– На двенадцать, – рискнул он. – Брату было сорок четыре. Зачем надо было говорить лишние слова?

Пеерсен поднял брови:

– Только сорок четыре? Тогда и паспорт никуда не годится.

Пеерсен повернулся к Сазерлэнду, махнул сигарой в сторону двери на дальнем конце комнаты и со счастливым видом сказал, как если бы закончил давний спор с друзьями:

– Ну, теперь вы видите, почему у меня затруднение с установлением личности.

У Сазерлэнда вид был очень рассерженный.

– Хорошо бы мистер Эйвери взглянул на тело, – предложил Пеерсен, – для уверенности.

Сазерлэнд сказал:

– Инспектор Пеерсен, личность мистера Малаби установлена по паспорту. В Лондоне в Форин Офис подтвердили, что мистер Малаби вписал имя мистера Эйвери как ближайшего родственника. Вы сказали, что в обстоятельствах смерти нет ничего подозрительного. Согласно существующему порядку вы теперь передаете его личные вещи мне на хранение до завершения формальностей в Соединенном Королевстве. Мистер Эйвери, вероятно, может заняться телом своего брата.

Пеерсен как будто раздумывал. Он вытащил остальные бумаги Тэйлора из железного ящика в столе, присовокупил их к тем, что лежали перед ним в стопке. Он позвонил кому-то и говорил по-фински. Через несколько минут младший по чину принес старый кожаный саквояж и опись личных вещей, которую Сазерлэнд подписал. На протяжении всего этого времени ни Эйвери, ни Сазерлэнд не обменялись ни словом с инспектором.

Пеерсен проводил их до самого парадного входа. Сазерлэнд настоял на том, чтобы самому нести саквояж и бумаги. Они пошли к машине, Эйвери ждал, когда Саэерлэнд заговорит, но тот ничего не сказал. Они ехали минут десять. Город был плохо освещен. Эйвери заметил, что дорога была чем-то полита и две полосы были чистые. Середину и канавы все еще покрывал снег. Почему-то вспомнилось, как ездят верхом в Сент-Джеймском парке, чего сам он никогда не делал. Уличные фонари распространяли болезненный неоновый свет, который будто сжимался перед наступающей темнотой. Время от времени Эйвери замечал покатые деревянные крыши, стук трамвая или высокую белую шляпу полицейского.

Изредка он бросал взгляд через заднее стекло.

Вудфорд стоял в коридоре и курил трубку, провожая саркастической улыбкой уходивших сотрудников. Это был его любимый час. Утром было по-другому. По традиции младший состав приходил в полдесятого; офицерские чины – в десять или четверть одиннадцатого. Предполагалось, что старшие сотрудники Департамента засиживаются вечером допоздна, приводя в порядок бумаги. Джентльмены, любил говорить Леклерк, часов не наблюдают. Обычай велся с войны, когда офицеры работали ранним утром, опрашивая летчиков, вернувшихся из разведывательных полетов, или поздней ночью, когда готовили агента к отправке. Младший состав в те дни работал посменно, но не офицеры, которые находились на работе столько, сколько было необходимо. Теперь традиция служила для другого. Теперь случались дни, а часто и недели, когда Вудфорд и его коллеги не знали, чем занять время до пяти тридцати; кроме Хол-дейна, который своими сутулыми плечами поддерживал репутацию Департамента в области исследований. Остальные готовили черновые проекты, которые никогда не рассматривались, тихо пререкались между собой по поводу отпуска, дежурств, обсуждали качество государственной мебели, с излишним рвением обсуждали штатное расписание в своем отделе.

Шифровальщик Берри вошел в коридор, нагнулся и надел велосипедные зажимы.

– Как жена, Берри? – спросил Вудфорд. Мужчина должен быть в курсе всего.

– Очень хорошо, спасибо, сэр. – Он выпрямил спину, провел гребнем по волосам. – Как ужасно, сэр, с Тэйлором.

– Ужасно. Он был хорошим разведчиком.

– Мистер Холдейн запирает сектор регистрации, сэр. Останется допоздна.

– Да? Ну, у нас у всех теперь дел по горло.

Берри понизил голос:

– И босс ночует в учреждении, сэр. Прямо какой-то кризис. Говорят, он поехал к Министру. За ним выслали машину.

– Спокойной ночи, Берри.

Слишком много говорят, сделал заключение Вудфорд в неторопливо зашагал по коридору.

Свет в кабинете Холдейна шел от подвижной настольной лампы. Яркий сноп лучей падал на досье перед ним, высвечивая контуры лица и кисти рук.

– За поздней работой? – спросил Вудфорд.

Холдейн отложил одно досье и взял другое.

– Интересно, как там молодой Эйвери; он справится, наш мальчик. Я слыхал, босс еще не вернулся. Значит, долгое совещание, – говорил Вудфорд, устраиваясь в кожаном кресле. Оно было собственностью Холдейна, он привез его из своей квартиры, чтобы, сидя в нем после обеда, решать кроссворды.

– Почему вы уверены, что он справится? Он еще ни разу ничего такого не делал, – не поднимая глаз, сказал Холдейн.

– Как у Кларка прошло с женой Тэйлора? – спросил теперь Вудфорд. – Как она себя вела, когда услышала?

Холдейн вздохнул, отодвигая досье:

– Он сообщил ей. Вот все, что я знаю.

– Вы не знаете, как она себя вела? Он не сказал вам?

Вудфорд всегда говорил немного громче, чем необходимо, потому что ему приходилось соревноваться с женой.

– Понятия не имею. Насколько я знаю, он пошел один. Леклерк предпочитает не распространяться о таких вещах.

– Я думал, может, с вами…

Холдейн покачал головой:

– Только разве Эйвери.

– То серьезное дело, Эйдриан, оно… возможно?

– Возможно. Увидим, – мягко сказал Холдейн. Изредка он бывал мягким с Вудфордом.

– Ничего нового по поводу Тэйлора?

– Атташе по авиации в Хельсинки нашел Лансена. Тот подтверждает, что передал пленку Тэйлору. Русские его перехватили над Калькштадтом; два МИГа. Преследовали некоторое время, потом удалились.

– Боже, – оцепенело сказал Вудфорд. – Тепепь все становится ясно.

– Ничего подобного; это просто не противоречит тому, что мы знаем, и только. Если район объявлен закрытым, почему его не патрулировать? Скорее всего, его закрыли, чтобы провести учения, маневры на земле и в воздухе. Почему они не заставили Лансена сесть? Из всего этого никаких заключений делать нельзя.

В дверях стоял Леклерк. На нем был чистый воротничок для Министра и черный галстук для Тэйлора.

– Я приехал на машине, – сказал он. – Нам дали одну из министерских на неопределенное время. Министр был очень огорчен, когда узнал, что у нас своей нет. Это «хамбер», с шофером, как у Контроля. Мне сказали, что шофер – человек надежный. – Он посмотрел на Холдейна. – Я принял решение создать Специальный отдел, Эйдриан. Хочу, чтобы вы его возглавили. А исследовательский я на время передам Сэндфорду. Перемена пойдет ему на пользу. – Его лицо расплылось в улыбке, словно он больше не мог сдерживать себя. Он был очень возбужден. – Мы будем забрасывать агента. Министр дал согласие. Немедленно приступаем к работе. Завтра утром я прежде всего хочу видеть завотделами. Эйдриан, вам я выделяю Вудфорда и Эйвери. Брюс, держите связь с мальчиками; свяжитесь с теми, кто прежде готовил наших агентов. Министр финансирует трехмесячные контракты на временное расширение штатов. Никаких лишних расходов, разумеется. Программа обычная: радиосвязь, обращение с оружием, шифры, наблюдение, рукопашный бой и легенда. Эйдриан, нам понадобится дом. Может быть, домом займется Эйвери, когда приедет. Насчет документов я поговорю с Контролем: специалисты по подделке все перешли к нему. Нам понадобится описание границ в районе Любека, донесения беглецов, подробности о минных полях и заграждениях. – Он взглянул на часы. – Эйдриан, мы можем поговорить?

– Скажите мне одно, – сказал Холдейн. – Что об этом знает Цирк?

– Только то, что мы им рассказываем. Почему вы спрашиваете?

– Они знают, что погиб Тэйлор. Все на Уайтхолл знают.

– Возможно.

– Они знают, что Эйвери поехал в Финляндию за пленкой. Очень вероятно, что они заметили донесение о самолете Лансена в Центре безопасности полетов. Они умеют подмечать мелочи…

– Так что же?