр Мамонов, который сделал такую группу, которая встает на один уровень с Заппой, Бифхартом и Брайаном Ино — больше туда, на этот уровень, наверное, никто не поместится.

Может быть, в Москве живет еще кто-то, создавший еще что-то. Но вряд ли — мы бы знали. Талантливые люди не исчезают в никуда и не умирают в безвестности. Это выдумки. Талант всегда видно. Он может умереть в нищете, такое бывает, и об одном из таких талантов эта книга. Но он не может остаться неизвестным. Он обязательно станет знаменитым. Иначе — не талант и был. Талант всегда виден издалека, и он всегда реализуется. Иначе — см. выше.

Если же брать средний уровень (нехорошее определение, но я буду использовать его не в смысле степени одаренности авторов, а в смысле «качества попа» артистов, то есть их востребованности народными массами) — Ленинград, то есть теперь уже Санкт-Петербург бьет все рекорды. Стоит только прийти на Московский вокзал в пятницу вечером — и любой увидит толпы петербургских музыкантов, грузящиеся в ночные поезда и отправляющиеся в Москву на уик-энд, чтобы прочесать пару-тройку клубов, сорвать аплодисменты и гонорары и в понедельник утром вернуться на свои петербургские репетиционные базы.

Москва пустила по стране огромной высоты волну попсы, она катит эту волну, и когда волна гаснет где-нибудь в Сибири, Москва тут же пускает новую. Вся музыкальная смурь, затянувшая телевизионные экраны и забившая радиоэфир, делается в Москве.

Санкт-Петербург выдавливает из себя музыкантов, решивших в легкую срубить бабла на русской попсе. В Санкт-Петербурге им делать нечего. Их просто на любом концерте на хуй пошлют. Они все перебираются в Москву и чувствуют себя героями. Только в родном городе выступать им как-то не очень… Как-то стыдно. Немножко. Разве на корпоративе каком.

С производством в Москве плохо. Рок-музыки то есть. В остальном — все хорошо. С кино, правда, тоже криво-косо получается. С телевизионным — особенно. Но — пипл хавает. И пусть его. Пиплу тоже надо что-то хавать.

Зато с потреблением в столице — полный порядок.

Публика в столице в разы благодарней и открытей, чем в Санкт-Петербурге. У нас она напыщенная. Это не оскорбление, мы такими родились. Это черта нашего общего характера. Ленинградскую публику «прокачать» сложно, особенно это было трудно тогда, в начале восьмидесятых, когда у ребят, ходивших на концерты рок-групп, которые назывались сейшенами, сложились устойчивые представления о том, что такое рок, что такое «не рок», то есть «эстрада», как должна выглядеть рок-группа, с какой громкостью играть и о чем петь.

В Ленинграде почему-то все считали, что лучше всего знают рок-музыку, что ее в Ленинграде больше, чем в любом другом городе страны, и что ленинградские меломаны — самые «продвинутые».

Все это было совершеннейшей неправдой.

Любителей рок-музыки в Ленинграде было крайне мало — сейчас ситуация не изменилась, в Санкт-Петербурге людей, слушающих современную музыку (я имею в виду рок — это и есть современная популярная музыка, без привязки к несуществующим рок-движениям, рок-философии, которой тоже не существует и никогда не существовало, — просто музыка, просто область искусства), совсем немного. Я могу даже назвать примерную цифру. Это 10 ООО человек, включая стариков и детей, — ну, плюс-минус, конечно.

Цифра эта взята не с потолка, это данные по посещениям так называемых «рок-концертов». Если говорить о хорошей «рок-попсе», то есть о пресловутой «классике рока», как она понимается у нас в России, — все эти дипапалы, слэйды, юрайяхипы и прочие назареты с блэк-саббатами, — то в «Ледовый» на фестивали, куда съезжаются все эти седовласые «легенды», и собираются те самые тысяч десять — в лучшем случае. И я не знаю никого из тех, кто хотел бы пойти на эти вакханалии и не смог по причине отсутствия билетов в кассе. Все, кто любит эту музыку, ходят туда. И число их — десять тысяч.

На концерты более, скажем так, интеллектуальных артистов, играющих музыку, которую уже можно назвать «искусством», являющихся настоящими классиками современной музыки, равно как и молодых музыкантов, работающих в мэйнстриме, в главном русле современной музыки, ходит и того меньше людей. Лучше даже сказать — «куда меньше».

На концерте Боба Дилана в Ледовом народу было ничтожно мало. Собственно, на этом можно ставить точку. Если уж Боб Дилан не интересен санкт-петербуржцам, то что тут рассуждать о рок-музыке и ее востребованности. Равно как и о ее влиянии и способности что-то изменить в общественной жизни. На Патти Смит пришла примерно тысяча человек — из них половина была друзьями или знакомыми организаторов концерта, в числе которых был и Сева Гаккель, в прошлом виолончелист «Аквариума», один из самых безнадежных идеалистов и энтузиастов Санкт-Петербурга.