Иногда они встречаются с Джерри Джернингемом, но в основном по делам. Джерри заметно поправился — несмотря на бесконечные массажи, диеты и физические упражнения. Он, несомненно, один из самых успешных молодых людей на английской музыкальной сцене. Блестяще освоив американский акцент — вечное напоминание о бродвейском сезоне, — он теперь строит собственный театр. Тот факт, что в театре не будет дешевых последних рядов, удручает многих жителей дальних предместий. Миссис Джернингем — отнюдь не публичная фигура, и увидеть ее можно нечасто. Время от времени она обедает с Сюзи, которая с искренним сочувствием выслушивает рассказы обо всех ее горестях. Каждый такой рассказ сопровождается неизменным восклицанием: «Но не думай, голубушка, будто я хоть раз пожалела о том, что вышла за него замуж!»
Джимми Нанн, Джо и миссис Джо все еще разъезжают по стране и недавно завершили успешный сезон в составе «Бравых бражников» — то ли в Риле, то ли в Лландудно. Джимми опять страдает желудком и признает, что уже не молод: чем раньше ему удастся собрать собственную небольшую труппу, тем лучше. Поговаривают, что в грядущем сезоне он может стать антрепренером. Джордж по-прежнему доставляет родителям немало финансовых хлопот и учится на автомеханика, но скоро он начнет сам зарабатывать себе на жизнь, и тогда мистер и миссис Джо, как они говорят, «что-нибудь подыщут». Что именно — пока не решено. Джо все еще мечтает об отеле на берегу моря: Элси Далвер, с которой они встретились в Истбиче, обещала помочь им с поисками, а Иниго и Сюзи изъявили готовность одолжить крупную сумму. Мистер Мортон Митчем больше не выступает; он теперь занимает «руководящую должность», — а в действительности заведует пирсом не где-нибудь, а в Сэндибэе. Он важный человек в городе и без конца находит все новых и новых давних знакомых среди рыбаков, которые изо дня в день пьют скотч в крошечном баре на самом конце пирса. Все юные артисты заезжих трупп относятся к нему с благоговейным трепетом, потому что именно он, и никто другой, привел к славе знаменитых Сюзи Дин и Джерри Джернингема, а если кто сомневается, то пусть пожалует к нему в кабинет, где хранятся подтверждающие это документы: счета, квитанции и программки.
Макфарланы поселились в Эдинбурге, где Хью лечит больных и временами читает мрачные лекции в университете. Он опубликовал крошечный труд с огромным названием, которое начинается со слов «Некоторые замечания о паращитовидной железе…», продолжается фразой «с особым упором на…» и заканчивается чем-то подобным. Парижские и венские врачи считают, что сей труд не лишен смысла, а лейпцигские и чикагские в этом отнюдь не уверены. Миссис Макфарлан уверена еще меньше, однако это не мешает ей полагать, что, хоть ее Хью перетруждается, выглядит он куда лучше, чем раньше, не правда ли? Мне больно говорить, что за миссис Макфарлан — женой одного из самых респектабельных горожан и любящей матерью двух на редкость упитанных мальчиков, — водится тайный грешок. Временами она сбегает из дома, покупает номер «Стейдж» и забивается с ним в укромный уголок. Если войти в комнату очень быстро и неожиданно, можно заметить, как она смеется над афишами: «Вниманию уполномоченных… Фурор в Литтл-Сэндмауте». Иногда Хью ездит по работе в Лондон, и тогда она, отрывая от сердца упитанных отпрысков, едет с ним: встречается с Сюзи, Иниго и порой даже любуется из партера прыжками и коленцами Джерри Джернингема. Ну и, разумеется, ведет переписку. Миссис Джо пишет ей чудесные письма. Темы, как правило, незатейливые — воспоминания о давних концертах, залах, съемных комнатах и воскресных поездах, — но написаны они таким гладким и безупречным слогом, что сделали бы честь самому лорду Честерфилду. Я не утверждаю, будто миссис Джо всегда пишет именно так, но подобные письма миссис Макфарлан получает от нее довольно часто.
Остался мистер Окройд: он сейчас в Канаде или, если быть точнее, в Питтфорд-фолз, Онтарио. Тут мы сталкиваемся с неожиданным препятствием. Беда в том, что в Канаде никто не бывал, и новости о мистере Окройде можно почерпнуть лишь из его грубоватых писем. Не подлежит сомнению, что он теперь гордый дедушка, что они с зятем, Джеком Клафом, открыли собственную и очень прибыльную мастерскую и что все они, слава Богу, здоровы и счастливы. Мне известно, что мистер Окройд живет отдельно, у него собственный небольшой домик неподалеку от дочкиного, где он может вдоволь курить, листая номер «Браддерсфорд ивнинг экспресс» трехнедельной давности, который ему регулярно высылает С. Оглторп из Уэбли, Йоркшир. Больше того, среди жителей Питтфорд-фолз он слывет бывалым театралом и авторитетным путешественником, знатоком родины предков. Присланные Сюзи фотографии и коробка с грампластинками (включая «Свернем же за угол», перепетую и переигранную на разные лады) только упрочили его репутацию. Несомненно, он доволен своей жизнью, хотя она не лишена определенных недостатков. Например, в Питтфорд-фолз постоянно бывает то слишком жарко, то слишком холодно; здесь нет уютных пивных, а клуб, в который мистер Окройд недавно вступил, в подметки не годится прежнему; табак чересчур сладкий, а не забористый, как «Старый моряцкий»; кухонные плиты не сравнить с печкой, у которой он привык сидеть, особенно если днем пекли; да и вообще городок выглядит довольно странно. Я слышал, они подумывают о поездке домой, и мистер Окройд признается, что его давно тянет в родимый Браддерсфорд. Не знаю, так ли он счастлив в Канаде, как ожидал, но он ни за что на свете не уедет от своей Лили и двух внучат, ведь вместе им «страсть как весело». Здесь мы их и покинем. В этом мире, называйте его хоть Браддерсфордом, хоть Питтфорд-фолз, совершенства не найти: ни в людях, ни в их судьбах, ни уж тем более в рассказанных о них историях — этих намеках и догадках, звенящих в воздухе словах и подвижных тенях, которые все вместе образуют сумбурные хроники пригрезившейся кому-то жизни.
