Иниго не знал, где он и куда держит путь — ему это было безразлично. Он летел по воле ветра, как упавший лист по голой дорожке, и ослепительный день мнился ему лишь очередной праздной фантазией. «Среди теней брожу я тенью»[32], — вновь и вновь повторял Иниго про себя: разум его превратился в великолепную мешанину цитат из элегических поэм. Все вокруг купалось в золоте и оттого казалось ненастоящим — пожалуй, кроме пыли. «Светлый отрок ли в кудрях, трубочист ли, — завтра — прах»[33]. Так он бубнил себе под нос, ударяя гласные, от которых по всему телу бежали приятные мурашки, пока не добрался до необыкновенно тенистой и умиротворенной рощицы. Тропа здесь переходила в узкую дорогу, а большие ветви образовывали полог над заросшей травой полянкой. В таком месте можно вдоволь подумать и даже вздремнуть. Увы, кто-то бросил здесь свой автомобильчик — сбоку от него еще оставалась тень, но вид автомобиля, суливший шум и хлопоты, не дал Иниго приблизиться. Машина портила всю идиллию. Он смерил ее презрительным взглядом. А потом — изумленным.
Да, в самом деле, понизу лобового стекла шла надпись жирными красными буквами: «Берегитесь, ибо приближается конец ваш». Из багажного отделения торчало несколько плакатов, в два или три фута шириной, на которых красовались еще более жирные красные буквы. Иниго не постеснялся — ему сейчас было не до стеснений — вытащить два плаката и прочесть сперва одну надпись: «И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих»[34], а затем вторую: «И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!»[35] Осторожно убрав плакаты на место, Иниго растянулся на траве рядом с удивительным апокалиптическим автомобилем.
Стояла необыкновенная тишина. Вдалеке что-то потрескивало и чирикало, но звуки эти словно доносились из другого мира, другой жизни. Лежа в сени деревьев, Иниго смотрел на дивную зелень и золото, раскинувшиеся перед ним. Пейзаж казался иллюзорным, словно его написали на тонком шелке, трепещущем при каждом дуновении. Его хрупкость пугала Иниго; он смежил веки. Однако земля, на которой он лежал, оказалась весьма твердой, а травинки неприятно кололи шею. Иниго вновь открыл глаза. Автомобиль, хоть и слегка помятый, явно был материален: недавно ему даже поменяли шины. Возможно, владевший этой машиной пророк надеялся ездить на ней и тогда, когда города пожрет пламя, а горы растают, точно дым. Он думал проехать прямиком сквозь Армагеддон. Вот это был бы рекорд: безостановочный автопробег к новому небу и новой земле. Бедные духи журналистов и рекламных агентов кусали бы свои призрачные локти, ведь их последнее издание давным-давно отпечатано, продано и забыто! От этой мысли Иниго почувствовал себя еще лучше, хотя внутри по-прежнему зияла маленькая пропастишка — такая же пустая, как мир вокруг. Иниго зевнул, закрыл глаза, подумал, кто мог бы быть хозяином этой машины, и уснул.
Примерно через час он проснулся, сел и обнаружил, что хозяин машины вернулся и возится с двигателем. Минуту или две Иниго мог только моргать, однако вид незнакомца показался ему в высшей степени непророческим. Их взгляды встретились.
— А, здравствуйте! — вскричал пророк. — Никак, я вас побеспокоил? Наверняка разбудил, а? Но вас же тут не было, когда я приехал, верно? Невероятно теплый денек, не находите? — Он разговаривал довольно высоким, напевным голосом, при этом все лицо его светилось. У него были кудрявые каштановые волосы, слипшиеся на бугорчатом лбу, золотые очки, выдающиеся скулы, маленькие усики и слишком много зубов. В аккуратном темно-синем костюме с черным галстуком и вообще во всей его внешности чувствовалось что-то евангелическое.
— Нет, вы меня не побеспокоили, — ответил Иниго. — А если и так, ничего страшного. Глупо спать среди дня — потом голова по швам трещит, — но я страшно утомился. — Он зевнул.
Незнакомец сверкнул очками на рюкзак.
— Путешествуете пешком, не так ли? Решили устроить себе выходной, верно? Чудесная погодка, как считаете? Гляжу, спутника у вас нет, так?
— Да, брожу, как тучи одинокой тень[36]. — Иниго с трудом поднялся на ноги.
— A-а, Вордсворт, не так ли? Стих про нарциссы, верно? Чудесные строки, не находите? Смотрю, вы сегодня не расположены к ходьбе, правильно? Хотите, я вас подброшу? Я направляюсь в Оксуэлл. Бывали там? Или вам в другую сторону?
— Честно говоря, я сам не знаю, в какую мне сторону, — признался Иниго. — Просто брожу по горам и долам, знаете ли. У меня что-то вроде отпуска.
— Шикарно, не правда ли? Хотя, признаюсь, я вам нисколечко не завидую. По долгу службы мне приходится разъезжать по стране, а такая работа лучше любого отпуска, намного лучше! Знаете, чем я занимаюсь? Хотя откуда вам знать. Я оргсекретарь Вторых ресуррекционистов. Может, вы и сами Второй ресуррекционист?
— Нет, боюсь, даже не первый. И вообще я первый раз слышу про такое общество.
— Неужели? — Лицо пророка на миг омрачилось, потом вновь просветлело. — Что ж, зато теперь услышали, не так ли? Я принял вас за своего, потому что сегодня у нас собрание в Оксуэлле, и я подумал, что вы тоже туда направляетесь. Сам я еду как раз туда. Впрочем, я уже говорил, не правда ли? Да, у нас сегодня особое собрание, будут даже представители Ефрема и Гада…
— Ефрема и Гада! — вскричат Иниго. — А они тут при чем?
— А, вас это удивило, не правда ли? Вы про них, конечно, слышали? Я должен все объяснить, так? Но погодите, сперва мне надо представиться. — Тут он посерьезнел и мрачно произнес: — Меня зовут Е. Г. Тимпани. — И он вновь улыбнулся.
— А меня Джоллифант, Иниго Джоллифант — нелепое имечко, правда?
Е. Г. Тимпани поднял руку.
— Нет-нет! Не говорите так. Я знаю эту фамилию. Да-да, одну из наших работниц зовут миссис Джоллифант, она с юго-запада, то есть из Симеона. В Эксетере находится штаб-квартира Симеона, а миссис Джоллифант, если не ошибаюсь, живет в Эксетере. Да-да, у нее там чайная лавка. Не родственница случаем?
— Вряд ли, — ответил Иниго. — Но расскажите мне про Гада и Ефрема, и почему Симеон находится в Эксетере.
— Мы поделили страну так, как Иегова поделил Ханаан между двенадцатью коленами Израилевыми. Я был лишь скромным орудием в руках Господа. На ежегодном съезде общества кто-то пожаловался на путаницу в названиях регионов. Тогда наш президент обратился ко мне: «Быть может, мистер Е. Г. Тимпани нам что-нибудь предложит». И в тот миг я услышал Глас. Глас сказал: «Загляни в Библию». Я сразу понял, что надо делать. «Разве мы не дети Израилевы?» — воскликнул я. Видите ли, мы убеждены, что великий англосаксонский народ произошел от десяти потерянных колен, — англоизраилиты тоже в это верят, но мы копнули глубже. «Мы поделим нашу землю, как Ханаанскую», — сказал я. — Тут Е. Г. Тимпани умолк и посмотрел на часы. — Время летит, не правда ли?
— Похоже на то, — расстроился Иниго. Ему не хотелось отпускать нового знакомого.
— Окажите любезность, мистер Джоллифант. Вы ведь образованный человек, не так ли? У вас есть профессия?
— Я школьный учитель.
— Вероятно, окончили университет?
— Кембридж. Кое-как вытянул французский, вторая специальность — история.
— Специальность, говорите? Так это же шикарно, правда? — вскричал мистер Тимпани, словно разумея под «специальностью» не университетское понятие, а что-то свое, возвышенное. — Я так и знал, так и знал! Это сразу видно, не правда ли? Не то чтобы у меня самого высшее образование. Нет, я самоучка. Бросил школу в пятнадцать лет — обычную дневную школу в Вулвергемптоне. С тех пор только заочные курсы и посещал — по бухгалтерскому делу, убогие, надо сказать, были курсы, очень уж поверхностные, — да еще деловой испанский учил. Но потом я открыл для себя великого учителя, мистер Джоллифант, — Библию. Самую обыкновенную, старую добрую Библию, — Вдруг словно по волшебству он выудил откуда-то увесистый томик. — Вы ведь не из числа так называемых высших критиков[37]?
