– Отличный парень, будет теперь с кем дома поговорить, а то одни бабы, хр-рр…

Вот этого как раз она допустить не могла. Не хватало еще, чтобы этот сопляк споил мужа. Пора подключать запасной вариант. Несколько лет назад, незадолго до смерти, бабушка прописала Марусю в свою двухкомнатную квартиру. Сейчас она сдавалась, но, видимо, настало время лишить семейный бюджет скромной дотации. Пусть молодые живут отдельно. Не исключено, что Маруся быстро наестся семейной жизнью и прибежит к родителям под крылышко. Главное, избежать свадьбы и беременности. За стеной нежно ворковала дочь, укладывая спать мертвецки пьяного возлюбленного.

– Тьфу ты! – в сердцах плюнула Валентина Макаровна и погасила свет.

Вернувшись с юга, Лариса заглянула к Марусе, чтобы вручить маленькие сувенирчики и проведать свою любимицу. Валентина Макаровна относилась к их дружбе очень настороженно, поскольку Лариса не вписывалась в обычные рамки и, словно магнит, притягивала к своей ладной фигурке мужские взгляды. А кому понравится наличие такой соседки в непосредственной близости от собственного супруга? Кто ее знает, к кому она бегает: к Маруське или к ее папаше? Баба одинокая, детей нет, мужа нет, а раз нет, значит, будет. А где взять то, чего нет? Найти. Не факт, что соседка не занимается поисками именно в их квартире. Валентина Макаровна пару раз заводила с мужем разговоры на отвлеченные темы, плавно подводя его к сентенции о том, как хорошо нерожавшим женщинам: фигура на месте, проблем никаких, порхают, как бабочки… Игорь Борисович, привыкший к многословности супруги, задумчиво складывал лоб в гармошку, изображая пристальное внимание к избранной теме, и поддакивал, строго соблюдая разнообразие интонаций. Взгляд его был устремлен в телевизор или в газету. В качестве примера приводилась соседка, и Валентина Макаровна неодобрительно качала головой, намекая, что жалеет несчастную бездетную женщину, явно чем-то серьезно больную и, вероятно, заразную. Муж сосредоточенно и с жаром кивал, давая понять, что целиком и полностью поддерживает мнение жены. Валентина Макаровна ненадолго успокаивалась, но, как только в дверном проеме опять возникала улыбающаяся Лариса, Брусникина-старшая начинала нервничать. Соседка это чувствовала и старалась лишний раз неприветливой Валентине на глаза не попадаться.

Маруся очень обрадовалась ее возвращению и сразу вывалила на Ларису главные новости. Даже сквозь шоколадный загар, ровным слоем покрывавший гладкую кожу соседки, было видно, что она побледнела. Нежные смуглые щеки приобрели сероватый оттенок, а сама Лариса, схватившись за сердце, в ужасе уставилась на Марусю.

– Ты ходила к его жене? Какой кошмар!

– Ну вот, – надулась Маруся. – И ты туда же! Почему все переживают за эту противную Веронику и никто не думает обо мне?

– Мариночка, ты же знаешь, как я тебя люблю. Ты мне как дочь! Но то, что ты сделала, – страшная ошибка. И, боюсь, исправить ее уже нельзя!

– Почему ошибка? Мы теперь вместе! Мы любим друг друга!

– Ты знаешь, любовь невероятно хрупкое чувство. Его может разбить не только предательство, но и неосторожно сказанное слово.

– Если такая ерунда его может разбить, то это не любовь. Настоящую любовь не убить и не разбить ничем!

– То, что я тебе сейчас расскажу, очень тяжело, но ты должна понять. Ты уже взрослая девочка. Нельзя разрушать семьи, в которых есть ребенок. И вообще, нельзя разрушать чужие семьи, надо строить свою не на руинах чужого пожарища, а на новом месте. И конечно, недопустимо жечь соседский дом. Помни, огонь всегда перекидывается и на твою хату.

Вероятно, это были слишком глубокие мысли для юной Маруси, поскольку на ее личике появилась гримаска раздражения и усталости от заумных философствований соседки. Одно дело, когда она восторгается твоими формами и с восхищением рисует картины счастливого будущего, заполненного толпами сраженных твоей красотой поклонников, и совсем другое, когда начинает поучать, как мама. Нотации Маруся могла послушать и в исполнении собственной родительницы.

– Мариночка, поверь мне, я много повидала и многое пережила. Тебе надо научиться чувствовать чужую боль и реально оценивать возможные последствия своих поступков. Когда-то давно у меня тоже была семья, муж, дочь…

– У тебя? – изумилась Маруся, привыкшая к мысли, что соседка одинока и несчастна. Во всяком случае, так утверждала мама.

– У меня, – кивнула Лариса. – А еще у меня была подруга. Не очень близкая, но все же. Наверное, тебе пока сложно это понять, но, любя человека, тоже можно от него немного устать. Вот так живешь, стираешь, убираешь, заботишься о любимых людях и вдруг однажды просыпаешься и осознаешь, что жизнь утекает как вода сквозь пальцы и остаются лишь жалкие капли. А так хочется еще что-то успеть, хочется яркого праздника, чтобы потом вернуться в свое теплое болото и спокойно доживать, зная, что есть что вспомнить на старости лет. Я никогда не собиралась уходить от мужа, просто решила хоть на мгновение увидеть праздничный фейерверк, чтобы остаток жизни смотреть в темное небо и помнить: когда-то там были волшебные огни. Ты прости, я и перед тобой оправдаться пытаюсь, и перед собой… Подруга, Валя, познакомила меня с братом, а он молодой, красивый. Да и не брат это вовсе оказался, просто… Не в этом суть. Он мне напомнил, что я женщина. Эффектно так напомнил, а я купилась. Никогда не обманывай, чтобы не быть обманутой самой. Никогда. Мы с подругой целый план придумали: дочка в лагере, мужа я послала к Вале на дачу, якобы ей в бане пол надо помочь сделать, а сама пригласила парня домой.

Маруся таращилась на Ларису круглыми, как пуговицы, глазами, словно малыш на Деда Мороза, и ловила каждое слово. Тогда она еще не в состоянии была оценить откровенности подруги, но история была по-взрослому волнующей и непонятной.

– Валентина все правильно рассчитала. Они приехали с мужем вечером в субботу, как раз в разгар нашего интима, мы-то с ней договорились, что она его не раньше следующего дня отпустит, а она вот как все повернула. В общем, из дома муж меня выгнал, с дочерью встречаться запретил, пригрозив, что все ей расскажет. Так ведь и возразить-то мне нечего! Виновата я! Кругом виновата. Только вот плачу за минуту счастья слишком дорого. И не счастье это было вовсе, а иллюзия, мираж. Осталась одна, а Валька замуж вышла. За мужа моего. Вот так вот. Живут они плохо. И мужу плохо, и ей. И доченьке моей плохо. Валька-то не знала, что порченый товар берет. Это ведь со стороны только кажется, что мужик – конфетка. А домой принесешь, обертку снимешь – а там…

– Что? – не выдержала Маруся. – Что там?

– Пузырь там мыльный или леденец обгрызанный, – вздохнула Лариса.

– Мой Витя… – задохнулась от возмущения Маруся, – мой Витенька… он не обгрызанный… он… он… Да что ты сравниваешь! Ты же его не знаешь! Если тебе не повезло, то это не значит, что все остальные на те же грабли наступать станут!

Жизненный опыт Ларисы проиграл перед безапелляционностью молодости. Не встретившая понимания Маруся, надув губы, засобиралась по делам, дав понять подруге, что встреча закончена.

Вернувшись домой, Лариса вдруг четко осознала, что помочь Марусе она уже ничем не сумеет, а вот помочь собственной дочери еще можно, более того, необходимо. В конце концов, девочка достаточно взрослая, чтобы если уже не простить, то хотя бы попытаться понять мать. Все эти годы Лариса следила за дочерью, периодически подкарауливая ее то у школы, то у подъезда и тщательно отслеживая, как ребенок одет, с кем общается, не обижают ли ее. Она ждала момента, когда можно будет объяснить Наине то, что произошло много лет назад, вернуться и занять свое место в жизни ребенка, поцеловать ее…

Еще неделю Виктор околачивался у Марусиных родителей. Единственной радостью для Валентины Макаровны были его походы на работу. Каждый вечер заканчивался одинаково. Бурные алкогольные возлияния плавно переходили в громкую беседу на троих: муж, будущий зять и телевизор. Приходилось терпеть, поскольку съемщики попросили неделю для поиска новой жилплощади. Судя по всему, с женой Виктор не общался. Когда мама пыталась это выяснить у Маруси, та лишь пожимала плечами. Данный вопрос дочь не интересовал. Валентина Макаровна не была верующей, но знала точно: всем воздается по заслугам. Построить счастье на руинах чужой семьи мало кому удавалось.