Я любовался нескончаемым бегом голубых волн, маленькими белыми облачками, вкрапленными в синее небо. Сидя на террасе кафе, я с удовольствием пил кофе с молоком, как в былые времена, когда я сиживал здесь с Гурабли-пашой, шейхом Гавишем и мадам Либреска.

Вдруг я увидел, что ко мне направляется Сархан аль-Бухейри. Он поздоровался и уселся на соседний стул.

— Как хорошо, что я встретил вас, — сказал он. — Хочу попрощаться — я ухожу из пансионата.

— Ты решил уехать? — спросил я в недоумении.

— Да. Но если бы я уехал не простившись с вами, я бы всю жизнь сожалел об этом.

Я поблагодарил его. Мне хотелось о многом спросить его, но он, не дав мне опомниться, протянул руку и ушел.

Вернувшись в пансионат, я застал в холле Марианну, Талаба Марзука и Зухру, погруженных в уныние. Я молча сел.

— Наконец-то обнаружилась истинная сущность Сархана, — сказала Марианна.

— Я встретил его около часа назад в кафе, — пробормотал я, — он сказал, что уходит из пансионата.

— Это верно. Я прогнала его.

— Он соблазнил ее, — она показала на Зухру, — а потом заявил, что женится на учительнице!

Мы с Талаба-беком обменялись взглядами.

— Вот и выяснилось его отношение к семейной жизни, — насмешливо заметил он.

— У меня никогда не лежало к нему сердце, — говорила Марианна. — Я сразу разгадала его злобную, безнравственную натуру. Господин Мансур Бахи, — продолжала она, — хотел о чем-то поговорить с ним, а он опять полез драться. Тогда я и заявила ему, чтобы он оставил нас!

Я ласково смотрел на Зухру. Я понял, что все кончено, что негодяй ушел безнаказанно. Меня охватил гнев.

Зухра встала и направилась к двери.

— Мерзавец не заслуживает того, чтобы сожалеть о нем! — сказал я ей вслед и повернулся к Талаба-беку.

— Уж лучше б она вышла замуж за Махмуда Абуль Аббаса!

— Послушай, парень, — сказал он мне снисходительным тоном, — какой Махмуд! Разве ты еще не понял, что она потеряла то, чего ничем не возместить?

Я нахмурился, сдерживая негодование, а он продолжал с издевкой:

— Где твой разум, старик, где твоя мудрость?

— Зухра не такая, как другие.

— Да будет милостив к ней аллах.

Хотя я и злился на Талаба-бека и не хотел верить ему, все же меня одолевали сомнения. «Какое несчастье», — говорил я себе.

Наша встреча с Зухрой, когда она принесла мне кофе, была невеселой. Она попросила не напоминать о советах, которые я ей давал, и не упрекать ее. Я не стал этого делать, сказал только, что она должна мужественно встретить будущее.

— А учиться ты не раздумала?

— Нет. Но я возьму другую учительницу, — с решимостью ответила она.

— Если тебе потребуется какая-нибудь помощь…

Она склонилась ко мне и коснулась моего плеча губами, потом прикусила их, чтобы сдержать нахлынувшие слезы. Я протянул свою морщинистую руку и, нежно погладив ее черные волосы, прошептал:

— Да сохранит тебя аллах, Зухра.

В тот вечер я не покидал своей комнаты. Волнения, пережитые в последние дни, свалили меня в постель. Марианна уговаривала меня не поддаваться слабости — ей хотелось, чтобы я принял участие в новогоднем вечере.

— Где мы его проведем? — спрашивала она меня. — В казино «Монсиньор», как предлагает Талаба-бек, или устроим пир здесь?

— Лучше здесь, дорогая, — слабым голосом отвечал я.

Какими веселыми бывали эти вечера в ресторане «Гроппи», в казино «1001 ночь», в саду «Липтон»! Правда, однажды мне пришлось встречать новый год в камере военной тюрьмы.

На утро третьего дня моего добровольного заточения ко мне в комнату в крайнем возбуждении ворвалась Марианна и задыхаясь воскликнула:

— Ты слышал новость?!

Бросившись в кресло, она выпалила:

— Убит Сархан аль-Бухейри!

— Как?!

— Его нашли мертвым на дороге в «Пальму»!

Вслед за ней, нервно комкая газету, вошел Талаба-бек:

— Потрясающая новость. Теперь на нас свалятся всевозможные мытарства.

Мы долго обсуждали это событие, перебрали множество вариантов гибели Сархана, вспоминали его первую невесту, Хусни Аляма, Мансура Бахи, Махмуда Абуль Аббаса.

— Наверное, убийца — кто-нибудь, кого мы даже и не подозреваем, а может, и не знаем, — решила Марианна.

— Скорей всего, — заметил я. — Ведь нам почти ничего не известно об этом юноше — ни о его семье, ни о его связях.

— Как я хочу, чтобы быстрее обнаружили убийцу и чтобы он оказался посторонним человеком, — сказала Марианна. — Не хватало мне только здесь полицейских физиономий.

— И я так думаю, — поддержал ее Талаба Марзук.

Я спросил о Зухре.

— Бедняжка совсем пала духом, — ответила, вздохнув, Марианна.

— А можно ее повидать? — спросил я.

— Она заперлась в своей комнате и не выходит.

Когда Марианна ушла, я закрыл глаза и глубоко задумался.

Фрикико, не упрекай меня!

Потемневшее море бурлит и бушует. В гневе сталкиваются и бьются кипящие волны. Революция. Почему бы и нет?! Пусть она образумит вас и собьет спесь, о потомки рабов! Правда, я тоже один из вас, но уж такова воля судьбы. Одна голубоглазая отчитала меня, заявив, что я неинтеллигентен и что мои сто федданов земли — непрочный капитал. Она решила ждать более подходящей партии.

С балкона отеля «Сесиль» не видно набережной. Но зато, если перегнуться через перила, перед тобой, будто с палубы корабля, открывается бухта, зажатая между парапетом набережной и каменным молом, вытянутым в море, словно огромная рука. Тяжелые волны перекатываются, меняя цвет от синего до черного.

Комната моя напоминает мне наш семейный замок в Танте и поэтому очень стесняет меня. Ушло величие сельских феодалов, настало время дипломов, которыми щеголяют разные подлецы. Хорошо. Пусть будет революция. Пусть она расправится с вами. Я отрекаюсь от вас, обломки старого мира. Я займусь делом.

Фрикико, не упрекай меня.

У меня старое правило — устанавливать приятельские отношения со слугами отелей, в которых я останавливаюсь. И вот однажды, когда нубиец Мухаммед принес мне в номер завтрак, мне вздумалось сказать ему:

— Как неуютно мне и скучно в вашем великолепном отеле.

— Ты долго намерен прожить в Александрии? — спросил он.

— Очень!

— Не лучше ли тебе в таком случае остановиться в каком-нибудь пансионате?

Я вопросительно посмотрел на него.

— Есть один приличный пансионат. У тебя там будет больше развлечений и меньше расходов. Только пусть это останется между нами.

Веселый, исполнительный и вероломный. Служит одним и работает на других, как и большинство моих дорогих соотечественников. Однако действительно, в пансионате хорошая, семейная атмосфера, которая наилучшим образом подходит для того, кто обдумывает проект нового начинания. А что привело меня в «Сесиль», если не укоренившаяся привычка и необузданное тщеславие?!

В оконце на двери появилось красивое лицо. Гораздо более красивое, чем подобает служанке. Даже более красивое, чем подобает хозяйке пансионата. О прекрасная юность! Она пленила меня с первого взгляда.

— Да?!

Крестьянка? Удивительно. Пусть сгниет «Сесиль» в морской пучине.

— По рекомендации Мухаммеда Кямеля из отеля «Сесиль».

Она пригласила меня в холл, а сама удалилась во внутренние комнаты. Я стал разглядывать портреты на стенах. Кто же этот английский офицер? А эта красавица, опирающаяся о спинку кресла? Волнующе красива, однако очень уж старомодна. Фасон ее платья говорит о том, что она современница девы Марии!

Вошла старая женщина, сверкающая золотыми украшениями. Несомненно, хозяйка пансионата. Портрет, конечно, сделан с нее — до того, как ее разрушило время. Законченный тип сводницы-иностранки, отошедшей от дел. А может быть, и не отошедшей, чего бы мне хотелось. Таким образом дело проясняется. Мухаммед Кямель, очевидно, по-своему понял мою жалобу на скуку. И хорошо сделал. Ведь если кто-то заботится о том, как бы облегчить вам жизнь, у вас больше времени остается на обдумывание серьезных начинаний.