Работа наша близилась уже к концу, но конца-то мне и не суждено было дождаться. Виною этому была моя торопливость. Однажды я высказал предположение, что недурно было бы продать нашу машину какому-нибудь богатому государству. За нее дадут нам целое состояние, так как она принесет громадную пользу как при нападении, так и при обороне.

Холгерсен запротестовал. Он был одним из тех слюнтяев-идеалистов, которые ненавидят войну. Говорю же вам, сэр, — слюнтяй! Посмотрели бы вы на него вне стен лаборатории! На работе он огонь, пламя, он обжигает, он искрится, как алмаз! А в жизни — рассеян, беспомощен. Огромное доверие ко всем! От любви к людям, от раскрытого настежь сердца! И это еще не все. Самое страшное — абсолютно равнодушен к деньгам! К доллару! Скажите, сэр, похож такой тип на делового человека? Можно с ним вести деловые разговоры? Сенатор пожал плечами.

— Оле не только не откликнулся на мое предложение, — продолжал горбун, — мы крупно поссорились, а на другой день он пропал. И машина наша осталась недостроенной, так как без него я был, как слепой котенок.

Я шесть лет искал его по всему свету, но он как в воду канул. А когда Нью-Йорк поразила эта загадочная глухота, я понял, что подобную штуку мог выкинуть только Оле Холгерсен, только он один и больше никто на земле.

— Один момент! — сенатор поднял карандаш и крепко стукнул его торцом об письменный стол. — Отвечайте немедленно! Каков принцип вашего изобретения? Интерференция звуков, или…

По лицу Бакмайстера Аутсон понял, что продолжать дальше бесполезно. Гнусный рот карлика улыбался и говорил без слов: “За болвана меня считаешь?”

— Говорите дальше, — угрюмо буркнул сенатор.

— При многих неудачных попытках докончить машину без Холгерсена я случайно натолкнулся на открытие чрезвычайной важности. Я изобрел прибор, нечто вроде пеленгатора, которым могу определить точку, где стоит машина Холгерсена. Для этого нужно лишь, чтобы машина его действовала, излучая в воздух свои радиоволны. А так как оглохший Нью-Йорк лучшее доказательство того, что она действует, то я безошибочно определю, где скрыта эта машина, а с нею и Холгерсен. Я не требую от вас вперед ни одного цента, но в случае успеха вы платите мне оговоренную сумму. Согласны?

— Согласен. Работайте! За всем, что вам будет нужно, обращайтесь непосредственно ко мне.

Бакмайстер стремительно сорвался с кресла и, подбежав к сенатору, схватил его за руку. Пожатие холодной руки горбуна заставило Аутсона вздрогнуть от непреодолимого отвращения.

Горбун метнулся к двери и пропал.

“Не сон ли все это?” — думал сенатор, глядя на пустое кресло, в котором минуту назад нервно дергалось уродливое существо. — И Москва здесь ни при чем? Новая неудача! Но посмотрим, посмотрим, как дальше лягут карты!..”

Снежно-белый “Боинг” уже стрелял голубоватыми струйками дыма, готовый каждую минуту сорваться со скучной земли. Президент вызвал сенатора Аутсона для личного доклада.

Услужливые руки уже готовились распахнуть дверцы кабинки. Аутсон занес ногу на подножку и вдруг попятился: кто-то сильно потянул его сзади за пальто. Сенатор гневно обернулся. Перед ним стоял горбун Бакмайстер.

— Ну что?.. Что?.. — крикнул сенатор.

— Я запеленговал Холгерсена. Едемте скорее к нему.

— Куда? Где он? — вцепился сенатор в плечо горбуна.

— Сначала деньги, а потом Холгерсен. Платите, сэр. Аутсон почувствовал, как кровь ударила ему в голову.

— Неужели вы не верите мне, сенатору Штатов? — крикнул он.

— Нет, — коротко ответил горбун.

Аутсона пошатнуло, как от крепкой пощечины. Подняв кулаки, он шагнул вперед и остановился перед Бакмайстером. Горбун спокойно нагнулся и, сорвав какую-то травинку, начал внимательно рассматривать ее.

Кулаки Аутсона бессильно опустились. Он отвернулся, вытащил чековую книжку и написал чек в государственное казначейство на миллион долларов.

Бакмайстер почти вырвал чек из рук сенатора и, быстро взглянув на цифру, протянул его обратно сенатору.

— Это стоит два миллиона долларов, сэр! Держите свое слово, сэр.

Аутсон разъяренно швырнул чековую книжку секретарю и взбежал в самолет. Через несколько минут в самолет поднялся Бакмайстер. Он держал в руках два чека, и оба протянул сенатору.

— Подпишите на два. Старый чек можете уничтожить. Сенатор подписал и зло отвернулся.

— Благодарю. Вот это честная игра. А теперь вылезайте из самолета. Мы никуда не полетим.

Сенатор медленно поднялся. В глазах его были отчаяние, страх и ярость.

— Захотели в газовую комнатку? — прохрипел он.

— Спокойнее, сэр, — поднял карлик крошечную ладонь. — Самолет не нужен. Всего тридцать километров.

Он протянул сенатору лист тонкого картона. Это был крупного масштаба полицейский план одного из районов Бруклина. Красным кружком был обведен дом № 421.

— Полисмены нужны? — спросил уже деловито сенатор.

— Это государственная тайна, сэр. Зачем лишние глаза и уши? — поучающе, с издевкой ответил горбун. — Оле в счет не идет. Свиреп только его преданный слуга, негр Сэм. У вас есть револьвер, сенатор?

Аутсон молча хлопнул по карману.

— У меня тоже есть. Достаточно. Поехали, сэр!

Лимузин буквально глотал пространство. Дома Бруклина, словно отбрасываемые невидимой рукой, отлетали назад. Отсутствие всякого движения на улицах позволяло сенаторскому лимузину развить бешеную скорость.

“А мой полет в Вашингтон? А мой доклад президенту, — вспомнил вдруг Аутсон. Махнул рукой. — Э, после…”

Машина круто затормозила и остановилась. Горбун бесцеремонно толкнул Аутсона и показал на дом направо. Сенатору бросилась в глаза громадная вывеска кино на высоте первого этажа.

Выскочив из автомобиля, горбун подбежал к входной двери кино. Дернул. Заперто. Наклонился над замком, ковырнул каким-то металлическим предметом. Опять тронул за ручку. Дверь подалась.

“Ловко, — подумал Аутсон. — Из этого профессора вышел бы недурной взломщик”.

Горбун вытащил револьвер. Решив ничему не удивляться, сенатор тоже вытянул из кармана свой браунинг.

Горбун неуверенно шагнул вперед. Старик негр встал в дверях, загородив проход. Но поднятые револьверы красноречивее всяких слов пояснили ему, чего хотят эти двое белых. Старик попятился, оскаливая желтые клыки.

Бакмайстер растерянно закружился по громадному фойе. Нерешительно толкнул ладонью какую-то дверь и скрылся за нею. Сенатор последовал за горбуном. Они очутились в пустом зрительном зале. Вправо и влево уходили ряды кресел. Смутно белел экран. В серой полутьме можно было разглядеть маленькую дверь вправо от экрана. Сенатор резко отстранил карлика и нетерпеливо толкнул дверь. Она легко открылась. За дверью тоже была тьма, но ее чуть подсвечивал неяркий красновато-желтый свет, похожий на свет потухающих углей. Сенатор шагнул через порог и теперь разглядел, что тлеющий свет шел не от углей в камине, а от больших радиоламп. Их золотистый свет перемежался зелеными и красными глазками индикаторов и сигнальных лампочек.

Вдруг вспыхнул яркий свет. И когда сенатор открыл ослепленные светом глаза, он увидел, что почти рядом с ним стоит худой, высокий и тонкий, как жердь, рыжеватый человек с большими голубыми и по-детски круглыми глазами. Рука человека еще лежала на выключателе. Это он зажег свет.

Большая комната, в которую вошли сенатор и Бакмайстер, не имела окон. Видимо, это был конец зрительного зала, отгороженный сплошной стеной, но с вырезом для экрана. Большую часть комнаты занимала машина невиданной конструкции. С первого взгляда бросились в глаза два огромных, в человеческий рост, металлических конуса, привинченные к кронштейнам осями параллельно полу, на расстоянии метра один от другого. Конусы были повернуты друг к другу вершинами. От конусов поднимались кверху два толстых, изолированных провода и через отверстие в потолке уходили куда-то наружу.