От Паши Закутного у Вари осталась дочь, а у меня память о нашем последнем разговоре. Осуждаю ли я его? Сейчас скажу определенно – да, осуждаю. Какими бы словами Паша ни прикрывался, а он ценил свою жизнь превыше всего на свете и хорошо знал, что мало кто из нас уцелеет. Так и получилось.

Наверное, проще было идти пешком, но Князьков упорно не хотел бросать танк. Заправленный, с боезапасом, хорошо подготовленный за те дни под Острожками к дальнему пути. Лейтенант заранее наметил маршрут, и мы прошли за неполный день километров сто двадцать. Если бы напрямую! Но почти каждое село приходилось объезжать, да и дороги выбирали глухие, без телеграфных проводов.

У небольшого моста через речку, наверное один из притоков Оки, мы вовремя заметили пост. Мотоцикл с пулеметом в коляске и двух немцев у шлагбаума. Речушка была так себе, метров десять в ширину, но мы не стали рисковать и решили поискать брод. Сунулись в одном месте, в другом. Едва не завязли. Надвигались сумерки, и нам пришлось переночевать в лесу.

Если кто пробовал ночевать осенью в лесу или степи без палаток и теплой одежды, тот знает все удовольствия таких ночевок. У нас что имелось? Куртки, телогрейки, шинели через одного да кусок брезента. День уже начинался со снежинок, а к вечеру подул по-зимнему холодный, пронизывающий ветер. Ветер часа через три утих, но захолодало так, что зуб на зуб не попадал. В танке тепло, пока двигатель не остыл, а потом от металла становится еще холоднее, чем снаружи. Вначале вроде согрелись, прижимаясь друг к другу. Потом заснуть уже не могли. Тряслись от холода, да еще по часу парами несли караул.

Возможно, эта холодрыга и бесконечное петляние по дорогам, сожравшее треть имевшегося горючего, снова толкнули нас к мосту. От мостов никуда не денешься, и мы, не завтракая, двинули назад к мосту с мотоциклетным патрулем. От него до деревни было километра полтора. Князьков, в общем-то, верно решил, что даже если поднимется шум, то с нашей скоростью мы успеем нырнуть по одной из дорог в лес. Но лейтенант не рискнул бросаться очертя голову и послал на разведку Шуваева и меня, отдав единственный в отряде бинокль. Я уже не удивлялся, что меня посылают вместе со старшиной. Так сложилось, что последнее время нас посылали вместе. Шуваев, понятно, он мужик опытный, участвовал в польском освободительном походе, в армии больше десяти лет служит. Я мог похвалиться лишь тем, что научился более-менее стрелять из пулемета и кое-как мог объясниться с пленным немцем, если таковой попадется.

Но немцы в плен пока не сдавались и продолжали наносить удары. Пулемет приказали с собой не брать. На поясе висел лишь наган и две «лимонки». У Шуваева – трофейный автомат, но ввязываться в бой нам строго запретили. Главное – убедиться, можно ли проскочить через мост. Мы выбрали позицию метрах в пятистах и вскоре убедились, что здесь нам лучше не соваться.

Кроме поста с пулеметом, Шуваев разглядел хорошо замаскированный орудийный окоп. Пушка вроде одна, но она наверняка пристреляна. И поставлена не только для охраны гарнизона деревни, а для таких, как мы. Мелких остатков воинских частей. Логично добавить «разбитых», но мы это слово не употребляли. Осторожно поползли назад, затем в перелеске поднялись в рост. Я почему-то ждал от старшины вопроса насчет Пашки. Что ни говори, а Паша Закутный в роте на виду был. Самый начитанный, о чем ни спроси, на все ответить мог, а немецкий лучше меня знал. Но старшина вопросов не задавал, а перебросившись со мной несколькими фразами насчет моста, действительно вспомнил Пашку.

– Дружок твой, конечно, умный. На сто шагов вперед видит. И проживет, бог даст, подольше многих, да с теплой бабой под боком. Но одного не поймет, ведь ему немцам служить придется.

– Может, и не придется.

– Нет, Леха. Слышал ведь, что они старост своих ставят, полицию организовывают. Кто же здорового парня в стороне оставит? Еще как в полицаи зачислят! А это измена Родине, с вытекающими последствиями. Расстрел. И род ню в покое НКВД не оставит.

– У него из родни одна мать.

– Ну, матери будет приятно узнать, что сын предатель. Ребят втихую бросил и смылся. А ты, Лешка, в курсе был.

Ответа от меня Шуваев не ждал, и мы молча вернулись к своим. Выслушав доклад, лейтенант принял решение двигаться дальше, искать другую дорогу. Но и другая дорога часа через полтора уткнулась в мост. Такой же бревенчатый, небольшой, похожий на первый. Только покороче и без охраны. Мыкаться дальше взад-вперед становилось опасно. Уже примелькались, наверное. Убывал бензин. Низко пронеслась пара «мессершмиттов». Бомбить или стрелять не стали. Видимо, приняли за своих. Эти приняли, а другие не примут. Рискнем!

Мост вроде был крепкий, но, судя по всему, изрядно подгнивший от времени, хотя подъезды к нему выглядели накатанными. Главное, здесь не было поста, хотя на холме, километрах в двух, снова виднелась деревня. За час наблюдения проскочил мотоцикл (и здесь немцы!), проехали две подводы с сеном и прошли несколько человек пешком. Наверное, беженцы. На этот раз в разведку пошли Прокофий Шпень и Ваня Войтик. По левому пологому берегу рос ивняк, и оба механика-водителя подкрались к мосту незамеченными. Вернулись довольно быстро.

– Пройдет танк? – спросил Князьков.

– Должон, – неуверенно пожал плечами Прокофий. – Мост, конечно, старый…

– Тьфу, Шуваева, что ли, везде посылать? – ругнулся лейтенант. – Вы же механики-водители. Кто лучше вас знает?

– Настил вроде гусеницами изодран, – сказал Войтик. – Значит, проходили танки.

– Могла и танкетка пройти, – заметил Шуваев. – В ней всего три тонны, а БТ четырнадцать весит.

– Гусеницы шире, не от танкетки.

Решили рискнуть. Другого выхода не оставалось. Шпень разогнал танк, а мы заранее перебрались на левый берег. Прокофий был опытным механиком-водителем, и танк, набирая скорость, без рывков, влетел на мост. Двадцать восемь шагов настила. Несколько секунд ровного и быстрого бега. Мы наблюдали, затаив дыхание. Десять… двадцать шагов. Вот уже и левый берег. Но «быки» у берега вдруг с треском повело в сторону. Одно из бревен лопнуло с таким звуком, словно взорвалось. Танк исчез в мешанине обломков. Мы подбежали ближе. Корма завязла в покрытой тонким льдом тине и грязи. Мотор ревел, выбрасывая фонтаны водорослей и воды.

– Не газуй! – орал Иван Войтик. – Выползай без рывков.

Мы тоже что-то кричали. Никогда не слышал, чтобы железное нутро нашего танка ревело так надсадно. Это не могло продолжаться долго. Или что-то лопнет в моторе или… БТ медленно выползал, и мы непроизвольно манили его руками: «Сюда… сюда».

Шпень, деревенский тракторист, начавший свою карьеру лет пятнадцать назад с чистки ржавых деталей, и сам видел, куда вести танк. Рискуя, он сделал в тине поворот, чтобы не упереться в остатки «быков», и полез, выбираясь из речушки наискось. Он уже почти выполз, когда обвалился слой глины и гусеницы принялись вращаться на месте. Без команды мы подхватили бревно, обломки досок. Пихали под траки все подряд. Выползай, родной! Танк выскочил в двух шагах от меня, и опасно кренясь, полез наверх. Левый берег не был слишком крутым, но пара глиняных уступов оказались серьезным препятствием. БТ переполз через второй уступ и, промчавшись сгоряча, резко тормознул.

– Прошка! Шпень чертов!

Все радостно орали, облепив танк, в котором от напряжения и перегрева что-то булькало и шипело. Открыв люк, высунулся чумазый и улыбающийся Прокофий. Мы не сразу заметили, что на окраине села появились несколько фигур в шинелях, а по полю наперерез уже несся вездеход с брезентовой крышей. Остановился метрах в восьмистах, блеснула оптика. Мы полезли на свои места.

Танк шел вдоль речки, огибая село. Вездеход, видимо, передал по рации, что появился русский танк. Первым выскочил бронетранспортер с противотанковой 37-миллиметровкой на прицепе. Нас обстреляли из пулемета, а артиллеристы торопливо разворачивали орудие. Прокофий гнал на полной скорости. Но уже появилась вторая пушка. Когда артиллеристы развернули свои стволы, мы уже миновали их и неслись напрямую к лесу. Нам в корму, с расстояния метров шестьсот, ударили одновременно обе пушки. Снаряды прошли рядом. Две небольшие раскаленные болванки весом 400 граммов врезались в рыхлую землю. Мы не отвечали. Они и так стреляли на пределе прицельной дистанции, хотя снаряды могли пробить кормовую броню и за километр. Снова залп. Снаряды летели с интервалом 3–4 секунды. И бронетранспортер добавлял веер крупнокалиберных трассирующих пуль, кого-то сорвало с брони.