«Батарейные командиры должны помнить сами и напоминать комендорам, что орудия теперь имеют такую высокую степень точности, что снаряд наверное не попадет в цель, если выстрел будет сделан, когда орудие худо наведено».

Особенно ценны для характеристики Макарова те места, где он настойчиво и убедительно говорит о роли в бою нравственной, силы.

Наполеон определял сравнительное отношение морального духа войск к материальной, физической силе, как 3:1. Макаров во главу угла также ставит моральное состояние, или, как он выражается, нравственную упругость войск.

Под нравственной упругостью он понимает: 1) находчивость, доведенную до того, что человек не теряется ни от какой неожиданности, 2) решимость и упорство, 3) способность обсудить хладнокровно свое положение в самые критические минуты.

Макаров всячески подчеркивает необходимость твердости и и решимости. Он восторгается поведением Нельсона под Трафальгаром, где знаменитый адмирал, несмотря на малую численность своего флота, не отказался от задуманного смелого плана. «Я пришел сюда не для того, чтобы находить затруднения, а чтобы преодолевать их», — писал Нельсон, и эти слова Макаров рекомендовал избрать девизом всем командирам.

С таким же сочувствием цитирует Макаров известную тираду Клаузевица: «Иногда приходится решаться на предприятия, не ожидая благоприятного исхода, решаться потому, что ничего лучшего сделать нельзя. Дабы в подобную минуту не лишиться спокойствия и твердости, которые в подобном положении весьма трудно сохранить, но без которых самые блестящие способности ума станозятся бесполезными, нужно вперед освоиться с мыслью — погибнуть с честью. Эту мысль должно благоговейно сохранить и беспрерывно в себе питать, дабы с нею совершенно свыкнуться. Будьте уверены, что без этой твердой решимости ничего великого не делается даже в самой счастливой воине, а в беде и подавно».

Выраженная в этих словах глубокая и благородная мысль близка Макарову, не устававшему подчеркивать огромное значение твердой решимости и самоотверженности в бою.

Макаров дополняет эту мысль советом своевременно собрать все силы для нанесения задуманного удара и вести битву с максимальной энергией. «Все авторитеты сходятся в том, что на то напрягать все силы для того, чтобы выиграть сражение», — пишет он. Он выдвигает даже требование — внедрить с детских лет, еще в семье и на школьной скамье, высокие принципы храбрости и самоотверженного служения родине.

«Народы так привыкли теперь к благодеяниям мирного времени, что военная доблесть начинает мало помалу исчезать. Теперь уже не так часто встретите мать, которая говорила бы своему сыну, что он должен расти и крепнуть, чтобы защитить свой родной очаг и свою родину. Дело это считается как бы делом правительства, тогда как военная доблесть в сущности есть дело общественное и всенародное».

Прошло немного лет — и волею исторических обстоятельств С. О. Макарову пришлось на деле, личным и боевым примером доказать справедливость своих принципов.

В течение многих лет Япония готовилась к воине с Россией, и готовилась очень интенсивно.

Эта война была неизбежна, и срок ее развязывания быстро приближался.

В царском правительстве было несколько сановников, понимавших неподготовленность России к войне и призывавших поэтому к осторожности: то были Витте, военный министр Куропаткин, министр иностранных дел Ламсдорф. Однако в вопросах дальневосточной политики они были оттеснены на второй план. Решающее значение имел Особый комитет по Дальнему Востоку, образованный в 1903 году во главе с контр-адмиралом Абазой, при участии Безобразова и наместника на Дальнем Востоке Алексеева. Абаза был нечистоплотным дельцом, к тему же плохо разбиравшимся в политических делах. Но все вопросы, касавшиеся Дальнего Востока, он лично докладывал царю, придавая всякому факту желательную ему и его камарилье окраску. Он внушал Николаю II, что Япония не решится воевать, что она лишь бряцает оружием и нельзя ни в чем уступать ей.

Нет нужды описывать все перипетии сложной дипломатической подготовки, предшествовавшей войне. Между Ламсдорфом и японским министром иностранных дел Комурой шла деятельная переписка. Русский посол в Токио барон Розен и японский посланник Курино беспрестанно слали своим правительствам шифрованные депеши и вели переговоры с послами дружественных и враждебных держав. Японская дипломатия оказалась более ловкой. В 1902 году ей удалось заручиться благожелательной позицией Англии, в то время как Россия оказалась изолированной.

Русское правительство, убаюканное уверениями Абазы, почти не вело приготовлений к возможной войне и спохватилось только тогда, когда убедилось, что Япония лихорадочно готовится к военным действиям. Розену было поручено всячески затягивать переговоры, чтобы выиграть время.

Летом 1903 года в Токио состоялось нечто вроде конференции; Россия изъявила согласие на присоединение Кореи к Японии, претендуя взамен на преобладающее влияние в Манчжурии, однако японское правительство не удовлетворилось этим.

В начале 1904 года оно предъявило России ультиматум. В Петербурге приступили к изучению японских требований, как вдруг поступило чрезвычайное известие: не дожидаясь ответа на свой ультиматум, Япония прервала дипломатические отношения с Россией.

С того момента как японское правительство окончательно решило воевать с Россией, военные приготовления в Японии стали производиться лихорадочными темпами.

Центральное место в подготовке Японии к войне занимал флот. Созданию сильного флота было уделено особое внимание.

В начале последнего десятилетия XIX века Япония имела лишь один броненосец (взятый у китайцев броненосец «Чин-Иенго»). Россия в это время имела в составе своего флота 16 эскадренных броненосцев; в дальневосточных водах находилась, конечно, только часть этого количества.

В 1897 году Япония приобрела в Англии два эскадренных броненосца («Яшима» и «Фуджи») по 12300 тонн водоизмещения и заказала там же еще четыре. Она получила их в 1903 году: три броненосца по 15 тыс. тонн и один водоизмещением в 15200 тонн.

В 1897 году Япония заказала и получила в период 1901–1903 годов шесть броненосных крейсеров 1-го ранга, девять быстроходных защитных крейсеров 1-го ранга, пять быстроходных защитных крейсеров 2-го ранга, два минных крейсера, 34 мореходных миноносца, 66 береговых миноносцев, один минный транспорт.

Таково было морское строительство Японии.

В момент, когда разразилась русско-японская война, страна «восходящего солнца» имела в строю уже пять броненосцев водоизмещением от 7300 до 15030 тонн, со скоростью 18–19 узлов, восемь крейсеров 1-го ранга по 7700–9900 тонн, со скоростью 22 узла, 17 крейсеров 2-го ранга по 2500–5000 тонн, 84 миноносца, 16 канонерских лодок и девять судов береговой обороны. Тоннаж транспортного флота составлял около 1 млн. тонн.

Что могло противопоставить этому русское правительство? В его распоряжении имелось восемь броненосцев водоизмещением в 10900–12900 тонн, со скоростью 16–18 узлов; пять крейсеров 1-го ранга по 6200–11900 тонн, со скоростью 16,5–20 узлов, девять крейсеров 2-го ранга по 3300–6700 тонн, со скоростью 25–30 узлов. Из этого числа двенадцать больших кораблей находились в Порт-Артуре, пять — во Владивостоке, один — в Чемульпо и четыре в пути на Дальний Восток. Из 62 миноносцев в дальневосточных водах имелось лишь 30.

Водоизмещение броненосцев составляю в японском флоте 159 тыс. тонн, а в русском только 132 тыс. тонн. Половина русских миноносцев была устаревшего типа, с машинами, часто выходившими из строя.

Японские корабли в большинстве представляли собой последнее слово техники. По сравнению с русскими они имели преимущество в артиллерии и в скорости. Японские крейсеры 1-го ранга были бронированными, а русские лишь бронепалубными.

И все-таки материальное превосходство японского флота само по себе еще не обеспечивало ему господства на море. Чрезвычайно многое зависело от качества боевого руководства русского флота. Но тут особенно ярко сказалась вся гниль и разложение, внесенные царизмом в командные кадры армии и флота. Техническая подготовка командного состава была очень слаба; морской штаб сами офицеры называли в шутку Kindergarten (детский сад).