Вот только никаких мужчин на пути рыжей не наблюдалось.

За низкой оградой аллеи, сияя семью золотыми и сине-звездчатыми куполами, стоял Самый прекрасный в мире Владимирский собор!

Рыжая впилась в него отчаянно-страдающим взглядом.

Но на том чудеса не закончились.

Аккурат в это самое время в начале аллеи появился еще один женский экземпляр – длинноногий, надменно-красивый и по-июльскому полуголый. Экземпляр сопровождал мужчина, глядевший на обнаженное, перечеркнутое узкой полоской бретельки плечо своей спутницы так, словно жаждал откусить от него хоть кусочек.

– Я тебе сто раз говорила, это был обычный девичник! И если ты будешь вести себя, как идиот… – раздраженно отчитывала сопроводителя девушка, невзирая ни на его обожание, ни на него самого.

И поперхнулась, увидев рыжую.

– Аллочка, ну пойми… – заныл парень.

И замолчал.

Позабыв про воспитуемого мужчину, длинноногая направилась в сторону рыжеволосой. Подошла к ней мелкими, робкими шажками, посмотрела с ничем не объяснимым восторгом на ее двадцатилетней давности полосатую мужскую рубаху, израненные дырами дешевые джинсы и вдруг переломилась пред той пополам в непонятном и низком поклоне.

– Слава Вам, Ясная Киевица! – пролепетала она исполненным преклонения голосом.

Рыжая вздрогнула.

Оглянулась.

Глубоко и нервно засунула руки в карманы измученных джинсов и, буркнув невнятное «здрасьте», позорно помчалась прочь.

– Кто это такая? – Мужчина стоял за спиной своей девушки, потрясенно косясь в сторону убегающей замарашки. – Вид у нее бомжовый.

– Молчи! – зло шикнула девушка. И злость ее адресовалась вопрошающему, его реплике, увиденной им не лестной для нее мизансцены, – уважительно обминая рыжеволосую. – Ты не знаешь, кто она. Ты живешь в ЕЕ Городе!

– Итак, на повестке дня у нас три вопроса. Первый: можем ли мы колдовать для собственной надобности.

Выговорившая эти казенные слова черноволосая дама застыла в раме балконных дверей, распахнутых в солнечный, шелестящий листвой Ярославов Вал.

Внизу, по улице, в русле которой пролегал в XI веке высокий вал, построенный Ярославом Мудрым, желавшим защищать свой стольный Град от врагов, шествовали неспешные киевляне, нимало не задумывающиеся ни о происхождении названия улицы, ни о том, кто живет в коралловой башне дома-замка на Яр Валу № 1.

В Башне же обитали шестеро.

Вылизанная (собственным языком) белоснежнейшая кошка Белладонна, сидевшая на полу в двух шагах от казенной дамы и вполне серьезно взиравшая на говорившую. Громадный и исхудавший черный кот Бегемот с разбойничьей мордой и надорванным ухом, умостившийся поодаль, презрительно повернувшись к честной компании задом. И круглая рыжая кошатина по имени Изида Пуфик, возлежавшая в виде раскормленной горжетки на шее улыбающейся, смешливой девицы.

Раскормленная горжетка чем-то неуловимо напоминала свою хозяйку – вопиющую блондинку – крутобюстую, круглоглазую и круглоносую. А вот сидящая рядом с блондинкой рыжая барышня в полосатой рубахе – казалась полной противоположностью соседки.

Да и вообще, все три женщины – брюнетка, блондинка и рыжая, собравшиеся в круглой комнате Башни, – были полной противоположностью друг друга, и стороннему наблюдателю трудно было б измыслить причину, способную объединить воедино подобный триумвират.

– …В частности, могу ли я с помощью магии увеличить доход моих супермаркетов? – Голос черноволосой Кати звучал властно, и ее голосу шла властность, а ей самой совершенно не шли золотые очки с узкими, «сощуренными» стеклами.

Впрочем, если не считать этой неважной детали, лицо Екатерины Дображанской было красивым настолько, что у увидевшего ее впервые пропадали желанья и мысли.

Разлет ее бровей, разрез глаз, прихотливый вырез губ – впечатывались в память, как клеймо в кожу раба.

Однако беловолосая Даша Чуб, по кличке Землепотрясная, исповедовала принцип:

«Мы – не рабы, рабы – не мы!»

– Не можешь! – безапелляционно заявила она. – Я уже поведьмовала для собственной надобности. Все помнят, чем мое ведьмовство окончилось. Три аварии и один труп!

Круглобокая, крепко сбитая и упругая, как мяч, Даша вызывала непреодолимое желание ущипнуть ее за вкусный бочок.

Ге улыбка заражала, манеры – пугали, а наряд приводил в недоумение. Помимо рыжей кошки, Землепотрясную украшало множество завлекалочек и минимум одежды. Точнее, из одежды на Даше была лишь старая простыня, повязанная на шее крест-накрест.

Зато на руках ее звенело не меньше двадцати золотых браслетов, на шее лежали четыре мониста из золотых дукатов, в ушах висели огромные серьги, рожденные в эпоху Киевской Руси. Белые волосы, заплетенные в сотню пухлых папуасских косичек, блестели золотыми заколками.

– Второй труп был бы твой, если бы Маша тебя не воскресила, – сморщилась Чуб в сторону красивой Кати и перевела взгляд на третью.

На фоне яркой блондинки и изумительно красивой брюнетки Маша Ковалева, рыжая и смурная, казалась совсем неприметной.

С высоким готическим лбом, с золотыми бровями, почти сливающимися по цвету с пергаментной кожей, с глазами, переполненными вопросами, на которые не стоит знать ответы, она вызывала чувство смущенного непонимания.

Рыжая сидела на краю дивана, сутулясь и опустив глаза, точно ее терзало изнутри неразрешимое и гнетущее нечто.

– Да, можем, – отрешенно сказала она. И коротко пояснила: – Я считаю, мы можем ведьмовать.

– Ты че?! – возмутилась Землепотрясная Даша. (Громко че-кать по любому поводу было одной из неискоренимых Дашиных привычек!) – Ты че, Маш, совсем вдруг того? Во всех фильмах ведьмам запрещено пользоваться колдовством для личной выгоды.

– Мы – не ведьмы. Мы – Киевицы, – сказала Маша. Она смотрела на свои сцепленные в «замок» руки, стиснутые между коленями. – Наша власть – дар, такой же, как и любой другой. И запрещать нам пользоваться своим даром для личных нужд так же абсурдно, как запрещать писателю вести личный дневник, а балерине танцевать на дискотеке для собственного удовольствия. Мы можем делать все, что хотим. Просто мы не должны делать зло, как в магии, так и без нее, не должны отбирать у кого-то что-то, не должны ведьмовать втайне друг от друга. Но я не могу понять, почему, если я боюсь высоты, я не могу применить заклятие «Рать» против страха? Или облегчить с помощью заговора «Сет» роды… жене своего брата.

– А у твоего брата жена ребенка ждет? – заинтересовалась новой темой Землепотрясная.

– За-ме-чательно! – приняла прозвучавший тезис Катя, выказывая восхищение как Машиным выводом, так и тем, как он был сделан.

– Ну, если в таком плане, я тоже не против, – сказала Чуб.

Из чего мой читатель способен без труда сделать вывод: рыжая, грустная и невзрачная Маша и была тем единственным, что связывало между собой несовместимых Дашу и Катю.

Помимо…

– Теперь второй вопрос, – объявила Катерина Дображанская. – Как нам жить дальше? Как управлять Киевом?

– А ты у нас че, председатель? – немедленно взъелась Даша. – Опять решила командовать? И очки снова надела! В них же простые стекла, сама признавалась.

– Пусть она побудет председателем, тебе что, жалко? – вздохнула Маша, не отрывая глаз от своих мающихся рук. – Она ж пытается как-то наладить нашу жизнь, после того как ее нам разрушили.

– Хорошо. Пусть. Только недолго, – мгновенно согласилась Чуб и, откинувшись на спинку дивана, погладила рыжую «горжетку».

«Горжетка» вибрирующе замурчала и, для полноты счастья, потянулась ленивой лапой к Машиным кудряшкам.

Маша слепо мотнула головой.

Красивая Катя помолчала, давая понять, что перебили ее незаслуженно, и принялась излагать:

– Пять дней назад мы случайно стали ведьмами.

– Киевицами, – упрямо поправила Маша.

– Киевицами, – покорно приняла правку Катя.

– И спасли мир! – похвасталась Чуб.

– Только Киев, – поправила Маша.

– Ну и что? – отбилась от умаления их подвига Даша. – Можно подумать, спасти Киев – не землепотрясно!