– Твой человек, Кат?

Светловолосый зашипел сквозь зубы – гневно раздулись ноздри хищно загнутого носа, – дернул головой.

– Я не Кат. Меня зовут Сет. И убери отсюда этого… – смерил меня взглядом, будто кипятком ошпарил. Не найдя достойного определения, сплюнул в грязь. – Хочешь подсадить крысу? Не утруждайся. Обещай замолвить за меня словечко, и еще до Мадры я сдам тебе атамана, – он улыбнулся криво, – тепленьким…

Воин усмехнулся, сокрушенно качнул головой, присел рядом на корточки.

– Звать‑то тебя, может, и Сет, а прозывают – точно Катом. Ты известный грабитель и душегуб… Разве что с Одноглазым сравнишься? Нет? Не повезло Одноглазому – не такое теплое у него местечко… А то, глядишь, и заткнул бы тебя за пояс, а? – Он длил паузу, дожидаясь ответа. Сет улыбался, но молчал. – Ну, ничего… – Поднимаясь, воин хлопнул ладонью о колено, звук вышел глухим и влажным. – Прибудем на место, всех вас перевешаем. Разбору не будет.

Развернувшись, он побрел куда‑то в сторону, на ходу снимая и складывая на руки семенящему рядом солдату тяжелую, глухо звякающую амуницию. Я провожал его взглядом, пытаясь осмыслить услышанное, поверить в происходящее. Бред принимал все более ужасающие формы. Хотелось кричать, и я вскрикнул – от боли, когда что‑то холодно и бодряще нырнуло под ребра. Обернувшись, я наткнулся на серо-стальной взгляд.

Со мной никто не разговаривал. После того как я упомянул лабиринт, пленные старались держаться подальше – насколько позволяла цепь. Да после того как нас подняли и – тычками и ударами – погнали вперед, вдогонку успевшему скрыться обозу, никто и не болтал. Мы бежали. Сначала вразнобой, конвульсивно дергая сковывавшую нас в одну связку цепь. Потом, когда Сет раздал достаточно команд и пинков, – ровно и слаженно, будто воинская часть на марше. Хорошо хоть не в полной выкладке, но с руками, скрученными за спиной. Общаться с солдатами мне не хотелось – я и без разговоров боялся сорвать дыхалку.

Мы с Сетом бежали в паре, он был ближе всех в связке, я ориентировался на него. Сет дышал через нос и смотрел под ноги. Я, борясь с искушением вывалить язык на плечо, захлопнул пасть и тоже начал следить за дорогой, – земля, разбитая десятками ног и колес, казалась одной сплошной и гладкой поверхностью. Вглядываться в это жидкое месиво было бесполезно, я надеялся лишь поймать и упредить тот момент, когда нога подвернется в щиколотке, запнувшись о камень, спрятанный под водой.

Но когда, наконец, послышался и неслаженный скрип колымаг, и разноголосый говор людей, и крики животных, солдаты дали команду «шагом». И мы пошли. Быстро, но пошли. Догнав плетущиеся в хвосте волокуши, мы уже выровняли дыхание и даже чуть сбавили шаг. Я понял: эта длинная живая цепочка движется со скоростью последнего составляющего ее звена. А последними идут люди. Пользуясь раскатанной будто специально для них дорогой, они тянут смастеренные из лозы и гибких пород дерева волокуши, на которые валом свалено сено, а поверх – нехитрые изделия деревенского ремесленника. Не иначе на продажу в город… или на ярмарку.

– Съели, да? – На ворохе корзин, придерживая их и держась за них – одновременно, ехал мальчишка лет семи. Облаченный в грязную, но крепкую робу, босой… Босой. Я подумал эту мысль дважды, и все же она не желала укладываться в голове.

– Сколько вас полегло? Половину перебили дружинники? Больше? – Мне невольно захотелось надрать наглецу уши. Триста метров бегом да в одной связке странным образом сблизили меня с грабителями.

– Храбрый, да? – Заговоривший попытался плечом утереть разбитый в кровь нос, не сумел и, в два шага нагнав товарища, утерся о его спину, – где бы вы были, кабы не дружинники? Перерезали б мы горло твоему папашке, а тебя к себе бы взяли, – он шмыгнул, затянувшись глубоко, прочистил горло и сплюнул бурые сгустки, – только язык сперва укоротили бы… Храбрец.

Связка грянула хохотом, верховые обеспокоенно подтянулись ближе, хозяин волокуши нервно передернул плечами, вся плетеная конструкция опасно покачнулась, но мальчишка удержал равновесие.

– Заткнись! – Сет рявкнул это одновременно с отцом ребенка. Вскинул голову, смерив балагура взглядом. Тот заткнулся. Ненадолго.

Обоз плелся вяло, лес у обочин не занимал взгляда, и через несколько минут разговор возобновился.

– Грех тебе глумиться, последыш. Думаешь, нам твои корзины нужны были? Ну, взяли бы, конечно, парочку… на хозяйство. Так то – добыча не богатая.

– Я не последыш. – Мальчишка настороженно прищурился. – С чего ты взял, будто я – последыш?

– А как же, – грабитель обернулся, подмигивая идущим следом товарищам, – раз ты на базар едешь, значит, ты и младшенький, а прибьем тваво батьку, как раз и останешься… последыш!

– Твоя неправда! – Слезы зазвенели в голосе, и только поэтому он сумел перекрыть гогот. – Неправда ваша! Как вы батьку прибьете, когда вы связанные?!

– Ой, связанные! – Балагур никак не унимался. – Вот погоди, ночь придет – весь обоз перережем! Чай, с замками обращаться умеем и ножи в руках держать сподручные!

– Мооол-чать! – Охрана не выдержала, солдат дернул коня в сторону, ожег весельчака плетью.

Гогот стих. Лишь некоторые крутили еще головами, стряхивая набежавшие на глаза слезы, а неугомонный балагур тихонько похохатывал.

Мальчишка обиделся и заметно испугался. Осторожно перебирая ногами, забрался повыше. Не рискуя повернуться спиной, стал смотреть по сторонам, на медленно плывущие мимо деревья.

В связке завязались тихие разговоры:

– …Телег по десять…

– Сколько раз уже было…

– Ей-ей, лучше… голову отсекли… встал бы обоз… от хвоста путь загородил…

– …Полегло бы народу сколько…

– …Да, уж все меньше… взяли бы добычу богатую…

– …Тут уж не товар… тугие кошельки в голове… охрана знатная…

– …Ту охрану считать поздно…

Я крутился во все стороны, пытаясь уловить суть. Хотя разговор шел почти шепотом, пленные грабители без труда слышали друг друга, я же – скорее читал по губам.

– Ты уши не больно‑то развешивай. – Сет ткнул меня локтем в бок.

Я обернулся.

– Он это серьезно? Что всех повесят? Без разбору?

– Капитан Вадимир? Этот серьезен. Слово сдержит – как пить дать… – Сет потупил взгляд, задумался. – Ты и вправду не знаешь?

– Что? – безуспешно попытался сообразить я.

– Да ты и впрямь… не отсюда, – он сверлил меня взглядом. – Была б моя воля, я б тебя… Чую, доставишь ты хлопот нам…

– Это еще почему? – Я вскинулся, почуяв невысказанную угрозу.

– То б нас повесили, и дело с концами… Боюсь, пытать станут.

– Что-о-о?! – Я бы остановился, если б не тянувшая вперед цепь.

– Сдается мне, братец, лазутчик ты. Белгрская ищейка… И историю на твоем месте я придумал бы повеселей, чем про лабиринт россказни. – Одним взглядом он измерил меня вдоль, поперек и вглубь. – Не выбираются такие, как ты, из лабиринта. Будет тебя Вадимир расспрашивать, молчи лучше со своими сказками.

Если, разговаривая, он приблизился почти вплотную, то теперь демонстративно отступил на всю длину в принципе короткой цепи.

Я задумался над его словами. Крепко задумался. Капитан не поверил моему рассказу о девочке. Очевидно, ей удалось хорошо спрятаться в лесу, а солдата оглушил кто‑нибудь из грабителей, тот, кому повезло больше, чем товарищам. И я уже не знал, так ли это хорошо, как кажется на первый взгляд. Ребенок. Один. В лесу. Допустим, она без труда проведет там день, а если не испугается и не заплутает, может и вернуться в избушку. Но маленькая девочка. Одна. В лесу… Ночью.

Я зябко поежился, так неприятна была эта внезапная мысль. О том, что она может рискнуть и попытаться найти дорогу домой, я предпочитал даже не думать. Огляделся: солнце вставало над вершинами самых высоких деревьев и начало уже припекать, дорога подсыхала, жижа под ногами превращалась в вязкую грязь. Прошло часа полтора – не больше, еще есть время, но с каждой секундой путь обратно становится все длиннее. Итак, мне надо было срочно покинуть обоз.