—   Нет, Эдуард Фомич,— скромно ответил Опрокид­нев.— Я так не думаю. И я рад, что вы оказали дове­рие именно мне. Скажите мне, куда и к какому времени я должен подъехать, и я пошел.

—   Сегодня, в шесть вечера, на двадцать втором ки­лометре Московского шоссе. На опушке леса тебя встре­тят Аабаев и Джазовадзе. Они уже обо всем договори­лись. И пожалуйста, передай Промышлянскому мои извинения и привет.

—   Передам,— заверил Опрокиднев.— И это будет последний привет из всех, полученных им в течение его жизни.

Ровно в шесть вечера Опрокиднев вышел из автобу­са на двадцать втором километре.

На траве возле километрового столбика сидели се­кунданты.

—   Промышлянский должен подойти с той стороны леса,— объяснил Джазовадзе.— Учти, в молодости он был «ворошиловским стрелком».

Они углубились в лес и долго аукали. Наконец из кустов навстречу им вышел нервный субъект с портфе­лем.

—   Сколько можно ждать? — сердито спросил он, по­казывая на часы.

—   Где Промышлянский? — спросил Джазовадзе.

—   Откуда я знаю? — пожал плечами субъект с порт­фелем.— Скорее всего, у себя в кабинете. Мне приказа­но встретиться с вами вместо него.

—   А вы знаете, в чем состоит суть встречи? — спросил Джазовадзе.

—   В самых общих чертах,— ответил субъект.— Про­мышлянский объяснил, что у проектировщиков, то есть у вас, какие-то претензии к нам.

—   У нас не претензии,— сказал Аабаев.— У нас дуэль. От нашего коллектива будет стрелять техник Опрокиднев. А вы, насколько я понимаю, будете уча­ствовать вместо Промышлянского.

—   Вот оно что,— побледнел субъект.— А я-то ду­маю, что за встреча на двадцать втором километре.

—   В городе стрельба на открытом воздухе запре­щена,— сказал Джазовадзе.— Давайте, товарищи дуэ­лянты, занимать рабочие места. Время не терпит.

Опрокиднев стоял на опушке осеннего леса. Солныш­ко усердно золотило сосны. Поблескивала паутина на кусте можжевельника. Тонко, усыпляюще жужжала какая-то мушка. Опрокиднев окинул растроганным взо­ром простор небес и ощутил нежелание умирать в этой обстановке. Впрочем, и в любой другой тоже.

Напротив него, в двух десятках шагов, стоял субъект с портфелем. Он закрыл глаза и беззвучно шевелил губами.

—   Ребята,— сказал Опрокиднев.— Посмотрите на этого гражданина. Разве он швырнул мне обратно рас­чет паропровода, эту поэму, сотворенную мною в соав­торстве с инженером Шараруевой? Разве он бросил тень на доброе имя нашего института? Так стоит ли нам обагрять невинной кровью осенний пейзаж в районе двадцать второго километра? Нет, нет и еще раз нет,— убежденно закончил Опрокиднев.

Он перешагнул роковую черту и подошел к против­нику. Они обнялись.

—    Здесь, недалеко от автобусной остановки, есть закусочная,— радостно сообщил субъект с портфелем, не размыкая объятий.— Там должно быть пиво.

—   А перчатка? — вспомнил Опрокиднев после треть­ей кружки.— Где моя перчатка?

—   Понимаешь,— сказал Аабаев,— передать мы ее пе­редали товарищу Промышлянскому, а попросить об­ратно было неудобно.

—   Что ж,— сказал Опрокиднев,— у меня осталась еще одна. И следующему противнику я брошу ее в лицо сам.

Однажды, когда Опрокиднев сидел над расчетами па­ропровода высокого давления, к нему подошел профорг Курсовкин.

—   Опрокиднев,— сказал он.— Идем. Ты нам нужен как опытный советчик в деликатном вопросе.

—   А в чем дело? — спросил Опрокиднев, умно­жая четырнадцать на девятнадцать.

—   Нужно выбрать кандидатуру для одного мероприя­тия,— объяснил Курсовкин.

Вскоре они вошли в комнату, где уже сидели члены местного комитета Аабаев, Джазовадзе и Чубарик.

—   Опрокиднев,— сказал Курсовкин.— Тебе, может быть, неизвестно, что в настоящее время везде и всюду проводятся конкурсы красоты. Они называются выборами мисс. Схема движения такая. Мы выбираем мисс нашего проектного института и посылаем ее на районный кон­курс. Там выбирают мисс района и посылают ее на го­родской конкурс. И так далее вплоть до мисс Европы и мисс Планеты.

—   А какому примерно званию соответствует долж­ность мисс Планеты? — спросил Аабаев.— Кто как ду­мает?

—   По моим прикидкам,— сказал Джазовадзе,— примерно полковнику военно-воздушных сил.

—   А я считаю, никак не меньше генерального сек­ретаря Организации Объединенных Наций,— взволно­ванно сказал Чубарик.

—   Полковник не полковник,— сказал Курсовкин,— но заместитель директора, почему нет?

—   Не знаю, не знаю,— сказал Аабаев.— Из моего ума никак не уходит строчка великого русского поэта «Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль».

—   Кобылица, товарищ Аабаев,—строго сказал Опро­киднев — это не должность. Это, скорее всего, призва­ние. Что касается мисс Планеты, то в первую очередь она соизмерима с игрой хоккейной команды «Спартак» в лучшие минуты ее третьего периода. Кроме того, в качестве официально зарегистрированного эталона кра­соты она служит на одном уровне с сигналами точ­ного времени, время от времени испускаемыми нашими радиоузлами. И наконец, являясь носительницей на себе всего самого передового и модного, мисс Планета не­осознанно управляет творческими порывами человечест­ва, включая сюда музыку, живопись, литературу и кине­матограф.

—   Опрокиднев,— сказал Курсовкин,— может быть, тебе это неизвестно, но мы считаем тебя лучшим зна­током женщин нашего института. И мы ждем, что ты поможешь нам выбрать из них самую достойную кан­дидатуру на районные выборы мисс.

—   Однажды мне было шестнадцать лет,— вспомнил Опрокиднев,— я шел по улице со своим дядей. Несколь­ко раз он оборачивался и говорил: «Какая девушка!» Тогда я спросил: «Дядя! Что вы в них находите?» Тог­да дядя ответил: «Доживи до моих лет». И вот я дожил до его лет, и в полном объеме сбылось пророчество дяди.

—   Ближе к делу,— попросил Аабаев.

—   Товарищи! — заверил Опрокиднев.— Все женщи­ны нашего института привлекают меня своей загадоч­ной привлекательностью и будут привлекать ею всю жизнь. И у гробового входа не забудутся хрупкие очер­тания старшего инженера Марианны Власьевны, упругие шаги заведующего лабораторией Наказаньевой Е. А., тронутые ласковым загаром руки молодой лаборантки Клары. А разве можно пройти мимо внимательных глаз официантки нашей столовой Вероники? Равным обра­зом было бы преступлением не коснуться в этом воп­росе роскошных натуральных волос архивариуса Кле­ментины Стоппер! Давно я, кстати, не любовался игрой неонового света в ее задумчивых кудрях, несмотря на ежедневные посещения архива, где стройный стан млад­шего библиотекаря Анастасии Н. влечет меня своим странным изгибом.

—   Стоппер ушла на пенсию,— объявил Джазовад­зе.— Прошу тебя, Опрокиднев, выбирать только из штат­ных должностей.

—   Не будем формалистами,— обиделся Опрокид­нев.— За сборную регбистов нашего института вот уже второй год играет небезызвестный Клокотайло. И раз­ве не мы нанимали в прошлом году артель инвалидов для поездки на уборку свеклы в подшефный совхоз?

—   Ты что же, Опрокиднев,— спросил Чубарик,— толкаешь нас на подставку?

—   Ни в коем случае,— удачно парировал Опрокид­нев.— В разбираемом нами вопросе мы свободно обой­демся своими кадрами. Возьмите Наталью Сергеевну с ее коленями. А Шараруева, с ее едва располневшими боками? А Соня, с ее тонкой беззащитной шеей? А Рита, с ее красивым, широкоплечим мужем? А...

—   Опрокиднев,— сказал Курсовкин.— Если бы мы сомневались в твоем кругозоре, мы бы тебя не позвали. Кого конкретно ты предлагаешь на мисс нашего инсти­тута?

—   Конкретно на мисс нашего института,— сказал Опрокиднев,— я предлагаю начальника моего отдела Эдуарда Фомича Буровина.

Так сказал Опрокиднев и внимательно посмотрел на собравшихся.

— Мы ничего не имеем против Эдуарда Фомича в личном смысле,— сказал Курсовкин.— Товарищ Буровин отличный производственник, умелый руководитель про­ектных работ. Но, во-первых, он не женщина. Во-вторых, все-таки надо признать, что он не очень красивый.