Первым важным событием, конечно же, был приезд мисс Мейми Поттер. Джимми говорил, что она молода, но опытна, голоса у нее нет и не будет, а вот танцует она неплохо и для труппы вполне сгодится. В ответ на более настойчивые расспросы он подчеркивал, что в такой спешке особо выбирать не приходится и что со своей стороны он не станет делать вид, будто умеет творить чудеса. Всех одолевали неясные подозрения. Однако приезд, репетиция и последующий выход на сцену мисс Поттер вскоре решили дело. У Джимми не нашлось повода отказать девушке в работе, и он принял ее в труппу, но какой-то инстинкт подсказывал ему, что дело неладно. На сцене она проявила себя достойно — признаться, она танцевала даже лучше, чем Элси. Однако в жизни мисс Поттер была невыносима. Уже в день своего приезда она успела вывести из себя всех артистов труппы, и стало ясно, что она — прирожденная задира.

У мисс Поттер была гладкая, словно бы гальванизированная головка, очень круглые голубые глаза, нос кнопкой — такой маленький и перепудренный, что смахивал на мелованный кончик бильярдного кия, — и алые губы, всегда округленные в притворном изумлении. Верхняя ее половина — шея, плечи и тонкие руки с короткими толстенькими кистями — красотой не отличалась, зато ножки были очаровательные — она словно передвигалась на двух прелестных сонетах. Изящные мерцающие икры в шелковых чулках как будто без умолку отпускали очаровательно дерзкие и остроумные замечания об окружающем мире. Если б мисс Поттер только и делала, что красовалась перед толпами удрученных мужчин, она могла бы стать известной благотворительницей — такое жизнелюбие она излучала. Увы, она еще и говорила, причем каким-то праздным жеманным голоском, повергавшим все вокруг в хаос. Ее неизменное вступительное «послушайте» вскоре стало служить остальным артистам штормовым предупреждением.

— Послушайте, — заявила она мистеру Окройду через пятнадцать минут после знакомства, — вы что-то слишком много о себе возомнили. Вы же всего лишь реквизитор, правильно я понимаю?

Мистер Окройд ошеломленно потер подбородок.

— Ну да, прально, — наконец ответил он. — Жалкий пес, больше никто. В следующий раз скажите мне, ежели я глупость ляпну, — авось мозги-то вправите. Наше дело маленькое.

Некоторых людей эта речь могла бы озадачить и даже пристыдить, но мисс Поттер лишь снисходительно кивнула и удалилась.

— Послушайте, — обратилась она к мистеру Митчему, который пришел от нее в ужас, — какие-то заезженные у вас фокусы.

Такими же заезженными, по ее мнению, были анекдоты Джимми и баллады миссис Джо.

— Послушай, — заявила она Сюзи, — поешь и танцуешь ты вроде неплохо, но уж шибко жирный кусок от программы ты отхватила.

Этот разговор состоялся в понедельник вечером, сразу после выступления. Концерт вышел довольно странный. Зал был битком набит теми же благосклонными зрителями, но время от времени с задних рядов (там располагались самые дешевые места, поскольку балкона в театре не было) долетал насмешливый свист и улюлюканье — у зрителей они чаще вызывали неодобрение, но порой и смех. Раньше такого не случалось, и после концерта все артисты, конечно, только об этом и говорили. Взбешенная Сюзи заявила миссис Джо, что виновата во всем Мейми Поттер, иначе и быть не может, однако ни миссис Джо, ни самой Сюзи, ни остальным в это не верилось.

Во вторник утром ветер сменился легким бризом, и все центральные графства залил водянистый солнечный свет. Мисс Трант, все еще не оправившаяся после поездки в Хизертон, все еще преследуемая образами цветущих нарциссов и крокусов в приусадебном саду, решила подышать воздухом и погреться на солнышке. Она позвала с собой Сюзи: взяв чай и бутерброды, они сели в машину и отправились на прогулку.

— Как же чудесно вновь побыть на природе! — воскликнула мисс Трант, когда автомобильные фабрики и трамваи Треугольника остались далеко позади. — Ах, если б ты могла пожить со мной в Хизертоне, Сюзи! Как считаешь, тебе бы понравилось в деревне?

— О да, я обожаю деревню! — воскликнула Сюзи. В своих фантазиях она нередко представляла, как произносит эту фразу в интервью. «Больше всего на свете, — говорила она журналисту — чрезвычайно милому и обходительному молодому человеку, — я бы хотела на старости лет жить в уютном деревенском домике, где можно заботиться только о себе (см. фотографию)». В то утро Сюзи еще не знала, что очень скоро — раньше, чем она ожидала — ей действительно предстоит давать такие интервью. — Никак не могу вдоволь налюбоваться природой, — продолжала она, — потому что все свое время провожу в городах — в жутких дырах, как правило. Жалко, что в деревнях не бывает театров, магазинов и публики, правда?

Мисс Трант рассмеялась, потом свернула на проселочную дорогу и остановила машину.

— Хочешь, перекусим прямо здесь?

Сюзи оценивающе принюхалась.

— Какой крепкий, не правда ли? Я про воздух. Странно дышать им первой, пока никто не успел им попользоваться. Я сама выросла на таком воздухе и теперь немножко от него хмелею. Честное слово, так и тянет хихикать. — Она выскочила из машины и немного покружилась на траве, после чего печально глянула вниз. — Жутко мокрая. Вот чем плохо на природе, правда? Мокро и грязно. А когда подсыхает, сразу становится пыльно, и если пойти гулять, уже через минуту не сможешь говорить от жажды и обязательно сотрешь ноги.

Они принялись за бутерброды.

— Интересно, что сегодня утром думает о нас непревзойденная мисс Поттер, — сказала мисс Трант. — Она ведь тебе не понравилась?

— Понравилась?! Да я готова ее придушить! — воскликнула Сюзи. — Все остальные тоже. А думать она еще даже не начинала. Вы уж мне поверьте, она только проснулась и стирает с лица кольдкрем. Страшная язва! Через неделю мы все из-за нее перессоримся. С нее станется, скоро сами увидите. Джимми мог бы и догадаться: спешка тут не помеха, и хорошие номера тоже. Любая женщина такую за милю бы разглядела.

— Может, через денек-другой она исправится, — без особого интереса проговорила мисс Трант. — Должна признать, вчера она вела себя ужасно.

— А вам она что-нибудь сказала? — осведомилась Сюзи. — Ручаюсь, что да.

— Конечно, она и меня не обделила вниманием. Вчера подошла ко мне и заявила: «Послушайте, я что-то не соображу, зачем вам все это надо. Театры разве по вашей части?»

— Ничего себе! Вот нахалка! Ума не приложу, как она до сих пор жива. — Выпустив пар, Сюзи задумалась, бросила на свою спутницу взгляд-другой и наконец молвила: — Но ведь это действительно не по вашей части, так?

— Я никогда этого не скрывала, — ответила мисс Трант.

— Разумеется! — продолжала Сюзи. — Надеюсь, вы не думаете, будто я тоже обнаглела. А если думаете, то так и скажите. Обещаю, я ни слова не скажу о Борнмауте, не стану даже намекать…

— Спасибо, милая, — сдержанно проговорила мисс Трант. — Впрочем, остальные тоже помалкивают.

— Точно, теперь за них говорят глаза! — воскликнула Сюзи. — Я недавно заметила. Они прямо выписывают взглядом «Борнмаут», честное слово! Вчера Джо — бедняжка! — глазел на вас, как больная корова, и я было испугалась, что он захворал, но потом меня осенило: он же пытается вытянуть из вас что-нибудь насчет Борнмаута! Но я хотела спросить о другом: вы от нас не устали?

— Бог мой, нет!

— Честно-честно?

— Честно-честно. Про мисс Мейми Поттер я молчу…

— Ах, понимаю!

— А от всех остальных я ни капельки не устала. Я как ты, Сюзи. Не могу найти себе места, не знаю, что делать, но точно знаю, чего делать не хочу. Мысль о том, чтобы провести все лето на южном побережье, меня совсем не привлекает.

— Знаю. А что привлекает?

— Понятия не имею, — ответила мисс Трант как можно беззаботней, но стало ясно, что говорит она серьезно.

— Вот и я так же, точь-в-точь! — заметила Сюзи. — Правда, я знаю, чего хочу — и у меня есть все шансы это получить! Кстати, меня ужасно раздражает Иниго. А вас?

— Нет, а почему? — удивилась мисс Трант.

— Не смейтесь, я серьезно. Ну, он давно мог бы что-нибудь предпринять, а ничего не делает. Такой беспомощный — самый настоящий любич-чель, определенно. — Тут она злобно спародировала беззаботную манеру речи Иниго. — Он всюду за мной таскается с видом умирающей утки, а сам ничего, ну ничегошеньки не делает! И вечно задается насчет этих газетных статеек — впрочем, ни одной газете они даром не нужны, — а на песни ему плевать, хотя они могут принести ему все, о чем он мечтает… ох, поколотила бы его, честное слово! А когда я говорю ему гадости, он не огрызается, не показывает язык, не пытается меня проучить…