Смотрели все, даже рекламу. Телевизор – это, в психушке, единственное окно в нормальный вольный мир.

И здесь находились мастера-ломастера пытавшиеся «настроить» антенну или беспорядочно пощелкать пультом, но таких до антенны не допускали и близко, а пульт в руки не давали – телевизор в психушке дело серьезное. Два месяца, проведенные отделением без телевизора (пока он был в ремонте) показались двумя годами – так здесь вечером муторно и тоскливо без этого цветного экрана.

В конце - концов, по многочисленным просьбам больных, врачи разрешили в отделение DVD-плеер. Тут и началось веселье – «Троя» и «Гладиатор», «Титаник» и «Мумия», «Чистилище» Невзорова и видеоклипы – больные только успевали заказывать диски домой или выпрашивать их «в прокат» у медсестер и санитарок.

Короче, честно, я не знаю, как тяжело было в дурдоме до начала телевизионной эры, но догадываюсь и сочувствую арестантам прошлого.

В 2005 году в отделении появился жидкий, заваренный чифир. Мы наловчились брать с собой в столовую пластмассовые бутылочки из-под кефира, уже заряженные заваркой. В столовой, пока никто не смотрит, мы подаем свои бутылочки в окно раздачи, и столовщица заливает наш чай кипятком – кому нальет, а кого и пошлет. Счастливцы, получившие порцию кипятка, суют бутылочку за резинку штанов, в рукава, в карманы пижамы и несут в отделение, обжигаясь разогревшимися от кипятка бутылочками. Самое трудное – пройти сестринский пост. Если бутылочка видна, или сильно оттопыривает карман, вас тут же остановят, а ваш драгоценный груз тут же отберут. Если смена плохая или не в настроении – могут остановить человека и не имеющего внешних признаков несения чая, ошмонать и отобрать все обнаруженное.

Блатные больные, имеющие хорошие отношения с дежурной сменой медсестер почти открыто несут заваренный чай в ведерках из-под майонеза.

Администрация прекрасно знала, в каких целях больные используют пластмассовые стаканчики и бутылочки и поэтому при шмонах все это, даже пустое и не имеющее ни следа использования под чай, отметалось нещадно.

Отметались и пластиковые баллоны из-под газировки, используемые больными для хранения питьевой воды – в них легко при наличие сахара (а его в отделении полно) можно поставить бражку, а этот процесс пресекали в корне, отбирая баллон раньше, чем его «зарядят» и «поставят».

У каждого больного на спецу имелась своя история болезни. Время от времени и довольно часто в нее была необходимость вшивать новые листы – как-то справки, листы анализов, постановления суда, дневники наблюдений и многое другое. Поручена была эта работа дежурным медсестрам, но сами понимаете – как бы ни работать, лишь бы не работать. И это дело, в конце - концов, легло на плечи больных. Когда мне начали предлагать подшить то или иное дело я не отказывался и эта работа, происходившая обычно в тихий час или поздно ночью, стала для меня постоянной.

Я стал обладателем информации обо всех больных – об их болезнях, об их жизни, об их преступлениях, но общаться, например, с педофилом стало для меня значительно труднее, так как я уже конкретно знал, что общаюсь с педофилом.

Доходило до того, что, подшивая листы с решениями выписных комиссий, я за сутки-двое знал, что ждет человека – выписка или продление срока. В некоторых случаях я приносил эту информацию в отделение и человек уже заранее знал – волноваться ему перед комиссией или быть наплевательски к ней настроенным. Естественно, таки сведения я сообщал людям, полностью заслуживающим доверия, иначе, сдай меня хоть один из них, и моей карьере пришел бы полный и бесповоротный ездец.

Прошивал я дела легко и непринужденно, а дело в том, что, начинаясь листов с двадцати, дело за года превращается в увесистый том, толщиной не уступающий кирпичу. Продырявить такой талмуд медсестре не под силу, поэтому в отделении всегда будет больной, кому эту работу поручат.

Стягивают листы истории болезни четверной или даже восьмерной ниткой, иначе она попросту порвется.

Есть и веселые моменты. Подшиваю как-то к истории болезни письмо больного домой и быстро читаю го. Оно заканчивается скромными и ни к чему не обязывающими словами «Так как я являюсь богом…». Все еще не перестаю удивляться такому.

Некоторые настолько доходили в своем отчаянии, что буквально становились частью койки. Они лежали без движения день и ночь, круглые сутки напролет. Их уже ничего в этой жизни не интересовало – поесть и поспать, вот и вся жизнь. Загонялись до такой степени, что покрывались вшами. Таких больных, не выдержавших однообразия психушки и превратившихся в живых мертвецов, обычно собирали в 8, 9 и 11 дефектных палатах, поближе к туалету, так как они даже помыться толком не могли. О личной гигиене они забыли так же, как о жизни вообще. Такое растительное существование быстро приводило их к полнейшей деградации – как физической, так и умственной, и, выйдя на волю, они уже не могли ни работать, ни ухаживать за собой. Врачи понимали это, и, зная, что и на воле такой «овощ» уже не опасен, выписывали их побыстрее, то есть выписывали именно тех, кому выписка собственно и не нужна.

Другие же больные, не пожелавшие сдаться условиям быта, приводили в порядок свои палаты, развешивали на койках цветные полотенца (единственный разрешенный цветной предмет из материи на спецу), даже разводили цветы. Было умилительно и немного смешно наблюдать, с какой теплотой и заботой эти бывшие насильники и убийцы разводят на окнах в банках из-под майонеза своих питомцев. Обменивались отростками, заказывали отростки санитаркам, приносили отсадки из дома, отращивали в стаканчиках с водой и ухаживали за цветами, как за детьми. В основном любили выращивать ярко цветущие, но в каждой палате был лимон или апельсин, выращенный из семечка. Цветы в отделении были везде, в каждом кабинете, в каждой палате, за исключением наблюдательных и дефективных и туалета. Казалось всю теплоту, еще оставшуюся в зачерствелых сердцах эти люди отдавали цветам. У меня на окне рос лимон. Сам я большой ценитель кактусов, но их не разрешали по причине колючек.

Было весьма занятно наблюдать, как взрослые мужики выстраивались в очередь перед ванной, долго дожидаясь очереди, чтобы помыть своим питомцам листья.

Мне же пришлось заняться цветами, росшими не на подоконнике, а на территории больницы.

У каждого отделения были свои клумбы, за которыми тщательно ухаживали, пропалывали и поливали (конечно, воду таскали больные, то есть мы). Цель – чтоб к пятнадцатому августа все клумбы покрылись цветущим ковром астр, хризантем или других цветов. Ведь 15.08 обычно по всей больнице проводится «Праздник цветов», на который приезжали врачи с Владивостокской, и даже сам главный врач больницы. Комиссия из врачей оценивала красоту клумб и назначала места. Три победивших отделения получали ценные призы – электрочайники, музыкальные центры, а один раз наше отделение, заняв первое место, выиграло огромный телевизор.

Но красивая клумба – это еще не самое главное на «Празднике цветов», главное – это поделки из природных материалов, которые тоже оценивает жюри.

За две, за три недели до праздника в отделениях начинается лихорадочная работа – ищут больных, способных к творчеству и готовят панно и поделки. Мы готовим панно из колосков и ваты, из крупы разных оттенков и ягод рябины, делали поделки из коряг и мха. На ура шли человечки из коры и веток. Работы было много, готовились даже по ночам. Наша фантазия при этом совершенно не учитывалась – идеи «приносила на блюдечке» старшая медсестра. Единожды мне удалось пробить свой проект – мы сделали орла из гусиных и куриных перьев и заняли первое место, выиграв телевизор.

Делали целые деревянные замки, лепили из хлеба Шрека, писали маслом пейзажи и натюрморты. Оказалось, что больные, целыми днями умирающие от безделия по своему даже талантливы и способны на многое.

Обидно, что все с таким трудом сделанное после праздника уничтожалось – хранить все это было просто негде, да и любое спец отделение стремится к минимуму в вещах.