По коридору пронеслось нечто вроде небольшого тайфуна, и на пороге начальственного кабинета воздвиглась Златочка, девушка пышнотелая, но слабонервная.

– Юрий Александрович, ну что это такое, ну, скажите хоть вы ей! – возопила она, подняв к потолку коровьи очи.

– Злата, для начала я скажу вам. Когда входите в кабинет, нужно стучаться. Это во-первых. Во-вторых, что я должен сказать и кому это – ей!

– Да девка какая-то! Пришла, она мне ваучеры, я ей деньги, и до свидания! А она уходить не хочет, села на стул, и ревет, и головой мотает! Я ей и воды, и валерьянки, а она только воет, да и все! Психованная какая-то!

– Ну пошли, посмотрим…

Злата пошла вслед за шефом, не то боясь «психованной», чаяла спрятаться за его широкой спиной, не то соблюдала субординацию. Из ее каморки и в самом деле доносился утихающий уже плач – тихий, безнадежный, как будто кутенок скулил под дверью. Юрий открыл дверь, и… остановился на пороге.

Ему показалось, он узнал ее сразу, как будто знал давно, как будто делил с ней тихие игры своего детства, хотя этого быть не могло, она была лет на десять, если не больше, моложе его. Быть может, она жила по соседству? Быть может, она была той самой первоклашкой, что когда-то, в выпускном классе, посадили ему на плечо и велели изо всех сил звонить в позолоченный колокольчик? Он придерживал крепенькие ножки девочки, обтянутые белыми рубчатыми колготками, и очень боялся уронить ее, тяжеленькую. А она ничего не боялась и изо всех сил трясла колокольчиком, так, что у него звенело в ушах! Потом он аккуратно опустил ее на пол, и ее смеющееся личико оказалось прямо рядом с его лицом – о, только на мгновение! Но как он запомнил малиновый жар ее щечек, блеск глаз и ровно подстриженную рыжеватую челку на смуглом гладком лбу!

У этой были огромные карие глаза, обрамленные слипшимися ресницами, тонкий нос с горбинкой и розовым пионом распустившийся, заплаканный, нежный рот, рыжие вьющиеся волосы были забраны в смешной беличий хвостик. Она взглянула вопросительно, испуганно, и Юрий Александрович увидел в ее кулачке с покрасневшими костяшками зажатые купюры. Повернулся в двери:

– Злата, чаю нам. Или вы хотите кофе? – Это уже он сказал в комнату. Незнакомка помотала головой. – Значит, чай. И пирожных. Злата, сходите в кондитерскую, принесите пирожных, разных, побыстрее.

Потрясенная секретарша улетучилась до того, как он успел дать ей денег на пирожные. Теперь пойдут разговорчики… А, плевать.

– Простите меня, – подала голос незнакомка. Она уже пришла в себя, встала, причем оказалась одного роста с Юрием, худая, с широкими плечами и осиной талией. Жонглировала потертой сумочкой, пытаясь то ли положить в нее смятые деньги, то ли вынуть комочек носового платка. – Простите. Я пойду…

– Никуда вы не пойдете, пока я не напою вас чаем. Вас как зовут?

– Тоня.

Даже ее имя логично вплеталось в узор его прошлого. Тоней, Антониной, звали его бабушку.

– А меня зовут Юрий Александрович. Вы почему плакали?

– Так, – двинула ровными бровями Тоня. – Нервы расшалились…

– Ерунда. От нервов так не плачут. У вас что-то случилось, наверное?

– Что-то случилось, да. Вам-то что за дело?

«Ого, а она с перчиком! – весело подумал Рыжов. – Хороша!»

– Мне, допустим, никакого дела нет. Если бы вы плакали на улице. Но вы вздумали заняться этим в офисе моей фирмы. Насмерть перепугали моего сотрудника, не бог весть какого ценного, но все же… Златочка и так не семи пядей во лбу, а если она последний разум потеряет?

Шутка, кажется, удалась – Тоня улыбнулась.

– Так что давайте уж поговорим, хорошо? С чего вы плакать-то взялись? Только, если не возражаете, переместимся в мой кабинет, там нам удобнее будет.

– Это все деньги ваши, – не без горечи посетовала Тоня, усаживаясь в низкое кресло. – Я на эти ваучеры несчастные так надеялась, по телевизору говорили, они по десять тысяч стоят…

Юрий Александрович растрогался. Какая прелесть! Святая простота! Кое-как объяснил бедняжке смысл чековой приватизации, та слушала, кивала. Тут и Злата подоспела, притащила чай с пирожными и метнула на «психованную» негодующий взгляд. Ишь, расселась, ножку на ножку забросила, ресницами длиннющими хлоп-хлоп! Не иначе, шефа охмурить метит, а ее, Злату, побоку! Хотела мстительно пролить ей на коротусенькую юбочку чашку кипятка, да сдержалась. Еще не хватало места из-за этой профурсетки лишиться! Злата даже не подозревала, как близка она была к увольнению, и отнюдь не из-за разлитого чая. Едва за разгневанной секретаршей закрылась дверь, Тоня поведала новому знакомому свою печальную историю, которая, пожалуй, выглядела для тех времен невыносимо типичной.

Она выросла в обычной интеллигентной семье, где папа был инженер, а мама врач. Училась прилично, но твердую «пятерку» имела только по физкультуре, потому что с детства занималась спортом и получила даже звание кандидата в мастера по плаванию. Таланты девочки были учтены при выборе учебного заведения, Тоня поступила на физкультурный факультет педагогического института. Трудно сказать, как она представляла себе свою дальнейшую карьеру, но в прошлом году она окончила учебу, и начались мытарства.

Она не могла найти работу, стадионы и секции, куда можно было бы пристроиться тренером, закрывались, в школе учителям платили смехотворно мало. Все же Тоня устроилась гонять по спортивному залу школьников, но тут заболела мама, а отец, сокращенный с предприятия, где проработал всю жизнь, ушел в непрерывный запой. Нужно было искать работенку пожирнее. Тоне повезло, ей удалось найти место в магазине спортивных товаров, куда требовались девушки определенного типа, но через два месяца, отсчитанных секундной стрелкой шахматных часов, она со скандалом уволилась, не ответив взаимностью на чувства хозяина магазина, необыкновенно пылкого кавказца. Красный флажок ее карьеры опять упал… Ей предлагали работу посудомойщицы, уборщицы, официантки – все это могло принести мало, до унылости мало денег и Тоне не подходило.

Случайный знакомый предложил ей попробовать себя на ниве шоу-бизнеса, и Тоня не сразу поняла, что имеется в виду обычный стриптиз, хотя и весьма щедро оплачиваемый. Тоня дипломатично не упомянула о том, что на тот момент с удовольствием покрутилась бы вокруг шеста, но тут вышло иначе. Раньше работа не подходила Тоне, а теперь Тоня не подходила работе. Фигура ее была чересчур худой и атлетичной, к тому же, увлекшись спортом, девочка как-то запамятовала научиться танцевать. Мама все болела, а папа все пил, и Тоня решила заняться бизнесом. То ли с надеждой, то ли с грустью посмотрела Тоня на здоровенный клетчатый капуцин, показавшийся ей тогда бездонным, заняла денег и поехала за шмотками в теплые страны, рассчитывая продать товар на местном стадионе «Динамо», переделанном, ввиду наступления капитализма, в вещевой рынок.

Разумеется, ее обокрали. Вернулась она ни с чем, а долги-то надо отдавать! Вот и решила поступиться самым дорогим, тем, что выдало государство на будущую счастливую жизнь. А увидев, как мало стоит это «самое дорогое», не сдержалась и ударилась в слезы.

Она и сейчас заплакала, такая милая, такая беспомощная, слабая и осознавшая свою слабость, как силу!

– Тоня, Тоня, не надо! Я не выношу женских слез, моя жена, например, об этом знает и никогда при мне не ревет! Я могу вам помочь.

Так, удачная фраза. Намекнул на свое женатое положение и одновременно предложил посильную помощь. Тонко, дипломатично. К слову сказать, Ганна действительно никогда не плакала, и никогда не волновала Юрия так, как этот милый бельчонок!

– Сколько вы должны?

Грустно покачивая рыжей головкой, она назвала сумму. Отнюдь не астрономическую. Юрий достал из кармана пиджака бумажник с логотипом Гуччи – подарок жены, – отсчитал купюры и протянул Тоне.

– Я… я не могу их принять, – пролепетала та, а рука, украшенная звездочкой дешевого перстня, подрагивая, уже тянулась против воли владелицы, – я не могу… взять.