После того как я сопоставила и взвесила все эти мелочи, чаши весов поначалу удерживались на одном уровне, но потом решение расторгнуть помолвку начало перевешивать. И вот вчера вечером, когда он ушел от нас, я все еще оставалась в нерешимости. Я не порвала наши отношения окончательно, но в то же время перестала ходить с ним куда бы то ни было. Так человек, который сознает, что некая опасность подстерегает его впереди, невольно останавливается на полпути. Но мой жених никому и никогда не позволит остановиться. И даже мое вязанье потихоньку двигается.

Не мудрено, что ученые-психологи усматривают материнскую любовь к ребенку в ее нежности и заботе к нему еще в то время, когда она носит свое дитя под сердцем. Не удивительно, что потом, после его рождения, она всю жизнь хранит и оберегает его… Да, не мудрено!.. Вот ведь даже этот недовязанный свитер стал мне бесконечно дорог! Я смотрю на него с любовью. Он появился на свет благодаря моим усилиям. Не только глаза и руки, но и мысли мои были сосредоточены на этом занятии. И здесь тоже заключена некая тайна. Лишь вчера жених мой впервые увидел у меня в руках свитер. Раньше я хранила это в секрете, хотела сделать ему сюрприз. Я была уверена, что доставлю ему радость.

— Ты сама его вяжешь?.. Замечательно!.. А насколько это дешевле, чем купить готовый?..

И хотя его похвала не слишком мне приятна, сегодня утром я продолжала вязать. В одиночестве… Ведь потом мне уже не придется посидеть одной… в безмятежной тишине, в невозмутимом покое. Тишину нарушало только позвякивание спиц, а покой — шевеление мотка шерсти… Когда я тяну нитку, моток прыгает подле меня, как маленькая веселая птичка, которая резвится, радуясь солнечному теплу. Порой мне кажется, что спицы делают свое дело сами собой, словно две волшебные палочки, чье прикосновение превращает пряжу в готовую вещь. Мне пришло на ум такое сравнение: под пером писателя возникают отдельные слова, и вот из них слагается целая повесть. Или взять, например, музыканта — отдельные разрозненные звуки слагаются у него в симфонию. Эти звуки то сливаются воедино, то отлетают прочь — до новой встречи. Они нераздельны… Вот и это вязание объединяет нас. Оно подобно неумолимой судьбе. И мы радуемся этому соединению. Спицы соприкасаются почти бесшумно, я слышу лишь тихий звук, словно короткий поцелуй… А моток шерсти все прыгает, как птичка, хотя дело уже идет к концу, и кажется, будто птичка готова отдать всю свою кровь, до последней капли, чтобы кровью ее написали повесть или симфонию о любви… Но где же мое место в таком случае? Далеко, за тридевять земель… Он обрадовался, когда увидел свитер, и очень хвалил меня за мое искусство. Все было в точности, как ты предсказывала, сестра моя. Только ты имела в виду одно, а он — совсем другое… Хотелось бы мне, чтобы ты пришла к нам. Ох и досталось бы тебе от меня!.. По твоей милости я так измучилась, а чего ради?.. Ну вот! Легка на помине!.. Пришла и сразу же радостно воскликнула:

— Да ведь это просто чудо! Ты почти вывязала перед!..

— Да, вчера я связала кокетку, а сейчас принимаюсь за ворот…

Я разложила перед ней свитер, и она стала оживленно его разглядывать… Вдруг она ахнула и вскричала в ужасе:

— В середине кокетки неправильно связан целый ряд!..

Я отозвалась равнодушно:

— Да… я сообразила это слишком поздно, когда вывязала еще несколько рядов…

— Нужно все распустить и перевязать заново…

От слов она перешла к делу. Вытащила спицы и принялась распускать вязанье. Я так оторопела, что не могла слова вымолвить и даже не пошевелилась. Потом наконец я опомнилась, закричала, набросилась на нее, хотела вырвать свитер у нее из рук.

— Нет, нет!.. Не надо!.. Я так измучилась… столько сил вложила в него. Я совсем извелась. Столько дней потрачено, столько вечеров. И теперь ты намерена все в один миг погубить!..

— А ты куда глядела?!. Стыд и срам!.. Надо было распустить это сразу же, едва только ты заметила, что ряд вывязан наизнанку… в самом начале. И все переделать как следует!.. Разве можно начинать неправильно и продолжать, не исправив ошибки? Ведь ошибка очень серьезная, и когда ты ее заметила, нельзя было продолжать… Ни в коем случае!..

Родился в 1935 году в Гизе, пригороде Каира, в семье учителя. В 1956 году закончил историческое отделение филологического Каирского университета. Работал в министерстве культуры. С 1959 года работает на радио. Был диктором, режиссером, постановщиком пьес Ибсена, Стриндберга, Сарояна, Салаха Абд ас-Сабура. С 1966 года — заместитель директора второй программы Каирского радио. Является также редактором театрального отдела журнала «Аль-Кятиб».

Начал писать рассказы и пьесы, будучи студентом университета. Опубликовал первый рассказ в журнале «Аль-Кятиб» в 1964 году. В 1968 году получил первую премию на конкурсе молодых писателей за рассказ «Сватовство». Всего Бахой Тахиром опубликовано в различных журналах около двадцати рассказов, которые должны выйти отдельной книгой. Он занимается также переводами пьес и рассказов, в частности, перевел рассказы Чехова «Поленька» и «Анюта» и пишет критические статьи о театре в журналах «Аль-Кятиб» и «Аль-Масрах».

Рассказ «Сватовство» взят из сборника рассказов молодых авторов «Галерея-68», вышедшего в 1969 году.

Я предусмотрел все. Сведущий приятель отвел меня к лучшему парикмахеру. Тот подстриг мне волосы, уложил их, сделал массаж лица и потребовал за это фунт. Потом мы купили дорогой ярко-красный галстук и серебряные запонки. В конце концов, когда я взглянул на себя в зеркало, мне показалось, что передо мною совсем другой человек. Не то, чтобы я стал красивее, но безусловно я преобразился: блестящие, словно приклеенные к черепу волосы, блестящее же, багровое лицо, твердый, наглухо застегнутый крахмальный воротничок.

Впервые в жизни я заколол галстук булавкой, и мне все время казалось, что она вот-вот выскользнет и упадет наземь. Однако булавка продержалась до конца.

У бавваба мой вид вызвал изумление, и он со смехом спросил меня, уж не свататься ли я надумал. Я отвечал, что у меня важное деловое свидание в банке, и ни с того ни с сего дал ему пять пиастров. Он бросил на меня удивленный взгляд, а я попросил его молиться за меня, так как ожидаю повышения по службе. Он поблагодарил, воздел руки к небу и забормотал молитву. А я смутился и поспешно вышел на улицу. Свежий ветер пахнул мне в лицо, и я понял, что у меня жар. В такси сердце мое усиленно колотилось, мне казалось, что все заранее приготовленные слова вылетели у меня из памяти и, кроме как «добрый вечер», я ничего не сумею сказать ее отцу. Меня прошиб пот.

Нажимая кнопку звонка, я убеждал себя, что разговор будет вести ее отец. Мне придется лишь отвечать на его вопросы. Дверь отворила девочка лет одиннадцати с серьезным смуглым лицом. Стоя за порогом, она смотрела на меня прищуренными глазами. Когда я спросил, дома ли отец, она кивнула, распахнула дверь и молча провела меня в гостиную. Некоторое время я оставался один, вдыхая присущий всем гостиным запах затхлой древесины, устоявшийся в редко проветриваемых и большей частью пустующих комнатах. Опущенные жалюзи скрадывали тусклый предзакатный свет, но яркая люстра позволяла разглядеть на стенах картины: одна, писанная маслом, изображала двух гондольеров с длинными веслами в руках. Лица гребцов прикрыты широкополыми шляпами. Коричневая гондола плывет по синим водам на фоне зеленого берега, на котором пестреют домики европейского типа. Правей висела фотография мужчины, опершегося рукой о плечо женщины в свадебном платье. Тут же были фотографии детей в разном возрасте. Мое внимание привлекла фотография девочки, которая одной ручкой подобрала подол короткого платьица, а другую вскинула на манер древнеегипетских танцовщиц. Я не мог понять, Лейла это или нет.