- Положено так, давай не капризничай!

- А минет сделаешь, а то вдруг я не выйду из наркоза, так хоть какая-то компенсация, – неудачно пошутил я.

- Дурак ты, Ахмеджанов, и шутки у тебя дурацкие. – Возмущённо всплеснула руками сестра. – Вот спецом оставлю в твоей полости ватный тампон, запоёшь тогда другие песни !

В операционную меня привезли на каталке. Я лежал абсолютно голый, накрытый простынёй. Её я ради хохмы натянул на себя с головой, мол, покойника привезли.

- Серёжа, ты к смерти готовишься уже? – вкрадчивым голосом поинтересовался Панасюк.

- Да нет, Юрий Иосифович, просто Светка нервничает, вот я её и решил развеселить.

- Любопытный молодой человек, - сказал здоровенный мужик в очках, внимательно рассматривая меня.

- А вы, простите, кто, костолом? – мгновенно отреагировал я.

- Нет, с чего вы решили, юноша? Я анестезиолог.

- Просто комплекция у вас подходящая, извините, если обидел.

- А вы что за товарищ? – Я уже разглядывал невысокого круглого мужичка, с быстро снующими руками.

- Я реаниматолог. Буду в течение всей операции следить за твоим состоянием, Сергей.

- С вашими руками надо бы в карты играть, - зачем-то ляпнул я.

Все рассмеялись, а одна из сестёр даже уронила инструменты на пол, уложенный кафельной плиткой.

- Да у нас артист сегодня на столе!

- На столе…Вы ещё сказали бы - на ужин! И потом, товарищи врачи, артисты чужие речи толкают, а я - свои! Так что, скорее Жванецкий я!

Меня несло, я говорил и говорил. Так всегда бывает со мной в минуты стресса. Только сейчас я осознал, что операция – дело нешуточное. К тому же меня начала колотить жуткая дрожь. В операционной было довольно прохладно, но я не исключаю, что это нервное. Светик всё это время стояла рядом и поглаживала меня по голове успокаивающе. Меня привязали к столу кожаными ремнями, как психа ненормального. Операционная сестра возилась с лотком, где зловеще поблескивали шприц и какие-то ампулы, хищно косясь на меня, словно решая, куда именно мне вогнать иглу с ядом. Мне себя стало так жалко, что сразу возникли ассоциации с подопытными кроликами, мышками и т. д.

Но вот мне ввели какую-то жидкость в вену, и я «улетел»…

Очнулся уже в палате, было темно и тихо, словно я находился в могиле. Состояние моё было сродни жуткому похмелью, к которому добавлялась страшная, обжигающая боль в правом боку. Койка в ногах была задрана кверху градусов на 30-35. Я захотел немного приподняться, так как поза была неудобна, но невозможно было пошевельнуть даже пальцем. Какая-то неведомая сила сковала меня. Я пытался окликнуть соседей по палате, чтобы они позвали сестру с поста. Но куда там, выдал слабое мычание да и только. Я опять провалился в бездну.

Проснулся я ближе к обеду. Вокруг меня сразу же поднялась суета. Все забегали, захлопотали, словно с фронта тяжелораненного командарма привезли. Не скрою, мне было очень приятно.

Панасюк лично измерил мне давление, проверил пульс и что-то записал в мою историю болезни. Маришка впаяла мне кубик димедрола и ещё чего-то. Ребята совали к лицу какую-то еду. Нашли время, меня до сих пор мутило, поэтому было полное отвращение ко всему съестному. Я немного покапризничал и опять уснул, напоследок пообещав всем устроить «рота, подъём» и «полёт шмеля».

В такой маете прошли три дня. Не знаю, для кого как, а лично для меня это были адовы муки. Я же по своей натуре живчик, мне всё время надо находиться в движении, а тут, лежишь, как парализованный, и даже в окошко посмотреть нет возможности. Одно радовало, что курить совершенно не хотелось. Чем не повод завязать навсегда с пагубной привычкой.

Мне предписали так лежать двадцать один день. Ага, сейчас. 7 ноября, в праздничный день я совершил первую попытку сесть на кровать. Далась она мне тяжело, но хоть пару минут я побывал в другой позе. К тому же были ещё причины для скорейшего моего перевода из лежачих. Клопы, да-да, меня они просто поедом поедали. Почему я их до операции не замечал? А может они только тех грызли, кто не мог вставать? Только через неделю, когда я уже мог немного ходить, пусть даже и в три погибели, я справился с этой напастью. Дело в том, что клопы обитали в кроватных пружинах, вот я с друзьями скинул все постельные принадлежности и спичками прокалил все пружины – это логово клоповое!

Однажды к нам в палату положили капитана и прапорщика. Нам всё это очень не понравилось, неуютно как-то с ними было. К тому же их каждый день навещали жёны, принося домашнюю еду. Ни разу эти «погоны» не поделились своими гостинцами с нами, а ведь мы лежали в одной палате. Мы решили их выкурить побыстрее. Первым делом я перестал ходить в туалет и справлял нужду в «судно» или «утку». Офицеры были просто в шоке. Они сразу же побежали к полковнику Панасюку, чтобы он их перевёл в другую палату. Завотделением смог выполнить их просьбу только через пару дней и выделил им целую палату. Офицеры вообще вели себя вызывающе и капризно. Любили заставлять солдатиков убираться в их палате, чтобы кто-то из нас выносил за них «утку», чтобы приносили из столовой еду. Пришлось немало с ними повоевать, чтобы они поняли – наша палата ничего для них делать не будет.

Неожиданно приехал мой отец. Оказывается, они с мамой решили разрулить ситуацию с моей комиссацией. Набив карманы хрустящими купюрами, батя отправился на встречу с Панасюком. Надо отдать должное Юрию Иосифовичу, он не стал ходить вокруг да около, а сразу же заявил, что никогда деньги за это не брал и брать не будет, что честь офицера и врача ему дороже, а поэтому на сделку с совестью он не пойдёт. Озадаченный, папа вернулся ко мне. Делать нечего, придётся ждать отпуска, пусть там всё и решится.

На постой я определил его к Надежде Аркадьевне, она даже свозила его на пару дней к Байкалу. Впечатлений у отца было море. Он только о нём и говорил. Через неделю батя не солоно хлебавши вернулся в Москву, предварительно оставив мне «четвертак» рублей. А мне пришлось сожалеть, что почка не опустилась ещё на сантиметр, а именно столько не хватало для комиссации.

Но, недолго мне пришлось тосковать о несбыточных мечтах – за мной приехал вечно пышущий здоровьем и излучающий оптимизм Шварцман. Пора, как говорится, и честь знать, то есть госпиталь, сделав своё доброе дело, выписал меня. Значит где-то через неделю максимум я буду в Москве. Манатки я собрал быстро, с корешами распрощался без сантиментов, расцеловал сестричек, сердечно поблагодарил полковника Панасюка и рванул с лёгким сердцем в свою часть, пропуская мимо ушей очередную пустую болтовню глуповатого санинструктора.

Всю дорогу я рассматривал свою историю болезни, с особой любовью читая предписание о предоставлении мне отпуска в 45 суток, не считая дороги. Нежно поглаживая папку с тесёмочками и блаженно улыбаясь, я мысленно уже был в столице, представляя как повстречаюсь с друзьями, послушаю записи Высоцкого, как потискаю Леночку Меркулову. Я не знал, а мама благоразумно не писала, что Леночка успела не только забеременеть, но и выскочить замуж за какого-то проходимца. Винить её не в чем, я же сам запретил ей писать и ждать меня. Но чтобы так скоро найти мне замену?!!! Но в тот момент мне хотелось поделиться радостью со всем миром, я еле сдерживал своё желание высунуться в окно и проорать:

- Люди, я домой еду, в Москву!

Заодно почему-то захотелось избить Диму до полусмерти. Ну, не нравился мне этот напыщенный индюк, ох, как не нравился. Шварцман, видимо, почувствовал моё состояние и предпочёл благоразумно замолчать, пересев вперёд, поближе к водителю. Автобус, радостно тарахтя и попукивая, дребезжа заиндевевшими окнами, беззаботно нёсся, смешно подпрыгивая, по ухабам чудовищного бездорожья Забайкалья.

Побег. 16 – 22 декабря 1988 г.

Я из повиновения вышел -

За флажки, – жажда жизни сильней,

Только сзади я радостно слышал

Удивлённые крики людей.