— Доктор Теннисон, — сказал Папа. — Расскажите мне о Слушательнице Мэри. Каково, по вашему мнению, ее психическое состояние?

— Я тут мало чем могу быть полезен, Ваше Святейшество, — ответил Теннисон. — О ее физическом состоянии — пожалуйста, могу рассказать. Я не психиатр.

— Тогда какой от вас толк? — сказал Папа. — Был бы у нас врач-робот, о чем мы неоднократно говорили, он бы разобрался в состоянии ее психики.

— Тогда, — сказал Теннисон, — создайте такого врача.

— Вам известно, Ваше Святейшество, — вступил в беседу кардинал Феодосий, — что люди в Ватикане не стали бы доверять врачу-роботу. Как вы справедливо отметили, мы уже не раз обсуждали этот вопрос…

— Это не имеет отношения к делу, — возразил Папа. — Вы придираетесь к моему замечанию, чтобы уйти от поставленного вопроса. Вы что скажете, Экайер? Вы как-то исследовали ее психику?

— Нет, Ваше Святейшество, — ответил Экайер. — Ее психику мы не исследовали. Я, Ваше Святейшество, тем более не имею опыта в исследовании человеческой психики. Все, что я могу, — это описать поведение Слушательницы Мэри. До сих пор все то время, что она у нас работала, она отличалась мягким, добрым характером, была предана работе. Но с тех пор как она нашла Рай или думает, что нашла его, она сильно переменилась. Она страшно заважничала, возгордилась, и с ней стало трудно общаться.

— И вас это нисколько не удивляет? Поразительно. Мне это представляется совершенно немыслимым, абсолютно нелогичным. Если она действительно нашла Рай, как утверждает, то было бы гораздо логичнее, если бы после такого события в ее жизни она стала еще более преданной и смиренной. Гордыня, о которой вы тут рассказываете, не к лицу истинной христианке. Надеюсь, вам это известно.

— Ваше Святейшество, что касается меня, — ответил Экайер, — то я сам не вправе называть себя истинным христианином. Вы мне льстите.

— А Слушательница Мэри? Она христианка?

— Ваше Святейшество, я в этом не уверен. Как бы то ни было, вы должны понимать, что Поисковая Программа не имеет ничего общего с вопросами богословия.

— Странно. А зря. Стоило бы вам уделять этому побольше внимания.

— Ваше Святейшество, — вмешался кардинал Феодосий. — Вы сегодня настроены предвзято. Позволю себе заметить, что такое отношение не делает вам чести. Вы недооцениваете деятельность руководителя Поисковой Программы, нашего друга и соратника. Многие годы он оказывал нам неоценимую помощь.

— Преосвященный, — забеспокоился кардинал Робертс. — Не кажется ли вам, что вы много себе позволяете?

— Нет, не кажется, — упрямо проговорил Феодосий. — Совещание у нас неофициальное, и нужно с уважением выслушивать мнение каждого. Все вопросы следует обсуждать откровенно и спокойно.

— До сих пор никто из присутствующих, — сказал Папа, — и не пытался обсудить никаких вопросов. Обнаружение Рая или предполагаемое его обнаружение создало ситуацию, которая выходит из-под контроля. Известно ли кому-нибудь из присутствующих, что в общине все сильнее распространяется стремление канонизировать Слушательницу Мэри, провозгласить ее святой? До сих пор мы еще никого не канонизировали, а если бы и собирались это сделать, должны были бы дождаться, пока кандидат на канонизацию спокойно отойдет в мир иной.

— Ваше Святейшество, — вмешался кардинал Робертс — Мы все прекрасно знаем то, о чем вы говорите. Все мы осознаем всю серьезность создавшейся ситуации, всю таящуюся в ней опасность. Идея канонизации, на первый взгляд, представляется совершенно невозможной, но на данном этапе было бы неразумным открыто вмешаться и выступить против настроения масс. Мы не можем обойти стороной тот факт, что многие, пожалуй, — большинство молодежи, младшей братии Ватикана, несмотря на то что минуло столько лет, все еще увлечены той простотой, той великой надеждой, которую обещает христианская вера.

— О чем вы, кардинал? О каком обещании, о какой надежде? — вопросил Папа. — Это полная бессмыслица. Ни один робот, каким бы верующим ни был, безусловно, не может питать никаких надежд на загробную жизнь. Зачем ему такие надежды? У него не может возникнуть такой потребности, если только он будет как следует о себе заботиться и содержать себя в исправности.

— Пожалуй, это наша вина, — вмешался Феодосий. — Многие из наших послушников — фермеры, садовники, лесозаготовители, рабочие, даже многие из монахов — исключительно простодушны. Для них главная идея христианства, пусть даже в несколько извращенном виде, являет собой могущественный стимул. Они многого в христианстве не понимают, это правда, но на Земле, много веков назад, массы людей, утверждавших, что они — христиане, понимали еще меньше. Наши люди и роботы не знают того, что знаем мы, более посвященные, но мы никогда и никому не пытались ничего объяснить. Нам известно, что жизнь и разум могут существовать в самых разнообразных формах, — как в биологических, так и в небиологических; самые непостижимые виды разума обнаруживаем мы за пределами пространства и времени. Мы знаем, что существует другая вселенная, а может быть, и третья, и четвертая, хотя пока не можем утверждать этого. Мы только догадываемся о том, что существует некий универсальный Принцип, гораздо более сложный, чем тот, что правит в пространственно-временной Вселенной. Следовательно, мы вправе предположить, что, если Рай и существует, это ни в коем случае не символический христианский Рай, не «Земля избранных», не «Остров счастливой охоты» — как бы это ни называлось в других вероисповеданиях. Не может это быть настолько упрощенно и материально, как широкая золотая лестница и гордо парящие ангелы…

— Все это верно, — сказал Робертс, — но проблему посвящения в эти знания нашей братии мы не раз обсуждали и всякий раз сходились на том, что всего целиком сообщать им не стоит. Просто страшно себе представить, какие кривотолки, какие безумные интерпретации повлекло бы за собой раскрытие им даже отдельных фрагментов того, что нам известно! Да, мы создали элиту внутри Ватикана, узкий круг посвященных. И только эта элита имеет доступ к знанию во всей его полноте. Может быть, это и ошибка, заблуждение, но я думаю, что такая тактика оправдана опасностью раскрытия всех фактов. Раскрой мы карты полностью — и мы неизбежно столкнемся с уймой ересей. Просто невозможно будет продолжать работу, если каждый робот будет убежден, что именно он и никто другой все уяснил правильно, и будет считать своей священной обязанностью убедить в этой правоте заблудших собратьев. Начнутся распри, раскол, которые окончательно разъединят нашу братию. Было бы разумнее — к этому выводу мы приходили всякий раз — оставить все как есть. Пусть остальные пребывают в относительном неведении, исповедуют приблизительное христианство.

— Болтовня! — резюмировал Папа ледяным, холодящим душу голосом. — Что это, как не досужая болтовня? И самое отвратительное, что вы развязали языки в присутствии двоих людей, которым совершенно необязательно слушать все это.

— Что касается меня, Ваше Святейшество, — возразил Экайер, — то многое из сказанного мне давно знакомо. И у меня на этот счет были и есть собственные сомнения и предположения. Что же до моего друга, доктора Теннисона…

— Да, — прервал его Папа, не дав закончить фразу, — вы что скажете, доктор Теннисон?

— За меня можете не беспокоиться, Ваше Святейшество, — ответил Теннисон. — Если вас волнует, не брошусь ли я сломя голову в единоличный крестовый поход, чтобы донести правду до остальных членов Ватикана, то могу вас заверить, что не испытываю ни малейшего желания. Я намерен остаться в стороне и не без интереса наблюдать за всем происходящим, не вмешиваясь.

— Насчет другой вселенной, — проговорил Робертс, обращаясь к Папе, — нет нужды опасаться, что слух об этом смогут распространить двое людей, которые недавно присоединились к нам. Они не улетят отсюда.

— Не знаю, не знаю, — хмыкнул Папа. — Есть еще человек Декер. Вообще неизвестно, откуда он взялся. Выяснил кто-нибудь из вас, наконец, как он появился здесь?