— Фольд отбивался, а Мурин его тащил. В общем, они подрались. Сцепились в клубок и покатились по комнате, лупцуя друг друга что есть мочи.

— Угу, — сказал Витольд. — Ясно.

— Это еще не все… — В своей откровенности я решил идти до конца.

— Ага, вы тоже вмешались, — сказал Витольд. — Я так и подозревал.

— Слушайте, Безценный, это, в конце концов, возмутительно! Вы знаете все наперед. Я не буду рассказывать.

— Я знаю далеко не все, Трофим Васильевич. Пожалуйста, рассказывайте.

— Я треснул их табуретом. Обоих, — покаялся я. — Вот теперь все.

— Все? — Витольд пристально посмотрел на меня.

— Мурин бежал с поля боя, а фольд остался лежать на полу… Кстати, фольда вы сегодня не видели?

— Он неплохо провел время на кухне, сначала ел, потом заснул за печкой. Собственно, я начал день с того, что разыскал этого беднягу, — прибавил Витольд. — А вот Мурина нигде нет. И то, что дорожка не подметена, говорит о давнем его отсутствии. По крайней мере, со вчерашнего вечера.

Он замолчал, потер щеку, почесал глаз, просунув палец под очки.

— Придется идти его разыскивать, — вздохнул он наконец. Видно было, что ему этого очень не хочется. — Мурин — существо нервное. Хорошо еще, что вся эта стычка не закончилась у него припадком.

— Припадком? — неприятно поразился я.

— Ну да, — подтвердил Витольд. — А я вас разве не предупреждал? Если Мурина крепко напугать или, положим, несправедливо отругать, он бледнеет совершенно как полотно, губы у него трясутся, руки прыгают и он не может выговорить ни слова. Впадает в ступор. Может потом целый месяц ходить немым и вообще производит впечатление безумного.

— Вы, кажется, утверждали, что Мурин не сумасшедший, — напомнил я.

— Он и не сумасшедший, — сказал Витольд. — Просто иногда у него случаются припадки.

Я не постиг принципиальной разницы, но вдаваться в детали побоялся. Вдруг у моего управляющего, помимо ксеноэтнографии и палеонтологии, обнаружится еще и незаконченное медицинское образование? С некоторых пор я мог ожидать от Витольда чего угодно.

— Я так и не понял, Безценный, что нам теперь следует делать относительно Мурина, — произнес я примирительным тоном.

Витольд посмотрел почему-то на мои ноги, а затем кивнул:

— Наденьте ваши резиновые сапоги.

Совет Витольда воспользоваться резиновой обувью, которому я последовал, оказался весьма кстати. Покинув усадьбу, мы очутились в царстве непролазной грязи.

Дождями размыло глинистые почвы. То, что выглядело летом как влажный луг, мило расцвеченный незабудками, теперь превратилось в мрачное темное болото, из которого тут и там торчали какие-то кривые палки. То и дело оскальзываясь, мы с Витольдом продвигались по этой безрадостной равнине. Я недоумевал: где мог здесь спрятаться Серега Мурин? По словам Витольда, Мурин отсутствовал с вечера, следовательно, он провел в бегах всю ночь…

— Слушайте, Витольд, — заговорил я, — он ведь простудится насмерть, а? Мурин-то. Если вздумает лежать на этой земле. Застудит себе спину.

— И почки, и печень, — рассеянно подхватил Витольд, поправляя на плече мешок и явно думая о чем-то своем. — И желудок, и желчно-каменный пузырь, и нижний отдел кишечника…

— Судя по вашему тону, мне не о чем беспокоиться? — съязвил я.

Витольд остановился, поглядел на меня сквозь забрызганные грязью очки.

— Ну почему же, беспокоиться есть о чем, — сказал он, снимая очки, протирая их пальцами и снова водружая на нос.

Равнина выводила нас к обрыву. Внизу бежала река, вздувшаяся, темная.

Мы остановились, любуясь этой притягательно-жуткой картиной. Небо над нашими головами было туго набито облаками, похожими на рваные шерстяные одеяла. Плоская земля выглядела старым полем битвы, на котором истлели погибшие. Редкие деревья стояли полураздетыми и тряслись от холода.

— Спускаемся, — объявил Витольд.

Я посмотрел на него как на сумасшедшего. В первые мгновения мне подумалось, что он шутит, но Витольд вовсе не собирался шутить. Напротив, он был как-то устало-серьезен.

В морях грязи он отыскал нечто похожее на тропинку и начал осторожно спускаться под обрыв. Я следовал за ним, хватаясь за пучки травы, корни деревьев — сплошь ненадежные опоры. Пару раз я проехался на животе, штаны сзади у меня тоже промокли. Витольд двигался куда ловчее, хотя ладони у него были черные, и на коленях тоже остались пятна.

Вода шумела все громче — внизу были перекаты. Неожиданно я подумал о том, что, упав здесь в реку, я непременно разобьюсь. В любом другом месте — просто вымокну, промерзну, возможно, подхвачу воспаление легких, но только не тут. Перекат сулит мне трещину в основании черепа, переломленный позвоночник и другие радости мгновенной смерти.

— Здесь ступеньки, — донесся глухой голос Витольда.

Самое крутое место обрыва действительно было снабжено ступеньками, вырубленными в земле. Их даже обложили досочками, чтобы не осыпались. Дожди почти совершенно уничтожили эти творения человеческих рук, которые, очевидно, в соответствии с местной традицией, возводились каждую весну заново.

Переползая со ступеньки на ступеньку, я наконец очутился перед входом в небольшую пещеру.

— Что это? — осведомился я.

— Как можете видеть, пещера, — сообщил Витольд, вынимая из заплечного мешка и зажигая фонарь.

— Она тоже — мое владение?

— В какой-то мере, — отозвался Витольд и провел лучом фонаря по стенам.

— В какой мере? — настаивал я.

— В той мере, в какой человеку вообще может что-то принадлежать на грешной земле… Как говорится, все мы состоим из одного и того же праха, и в конце пути все эти прахи перемешиваются. Положим, покойник Кузьма Кузьмич полагал, будто пещера эта — его собственность. И что же? Где нынче Кузьма Кузьмич?

Витольд повернулся, держа фонарь, и уставился на меня. Луч блуждал по стенам, по подбородку Витольда, превращая всю сцену во что-то потустороннее и вместе с тем театральное. Как будто я смотрел постановку где-нибудь в дешевом театрике, рассчитанном на наивные вкусы простолюдинов.

— Понятия не имею, где теперь Кузьма Кузьмич, — ответил я. — Полагаю, однако, что не здесь. Хотелось бы, знаете, на это надеяться.

— Что, привидений не любите? — фыркнул Витольд.

— Что это за пещера?

— Когда-то здесь добывали камень для строительства, потом забросили. Ходите осторожнее, тут много переходов и всяких каменных мешков. Заблудиться ничего не стоит.

— У вас есть карта?

— Карта? — Витольд покачал головой. — Скажите честно, Трофим Васильевич, была бы у вас такая карта, — смогли бы вы по ней отыскать дорогу?

— Не знаю… — Я задумался, воображая себя в подземных лабиринтах — одиноким, но с картой. — Наверное, нет, — признался я наконец.

Мы вошли в глубину пещеры. Поначалу нам не пришлось сильно наклоняться, но потом уже мы двигались, согнувшись в полном смысле слова буквой «Г», что было и неприятно, и как-то даже унизительно. У меня сразу заболела поясница, и я в душе жалел о том, что вообще отправился в экспедицию.

— Что-то я устал, — проговорил Витольд. — Давайте полежим немного, передохнем.

Я охотно плюхнулся на живот, не осознавая, что упираюсь головой в сапоги Витольда.

— Далеко тянутся эти пещеры? — спросил я.

— В точности неизвестно, — сказал Витольд. — Говорят, тут есть сквозные ходы. Вроде бы, можно войти под обрывом, а выйти на поверхность где-нибудь возле Агафьино, в сорока верстах отсюда.

— Удобно для разбойников, — предположил я. — Я имею в виду, для Свинчаткина с компанией.

— Удобно, если только они не заблудятся, — отозвался Витольд. По его задумчивому тону я догадался, что он уже размышлял над этим. — В здешних переходах заплутать совсем не штука, даже если и с картой.

— Так карта все-таки существует? — насторожился я.

— Да, — сказал Витольд. — Но, боюсь, не точная. Вообще я бы не стал доверять пещерам. Знаете, как говорили древние китайцы?