Харитин увидел его в окно и сразу же явился к Софье.

Та читала, сидя в креслах и положив босые ноги на стол в кружевной скатерти.

Харитин посмотрел на ее ступни, поцеловал их и сказал:

— Сюда идет Скарятин.

Софья сняла ноги со стола, поправила скатерть, закрыла книгу.

— В таком случае, приготовь чаю.

— Он, наверное, жениться хочет, — прибавил Харитин, тревожно поглядывая в сторону окна, как будто ожидал, что Скарятин войдет в комнату прямо оттуда.

— На ком? — удивилась Софья. — В первый раз слышу, чтобы Скарятин захотел жениться. Мне казалось, он верный вдовец и целиком предан воспитанию дочери.

— Он хочет жениться на тебе, Софья, — сказал Харитин, облизнувшись. — Я не хочу, чтобы он женился на тебе.

— Хорошо, — равнодушно отозвалась Софья. — Я откажу ему.

Харитин молча вышел из комнаты.

— Харитин! — крикнула Софья, обращаясь к захлопнувшейся двери. — Харитин! Ты доволен? Я ему откажу!

Ответа не последовало.

Николай Григорьевич вошел в гостиную и остановился, щурясь. Софья сидела на кресле, подобрав под себя ноги и раскинув руки по подлокотникам. Завидев гостя, она даже не подумала переменить позу.

— А, Николай Григорьевич! — воскликнула она. — Бесконечно рада видеть вас. Но что же вы вот так вваливаетесь, простите за выражение, без всякого предупреждения? Предупредили бы. Я ведь в домашнем. А могла бы быть и вовсе голая. Конфуз бы вышел.

Николай Григорьевич сразу смутился, поклонился и сел.

— Я, собственно, повинуясь велению сердца, — пробормотал он.

Софья внимательно наблюдала за ним. Он еще никогда не бывал настолько смятенным, по крайней мере, на Софьиной памяти.

«А Харитин-то, кажется, совершенно прав, — подумала Софья. — Этот жениться задумал. Сейчас посватается. И до смерти боится, что откажу. Заранее знает, что откажу, а все равно…».

— И что же велит вам сердце, Николай Григорьевич? — любезно улыбнулась Софья. — Не стыдитесь, потому что, я знаю, ваше сердце ничего дурного вам повелеть не может. Нам и Божечка завещал, чтобы мы слушались сердечных порывов.

— Где… завещал? — окончательно смешался Николай Григорьевич.

Софья махнула рукой.

— Где-нибудь в Завете. Поищите — и найдете. Там что угодно найти можно, даже практические указания по истреблению младенцев. А вот мой Харитин вычитывает в Библии и вовсе непотребные вещи и на ночь мне пересказывает. Хочет, чтобы я ему истолковала. Я ему говорю: «Какая же из меня толковщица, Харитин, если я и в церкви-то не бываю! Тебе начетчик какой-нибудь нужен, умник, который из Библии не вылезает. Сейчас таких много развелось. Их и спрашивай». А он знаете что мне отвечает? «Я, — говорит, — не с начетчиками живу, а с тобой, Сонечка, и раз ты человек, то должна знать». Грек, одно слово, иностранец. Вот вы, Николай Григорьевич, об иностранцах какого мнения?

— Я такого мнения, что… — Он кашлянул и глянул на Софью исподлобья. — Да вы ведь надо мной смеетесь, Софья Дмитриевна?

— Угадали, Николай Григорьевич! Ужасно смеюсь! Простите. Вы такой милый, когда смущаетесь… Вы для чего ко мне приехали?

— Просить… руки, — пробормотал он.

Софья внимательно оглядела его с головы до ног.

— Вы же сами понимаете, как это глупо выглядит, Николай Григорьевич! — произнесла она. — Ну куда нам с вами жениться?

Но Скарятин вдруг обрел внутреннюю силу. Он вскинул голову и гордо вопросил:

— А почему, собственно, это глупо выглядит, Софья Дмитриевна? Разве из меня получился бы плохой муж? Положим, я вдовец, но ведь не разведен же. Жена от меня не к другому мужчине ушла и даже не к своим родителям, а к небесному жениху…

— Не ревнуете, стало быть, к Божечке? — прищурилась Софья. — Это хорошо.

— Да что вы все паясничаете! — с несчастным видом вскричал Николай Григорьевич. — Я ведь не обижаю вас, Софья Дмитриевна, никогда вам худого слова не сказал, кажется, даже косо не посмотрел на вас ни разу.

— В заслугу себе это ставите?

— Хотя бы и так! — не стал он отпираться. — Вы мне симпатичны, Софья Дмитриевна, и предлагая вам супружество, я не вашего имения ищу — можете по брачному контракту его целиком за собой оставить, — а только вашего расположения. Аннушке нужна мать, мне — подруга.

— Ну так и женитесь на Ольге Мякишевой, — предложила Софья. — Чем не супруга? С Анной она близка, а уж вам под ноги будет стелиться.

— Мне не надо под ноги, — возразил Николай Григорьевич. — Мне нужна умная, самостоятельная женщина.

— Вроде меня? — уточнила Софья.

— Вроде вас.

Они помолчали.

Софья встала, подошла к Николаю Григорьевичу, взяла его за обе руки, прижала их к своим щекам. Близко-близко от себя видела она его ошеломленные глаза.

— Николай Григорьевич… Николя… Так вас называла княжна, помните? Так вот, милый Николя. Я не хочу обижать вас, не хочу оскорблять. Хочу, чтобы мы навечно оставались друзьями. Я не выйду за вас. И ни за кого другого. Дорогой мой, замужество меня страшит, и я не создана для семейной жизни.

— Это из-за него? — глухо спросил Николай Григорьевич.

— Из-за кого? — удивилась Софья. В эти мгновения она думала о Мише Вельяминове и поэтому не вполне поняла вопрос своего собеседника.

— Не притворяйтесь! — вспыхнул Николай Григорьевич. — Вам это не идет. Вы всегда понимаете с полуслова, а если не понимаете, значит, хотите позабавиться.

— Я не притворяюсь. — Она выпустила его руки, прошлась, показывая босые пятки, по комнате. — Простите. Вы и правы, и неправы. Вы, очевидно, имели в виду моего Харитина? За Харитина я тоже не выйду замуж. Я хотела в мужья совсем другого человека… Но это невозможно. Все остальное было бы обманом, полумерой. Я бесконечно уважаю вас, Николай Григорьевич. Давайте забудем этот разговор.

— Хорошо, — медленно проговорил он. — Забудем.

Явился Харитин, принес чай. Вопросительно посмотрел на Софью. Та махнула ему рукой, чтобы он вышел, и он без единого слова подчинился.

Пили чай, говорили об Аннушке.

— Вы должны больше любить ее, — наставительно сказала Софья.

— Я бесконечно ее люблю, — отозвался Николай Григорьевич.

— Проводите с ней больше времени.

— Софья Дмитриевна, да ведь так не делают. Для ее воспитания существуют гувернантки, преподаватели. Уроки музыки, рисования… Все, что положено. Выписали из Франции учителя танцев, не знаю, правда, доедет ли до Лембасово.

— Мало ли, что делают или не делают, — мягко, грустно улыбнулась Софья. Сейчас она чувствовала себя много старше Николая Григорьевича. — Вам стоило бы видеть в Анне смысл вашего существования. Тогда и вы стали бы богаче… а жениться вам для этого не нужно.

Николай Григорьевич поставил чашку на стол, подошел к Софье, взял ее лицо в ладони и, обратив к себе, поцеловал в лоб. Потом, как бы ошалев от собственной дерзости, отступился.

— Софья Дмитриевна, — промолвил он, — вы… простите… Мне показалось, будто между нами установилась особенная душевная связь… Ненадолго, может быть, на мгновения. Но мне бесконечно дороги эти мгновения… Я хотел сказать, что сохраню…

— Николай Григорьевич, — она подняла руку, — не нужно ничего говорить, вы все испортите.

Он посмотрел на нее беспомощно.

— Вы мне сейчас представляетесь такой могущественной. Словно бы вы — фея, исполнительница желаний. Когда я впервые увидел вас на крестинах Аннушки, вы были похожи на маленького зловещего ангела. Из тех, что молча стоят в стороне, укрываясь крыльями. Ангел печали, который ни на миг не забывает о том, что люди смертны.

— Исполнительница желаний? — медленно повторила Софья. — Что ж, Николай Григорьевич, пусть так и останется. Во имя нашей дружбы — вот вам мой обет: когда вам потребуется моя помощь, приходите и просите чего угодно.

Она показала рукой на чайный стол.

— Допивайте, остывает. У меня всегда очень хороший чай. Я сама заказываю, мне китайский привозят.

………………………………………….

Зимой светает поздно, однако птицы еще до света знают о приближении солнца. В старинной страшной истории петушиное пенье разогнало бы черные тени; но Софья не держала кур, по крайней мере, поблизости от барского дома; одни лишь вороны гнездились у нее в голом саду. Странное дело! Ворона считается птицей зловещей, ее карканье как будто бы предрекает смерть, а между тем именно вороний крик возвестил в то утро для меня радость жизни и напомнил о том, что не все вокруг — тьма.