Кольт теперь я сунул в кобуру, где ему и полагалось быть. Часы неумолимо отсчитывали жизнь или смерть. Пистолеты я рассовывал просто по привычке иметь оружие под рукой. Но главным действующим лицом в будущей пьесе должен был стать отличный американский пулемет М — 60. Я проверил магазинный короб — он был полон, на всякий случай проверил положение патрона в затворе и удовлетворенно крякнул — лишь бы не попался какой-нибудь дефектный, хотя это и маловероятно.

Но тут уж опять, как повезет… Гранаты я тоже уложил в пределах досягаемости руки и, наконец, закурил. Теперь все решали неожиданность, реакция противника и слово человека, который вовсе не был моим другом.

Мы катили не особенно торопясь, как и положено патрульным, по знакомой дороге к контрольному посту. Я ждал последнего перед постом поворота, закрытого кустами от патрульного с пулеметом на вышке. Мне же надо было следить за небом, мой шанс был только там. Снова часы, до срока оставалось три минуты. Они тянулись очень медленно, и я так же медленно и отчетливо давал последние наставления Тхангу. Он ничем не показал своего разочарования, что я не принял его план, а предпочел собственный, он слушал и согласно кивал. У него выбора не было, в случае неудачи и его шансы выжить были меньше нуля. Поэтому я не особенно опасался каких-либо от него неожиданностей до окончания очередной передряги, а дальше, как повезет…

Одна, две минуты позже срока. Нервы натянуты, они звенят от малейшего дуновения судьбы. И вот оно, решающее мгновение, теперь все надо делать самим и надеяться на судьбу. Черная точка в небе низко над землей быстро вырастала и, сделав боевой разворот, «Хок» открыл шквальный огонь по КПП. Растерянность патрульных прошла очень быстро и с вышки уже тянется трасса к вертолету, делающему новый заход. Пора, наш выход. Тханг с визгом шин вылетает из-за поворота, и вот уже я всаживаю с каких-то семидесяти метров очередь в пулеметчика на вышке, и он замолкает. Продолжается стрельба из довольно крепенького бетонного домика по вертолету, но Энди явно не торопится подставить себя под трассы, хотя пока это только М — 16. Но, очухавшись, они вспомнят и про гранатометы. Треск очередей внутри блокгауза и рев пулеметов Энди сделали наше приближение неожиданным. Жестом, показав Тхангу на пулемет, я схватил «стечкина», рассовал гранаты по карманам и, прихватив одну в правую руку, на бегу зубами выдернул чеку. Окна были довольно высоко и снабжены решетками, но я осторожно приподнялся на цыпочки, просунул руку между прутьев и осторожно разжал пальцы. Взрыв в почти наглухо закрытом помещении производит жуткое действие. Стрельба мгновенно прекратилась. Осторожно обходя дом, я приготовил еще одну гранату под левую руку и переложил «стечкин»в правую. Когда я выглянул из-за угла на сторону, где был главный вход, понял, что все кончено. Вряд ли кто-либо мог остаться в живых внутри пакгауза, одного просто вышвырнуло вместе с дверью метров на пять от дома. Но мне вовсе не улыбалось получить пулю в спину от какого-нибудь умирающего за родину героя. Поэтому я бросил еще одну гранату, предварительно прижавшись спиной к стене в сторонке от окон и двери. Я оказался прав, перед самым взрывом, кто-то внутри отчаянно закричал. Второй взрыв решил все вопросы. Я вручную приподнял шлагбаум, второй Энди своей бандурой срезал почти под корень, и мы рванули к «Хоку», зависшему в полутора метрах над дорогой. Джип еще катился по дороге (Тханг не вырубил передачу), а мы уже блаженно растянулись на железном днище кабины.

Как оказалось, поспать мы все оказались горазды. Главное было сказано без слов: я вернулся, Энди сдержал наше тайное собственное соглашение, а по нашему виду он сделал совершенно правильное предположение, что задание выполнено. Думать о том, что будет завтра, послезавтра и всю оставшуюся жизнь было еще рано, надо было еще отойти от недавнего страшного прошлого. Сон — наилучший лекарь и выспавшись, мы смотрели на мир несколько иными глазами, чем вчера. Появился зуд задавать вопросы, но даже во время завтрака никто не начал перекрестных допросов. Выкурив сигарету, я ждал, кто начнет первым. Если бы было с кем заключить пари, я бы поставил на Тханга. Точно, я бы выиграл кучу денег! Непроницаемый вьетнамец резко спросил, обращаясь к Энди по-русски. С таким же успехом он мог бы спрашивать его и на суахили — кроме английского и нескольких по-вьетнамски он ничего другого не понимал.

— Янки, где мои товарищи, почему они не с тобой?

Я точно перевел, Энди пожал плечами и сказал Тхангу.

— Тебе ведь лучше знать, что с ними могло случиться. Ты ведь сам отдал им приказ уничтожить вертолет и меня.

Все это не особенно удивило меня, мне больше были интересны технические аспекты битвы за вертолет.

— Они отобрали у меня твой пистолет, потом потребовали, чтобы я вывел из строя вертолет, но чтобы со стороны это не было заметно, а меня хотели застрелить прямо в кресле пилота. Это должна быть твоя работа, так они запланировали. У них было два автомата против одного мирного вертолетного извозчика. Они считали меня каким-то мало живущим безоружным изотопом и потому, пока я возился в вертолете, якобы разламывая его на составные, я все же помнил, куда ты бросил пистолеты, так что ребята даже не успели удивиться. Стрелок я неважный, но с такого расстояния и из двух таких замечательных пистолетов…

Я не понимаю, что за игра здесь идет, но чутьем ощущаю, что весьма крупная и я в нее вляпался по самые уши.

Мне пришлось переводить все это Тхангу и незаметно подтаскивать пистолет к бедру, пока он не лег привычно в ладонь. Тханг мрачнел с каждым моим словом и пока Энди еще сокрушался, что влип в такую историю, рука Тханга рванулась к «беретте». Энди отшатнулся, увидев в полуметре от себя черный и глубокий глазок пистолетного дула, инстинктивно закрылся от пули руками. Раздался щелчок, и Тханг с недоумением взглянув на один из лучших в мире пистолетов, попытался выстрелить еще раз. Меня это не удивило, я еще не видел ни одного пистолета, который мог стрелять без патронов. Я вытащил их из обоймы еще в кафе, когда Тханг излагал мне свой иезуитский план. Рука Тханга потянулась к ножу, но, увидев спокойно лежащий у меня на коленях «стечкин» он снова принял свой обычный непроницаемый вид, презрительно отбросив в сторону «беретту».

Наступил мой черед задать пару вопросов своему напарнику и проводнику. При всем том, что случилось, я хотел понять этого человека: почему он рисковал вместе со мной, когда его могли несколько раз попросту ухлопать или прицельно или случайно, его могли схватить полицейские и замучили бы в тюрьме… И помогая мне, при этом хотел убить меня, строил мне ловушку, отдал приказ убрать летчика, который был нашей спасительной соломинкой… Все это вместе не укладывалось у меня в связную картину. Понять большую игру в верхах моего начальства я тоже не мог, не хватало информации, да мне уже, сказать по правде, было на все это наплевать — меня там уже списали. Но они сидели далеко, планировали свои великие операции в тиши кабинетов, без взрывов, выстрелов в упор, крови на лицах и развороченных животов. Оттуда операция кажется математической задачей, только вот нам, пешкам в этой большой игре и приходится выполнять всю грязную работу. Но это речь о тех Высших чинах, а что двигало этим человеком, такой же пешкой, но предававшем людей, которые еще несколько часов назад вместе сражались на одной стороне баррикады и одинаково рисковали головой. Самое печальное то, что я был уверен, что никаких ответов на свои вопросы не получу. Может, покойный ныне полковник и мог бы выбить из Тханга какие-то сведения (и то вряд ли), но я не гестаповец, не энкэведешник, так что на ответы мне рассчитывать нечего. А что с ним делать, придется решать мне…

— Ответь мне, Тханг, на пару вопросов. Не захочешь, твое дело, заставлять тебя не стану. Хоть я и воюю в твоей стране, но действовать как вы, не могу. Если приходится убивать, то я это делаю в бою или спасая свою шкуру. Звучит не очень патриотично, дядюшка Хо вряд ли похвалил меня, но он же меня и наградил вашим орденом. Значит, и из правил бывают исключения. Но я не о теории, а самой что ни на есть практике. Ты имел столько возможностей избавиться от меня, что меня уже вовсе не должно существовать на этом свете. Но ты ждал. Понимаю, без меня операцию вам было не провести, это тоже ежу понятно. Но зачем ты меня хотел сдать американцам? Зачем вся эта комедия с Фай? Почему ты приказал убить Энди и только повредить вертолет, а не просто сжечь его? Наконец, почему ты не сделал попытки убить нас с Энди, ведь у тебя еще и «лилипут» привязан к ноге? Он, конечно, не для настоящего боя, но дырки в наших головах мог сделать вполне даже настоящие. И последний вопрос — на чьей стороне ты воюешь? О нас с Энди говорить не приходится, мы по разные стороны траншеи, просто судьба так пошутила с нами и мы вместе. А вот где ты? Прости, что задал сразу столько вопросов, но хоть на часть из них ты можешь ответить?