Вечером, когда Алекс был дома, девушка пришла за деньгами и стала жаловаться на меня хозяину. При этом она не просто плакала, а рыдала, причитая по-арабски и кося глазами в мою сторону. Впервые у нас с мужем состоялся серьезный диалог:

– Она говорит, что хозяйка обидела ее и не заплатила денег. Это так, Натали? – строго спросил Алекс.

– Деньги платят за работу, а не за вредительство, – парировала я. – Посмотри, что она сделала с окном в ванной. Как можно было красить поверх грязи? Она что, не понимает, что окно сначала нужно вымыть?! Попробуй теперь все это отчистить! Нет, Алекс! Скажи, чтоб она больше не приходила к нам! Я не хочу ее видеть! Мне не нравится, как она убирает!

– Но, Натали... Тогда придется искать другую домработницу.

– Не придется! – упорствовала я. – Если я здесь хозяйка, я сама буду делать так, как мне нравится!

Окей? Are you agreeing?[2]

– Но девушка работает у нас уже не один год. Мама расстроится, когда узнает.

– Мама, когда узнает, что такое чистота в доме, будет рада, что избавилась от этой лентяйки и неумехи.

– Но я не понял, кто будет делать чистоту?

– Я. Я сама.

– Что? Ты сама?! Моя жена не должна работать. Я не для этого женился на тебе, любовь моя. Нет, нет! Это невозможно!

– А я и не собираюсь работать, – съехидничала я. – Просто я буду заниматься любимым делом и доставлять удовольствие себе, а заодно и тебе с мамой.

– Окей, – Алекс не стал продолжать бесполезный спор и, заплатив плачущей девушке, выпроводил ее за дверь.

Стыдно признаться, но я даже не предполагала, что в Египте есть цивилизация. Я писала письма подругам, где подробно рассказывала о своем житье-бытье, о мусульманских традициях, о том, как здесь принято существовать. Мне самой это было очень интересно, потому что в Египте все было по-другому, чем в России. И это завораживало, восхищало, притягивало. День за днем я привыкала к новой жизни. Мне все нравилось, все интересовало и удивляло. Хотелось поделиться с кем-то, поболтать, посплетничать, но мама была далеко, а русскоговорящих друзей у меня тогда не было.

Алекс утром уходил на работу, а в пятнадцать ноль-ноль всегда возвращался домой, обедал и ложился спать на час-полтора. Он так привык. Так здесь делались дела. Собственно, сиеста существует во всех южных странах.

Проводив утром мужа на работу, я занималась собой и домашними делами.

Домработница больше не приходила, и я день за днем наводила порядок в квартире. Мне это очень нравилось и доставляло огромное удовольствие. В моем доме должно было быть чисто, приятно и уютно жить.

Выходить из квартиры одной, без Алекса, мне не разрешалось. Это было не принято, да и опасно. Я только начинала знакомиться с Египтом, с его традициями, историей и культурой.

Недели пролетали, как один день. Каждую пятницу мы планировали съездить в Александрию, навестить родственников и забрать маму. Но каждый раз у мужа возникали неотложные дела, и мы откладывали поездку.

Алекс звонил мне с работы по нескольку раз в день, спрашивая, чем я занимаюсь. Я думала, что он беспокоится обо мне, а он просто дико ревновал. Тогда я этого еще не знала.

Зато со мной всегда была моя новая подруга Карина.

Она с первых дней вошла в нашу жизнь. Я была просто счастлива дружить с ней. Карина была всего на три года старше меня, и у нас было много общего. Она плохо знала английский, я тоже разговаривала на нем с пробуксовкой, а никакого другого иностранного языка пока не знала. Но тем не менее мы очень хорошо договаривались на языке мимики и жестов. Со стороны это выглядело, как забавный спектакль.

Карина многому меня научила: как готовить местные блюда, как обрабатывать местные овощи и фрукты (мой родной Калининград – несколько не Африка, я привыкла к другому ассортименту). В магазине и на рынке Карина показала мне, что надо покупать и как. Поскольку объяснить ей было трудно, то она делала, а я повторяла.

Однажды я захотела купить мяса или колбасы.

Небольшой рынок был рядом с нашим домом. Разделанные туши коров и овец, и связки разнообразнейших колбас висели, подвешенные на крюки. Все туши были с хвостами: их специально оставляли необработанными, чтобы покупатель видел, какое это мясо. Мухи садились на туши, и продавец только и делал, что сгонял их полотенцем.

Я подошла выбрать что-нибудь из ряда. Карина скорчила такую гримасу, что я не только отдернула руки от колбас, но буквально отскочила в сторону, будто пойманная на чем-то неприличном. «Ю вонт мит? Мит?»[3] – спрашивала она меня на нашем общем искаженном английском. Я закивала, и она за руку отвела меня в лавку, где стояла большая клетка с живыми курами. Большие, откормленные птицы теснились в клетке, возмущенно кудахтая.

Карина объяснила что-то продавцу по-арабски, показывая руками, чего она хочет: двумя ладошками прихлопывая перед его носом, будто лепит котлетки. Так малыши лепят пирожки из песка.

То, что я увидела потом, врезалось в мою память на всю жизнь. Я даже представить себе не могла, что такое возможно!

Продавец – красивый египтянин лет тридцати – открыл клетку с курами, достал одну, положил ее на огромный каменный стол, а голову – на доску, будто на эшафот, и махнул широким ножом. Фонтан хлынувшей крови куриный палач замотал махровой тряпкой, подозрительно грязной, видимо, многоразовой. Трепыхающуюся безголовую тушку продавец бросил своему напарнику – совсем еще мальчишке, сидевшему за его спиной. Тот, зажав курицу между коленями, начал ощипывать ее так быстро и профессионально, что я не успевала следить за его руками. Он работал, как автомат. Не успела я прийти в себя, как обработанная чистая тушка уже лежала опять на столе, и продавец резал ее на части. Секунда – нет бедра, еще секунда – нет второго бедра. Через пять секунд ровные части лежали на столе, а продавец нарезал грудку на тонкие ломтики. Уложив их в пластиковый поддонник и упаковав тонкой пленкой, он с улыбкой подал его Карине. Она отсчитала деньги и поблагодарила продавца. Тот стоял довольный и счастливый, что угодил нам, и потому, что такие красивые девушки купили мясо именно у него, а не в соседней лавке.

Я стояла в полном ступоре, не в силах пошевелиться. «Гоу, гоу, Наташ-ша», – Карина за руку вывела меня из лавки и подала мне пакет с мясом.

Придя домой, я положила еще теплые куски курицы на сковороду, и через пять минут еда была готова.

Тогда для меня это было жутким стрессом! Несмотря на то что это мясо просто таяло во рту и было вкуснейшим, я не смогла проглотить ни кусочка. Со временем я привыкла и покупала только такую курицу: зарубленную и ощипанную на моих глазах. В ее свежести я была уверена на сто процентов.

Что мне сразу не понравилось в Карине, так это ее отношение к матери Алекса, Зейнаб. Моя подруга при одном только упоминании имени свекрови корчила недовольную гримаску и изображала кого-то важного и надменного. Мне не приходило в голову, что Карина пытается враждебно настроить меня по отношении к свекрови. «Что делать, – пожимала я плечами. – Не сложится – разъедемся».

Про Карину я хочу рассказать наособицу – все-таки четыре года прошло, могу говорить о ней более-менее объективно.

Она настоящая «освобожденная женщина Востока», образованная мусульманка со свободными, независимыми взглядами. Она слушает Мадонну и Шакиру, смотрит американские боевики по спутниковой антенне, ходит в ночные клубы и обожает шопинг в европейских бутиках.

В доме, где жил Алекс, было пять квартир. Соседи никогда не вторгались в частную жизнь друг друга, но при встрече всегда здоровались и улыбались.