– По долгу службы я обязан знать: что, кто и где в доме находится. А если я не хочу, чтобы кто‑то меня увидел, я просто отвожу ему глаза. – Рол притопнул ногой. – Я задал вопрос!

– Ага, – я думал так же лихорадочно, как и жевал, – а почему ты не мог найти чернильницу?

Надо отдать ему должное, Рол чуточку смутился:

– Я чувствую не точное место, лишь приблизительное расположение. Я видел, что чернильница в этой комнате, но не знал, где именно. – Он вдруг постучал по носу вытянутым указательным пальцем. – Зачем ты им нужен, Никита? Что такого ты знаешь? Чего ты боишься?

– Я ничего не боюсь!

Я отложил ощипанную виноградную кисть. Вынул из‑под блюда сложенное вчетверо полотенце, принялся тщательно вытирать руки. По лицу Рола пробежала брезгливая гримаска. Я не обратил внимания. Еще раз хорошенько подумал – да, я не боюсь. Но мне надоела ситуация, в которой каждый вертит мной, как хочет. Я не привык оказываться в центре всеобщего нездорового внимания.

Рол раскачивался на каблуках, меряя меня насмешливым взглядом:

– Полная дезориентация в ситуации утраты причинно-следственных связей. Неудивительно, что вашу историю, по твоим словам, переписывали несколько раз. Поди разберись… А ты говоришь… – Он усмехнулся, прищурился и, подмигнув, вдруг сгинул.

– Вернись! – Я сжал голову в ладонях: кажется, утихшая было боль в затылке грозила вернуться с новой силой. – Рол! Рол, где ты?

Тщетно. Мне никто не ответил.

Я встал. Сделал пару осторожных шагов. Рол не подвернулся под ноги и не выдал своего присутствия шорохом. Я вообще засомневался вдруг, что домовой все еще находится в библиотеке. И я отправился в путешествие вдоль бесконечно высоких, уходящих под темный резной потолок, стеллажей.

К верхним полкам вели пятиметровые лестницы, они легко скользили по желобам в полу, стоило чуть тронуть ладонью. Стены библиотеки постепенно сдвигались, и вскоре я вышел к ее сердцу. Там лепестками цветка раскрывались еще три такие же комнаты, точно так же забранные стеллажами вдоль стен и уставленные столами, столиками, креслами и – в глубине, у самого окна – одним большим кожаным диваном. Двери были в двух комнатах из четырех. Из одних окон был виден лишь кусок крепостной стены и неподвижно замерший страж. Зато два других показывали кино поинтереснее. Я увидел маленький кусочек внутреннего двора у дальней стены Цитадели и огромную, сплошную – без следов кирпича или каменной кладки, без единого окна – иссиня-черную башню в центре. Почти припав к подоконнику, так что щека коснулась теплого дерева, я сумел разглядеть вершину этой центральной башни и вроде бы ленту моста, уходящего куда‑то в сторону. Прильнув к последнему окну, я полюбовался уже хорошо знакомым лесом за широкой межой вырубленных деревьев. Не было видно ни тракта, ни даже тропинки.

Комната с видом на лес показалась мне более ухоженной, чем остальные, и я решил, что напал на следы Рола. В самом деле, взобравшись почти под потолок, на одной из полок у самого окна я обнаружил аккуратно заправленную постель, письменный прибор у изголовья и три сундучка – в ногах. Рядом с прибором лежала толстая книга со множеством матерчатых язычков-закладок и стопка накрест перевязанной синей лентой бумаги. Окинув все беглым взглядом, я поспешил спуститься.

Блуждая по комнатам, обнаружил, что одна, наиболее захламленная, отведена под хозяйственную часть, и хранящиеся там документы заинтересуют разве что комендантов городов Белый Дол, Храт, Сторица, другая – та, в которой обосновался Рол, – содержала тома исторических хроник, километры дипломатической корреспонденции. Имена адресатов говорили мне меньше, чем титулы. Разбирая пожелтевшие листы, я сообразил, по крайней мере, что в этом мире существуют как минимум два языка, в которых без труда можно было узнать современные мне русский и английский – различия в написании были почти не заметны, – и лишь два крупных королевства, соединенных кровными узами и перевязанных ленточкой тракта Двух Корон. На протяжении по меньшей мере пятисот лет отношения их были сложными, но ни разу дело не доходило до крупных стычек. Чувствуя силу друг друга, соперники предпочитали обмениваться полными желчи дипломатическими нотами да редкими приграничными склоками. Судя по подписям, в Белгре у власти стояла религия, и король являлся одновременно первосвященником. Будто подслушивая давно начавшийся разговор двух совершенно незнакомых мне людей, я скоро запутался в именах и датах и понял, что ничего нового из туманных полунамеков меж строк уже не почерпну.

Тогда я оставил зал ради следующего – он не заинтересовал меня надолго. Флора и фауна этого мира – безусловно уникальная – на мой беглый взгляд была так же интересна и бессмысленна, как природа Галапагосских островов. Физика же для всех миров казалась совершенно одинаковой. А вот в последнем отделе я застрял надолго.

Листы на полу разительно отличались ото всех, виденных мной ранее, и, подняв первый же, я сразу узнал распотрошенный научно-популярный журнал отечественного издания. Судя по всему, страница выпала из середины статьи о пчеловодстве. Я присел и скоро в грудах разноформатных листов обнаружил пару обложек. Затем мне попались журналы «Крокодил», «Техника – молодежи», «Работница» – я хорошо их помнил, в детстве они регулярно появлялись на кофейном столике, а моя тщательно рассортированная подшивка «Техники» до сих пор пылилась где‑то у мамы на антресолях. Я кинулся к полкам и с радостью обнаружил собрания сочинений отечественных и зарубежных классиков! Если все это носят сюда из моего мира, я, конечно же, скоро окажусь дома! Смеясь от счастья, я бежал вдоль стеллажей, не обращая внимания на вспархивающие из‑под ног листы, пальцы скользили по выпуклым корешкам – глянец, картон, ткань, кожа. Добежав до окна, упал на диван, хохоча.

Успокоившись, я почувствовал под пальцами непривычно шероховатую поверхность. Перекатившись на живот, глянул вниз – рука почти касалась пола и груды темных, мелко испещренных клинописью берестяных полос. Припав щекой к нагретой солнцем коже дивана, я поднял одну – берестяная грамотка странно, непривычно зашуршала. Я замер, испугавшись, что вот сейчас темный лоскуток рассыплется в прах. Но все обошлось. Пробежал глазами пару строк – и ничего не понял.

Обратно я шел осторожно, будто по углям. Добравшись до первых полок, убедился, что книги там – максимум семидесятых годов издания. Да и тех – чуть. И все равно идиотская ухмылка не хотела сходить с лица. Я прихватил томик Джека Лондона и побрел туда, где меня нашел Рол. Во мне крепла уверенность, что вскоре я вернусь домой. Я только что видел неопровержимые доказательства связи двух миров, может быть, непрочной, но постоянной, уходящей корнями далеко в прошлое. Я настолько убедил себя в этом, что, раскрыв сборник увлекательнейших рассказов любимого писателя, не заметил, как заснул, умиротворенный.

– Вставай!

Конечно же, Рол вернулся. За время отсутствия его манеры не претерпели существенных изменений, он расталкивал меня достаточно бесцеремонно.

– Надеюсь, ты не станешь ждать здесь этого… адепта, а?

– Почему же? Может, он действительно снимет с меня заклятие? – Я потянулся, протер глаза, заходящее солнце бросало алые отсветы, и пол казался усыпанным крупными лепестками розовых цветов.

– Нетренированная память, отсутствие внимания, неумение мыслить логически. И это на него я трачу свое драгоценное время! У меня возникают сильнейшие сомнения на ваш счет, молодой человек…

Я застонал. Домовой сунул мне в руки плотно упакованный мешок, я сразу запутался в лямках.

– Ты хоть сам веришь в то, о чем говоришь? – Он вопросительно склонил голову набок.

Рол был серьезен. Более того, Рол был встревожен, я увидел это в его взгляде.

– Нет, – ответил я, разом подобравшись. Я проснулся наконец окончательно и сумел разобраться с заплечным мешком. – Извини, Рол. Я запутался. Я уже не знаю, кому мне верить, но одно я знаю наверняка. Я хочу уйти отсюда. И уж точно никому не позволю копаться у меня в мозгах.