– К чему вы клоните?

– Я всего только размышляю вслух. Вполне вероятно, что Цирк лучше нас оснащен для подобного дела. Может быть, вам стоит поговорить с Контролем. Мои специалисты по вооружению окажут ему поддержку.

– То есть вы думаете, что сами не справитесь?

– Мой Департамент, в его теперешнем виде, нет. А Контроль может. Если, конечно, Министр не будет против, чтобы подключить еще одно ведомство. Точнее, два. Я не знал, что вас так беспокоит огласка.

– Два?

– Контролю придется доложить в Форин Офис. Это его обязанность. Так же как я докладываю вам. И тогда голова будет болеть у них.

– Если они узнают, – сказал с презрением замминистра, – на другой день это будет обсуждаться в каждом вшивом клубе.

– Такая опасность есть, – признал Леклерк. – Я подозреваю, в частности, что у Цирка нет специалистов по военным объектам. Ракетная установка – это сложное дело: стартовые платформы, пламеотбойные щиты, кабельные трассы; информация об этих вещах требует соответствующей обработки и оценки. Мне кажется, мы с Контролем могли бы объединить силы…

– Это исключено. Вы не умеете работать вместе. Если бы ваше сотрудничество и было успешным, это противоречило бы нашему принципу: не допускать монолита.

– Ах да, конечно.

– Предположим, вы займетесь этим сами; предположим, вы найдете человека; что еще потребуется?

– Дополнительные расчеты. Срочное предоставление средств. Расширение штата. Тренировочный центр. Покровительство Министерства; спецпропуска и полномочия. – И опять укол ножом:

– И небольшая помощь Контроля… мы могли бы получить ее под каким-нибудь предлогом.

Над водой расплывалось жалобное эхо гудящих в тумане кораблей.

– Если иначе нельзя…

– Может быть, вы доложите Министру, – сказал Леклерк.

Пауза. Леклерк продолжал:

– В практическом смысле – нам нужно порядка тридцати тысяч фунтов.

– Подотчетных?

– Частично. По-моему, вы не хотели знать подробности.

– За исключением финансовых. Знаете, подготовьте записку о ваших расходах.

– Отлично. Набросаю в общих чертах.

Снова пауза.

– Едва ли это самая большая сумма по сравнению с риском, – сказал себе в утешение замминистра.

– С потенциальным риском. Мы хотим внести ясность. Я не делаю вид, что убежден. Просто подозрение, очень серьезное подозрение. – Он добавил – не смог сдержаться:

– Цирк бы запросил вдвое больше. Им слишком легко дают деньги.

– Тридцать тысяч фунтов, значит, и наше покровительство?

– И человек. Но я должен найти его сам.

Короткий смешок. Замминистра резко сказал:

– Кое-какие детали Министр знать не захочет. Вам понятно?

– Конечно. По-моему, в основном говорить будете вы.

– А мне кажется, Министр. Вам удалось его сильно встревожить.

Леклерк заметил с ехидной почтительностью:

– Мы не должны так поступать с нашим руководителем, с нашим общим руководителем.

У замминистра было такое выражение лица, будто он не чувствовал, что над ним есть еще начальство. Они встали.

– Кстати, – сказал Леклерк, – о пенсии миссис Тэйлор. Я написал ходатайство в Министерство финансов. Там считают, что нужна подпись Министра.

– Боже мой, почему?

– Вопрос в том, был ли он убит при исполнении.

Замминистра оцепенел.

– Какая бесцеремонность! Вы просите Министра подтвердить, что Тэйлор был убит.

– Я прошу о пенсии для вдовы, – с достоинством возразил Леклерк.

– Он был одним из моих лучших людей.

– Разумеется. Они все лучшие.

Министр не поднял глаз, когда они вошли.

А инспектор полиции поднялся со стула – маленький, толстый, с выбритой шеей. Он был одет в штатское. Эйвери предположил, что он детектив. Он пожал им руки с видом профессионального соболезнования, усадил их в современные стулья с тиковыми подлокотниками и предложил сигареты в жестяной коробке. Они отказались, тогда он закурил одну сам, и дальше она играла роль как бы удлинителя его коротких пальцев, когда он жестикулировал, и служила инструментом для рисования, когда в наполненном дымом воздухе он принимался очерчивать предметы, о которых говорил. Он то и дело отдавал должное печали Эйвери, погружая подбородок внутрь воротника и бросая интимно-сочувственный взгляд из-под нахмуренных бровей. Вначале он рассказал обстоятельства происшествия, с утомительными подробностями расхваливая усилия полицейских в поисках машины, часто упоминал личную озабоченность начальника полиции, известного англомана, и выразил убеждение, что преступник будет найден и наказан по всей строгости финского закона. Некоторое время он говорил о своей любви к англичанам, восхищался королевой и сэром Уинстоном Черчиллем, рассуждал о преимуществах финского нейтралитета и наконец перешел к разговору о покойнике.

Вскрытие, с гордостью говорил он, завершено, и мистер прокурор (его собственные слова) объявил, что обстоятельства смерти мистера Малаби не дают повода для подозрений, несмотря на значительное присутствие в крови алкоголя. Бармен в аэропорту говорил о пяти порциях Штайнхегера. Он повернулся к Сазерлэнду.

– Он хочет видеть брата? – спросил он, явно предполагая особый такт в обращении в третьем лице.

Сазерлэнд смутился.

– Это как мистер Эйвери, – сказал он, как если бы дело было вне его компетенции. Оба посмотрели на Эйвери.

– Пожалуй, нет, – сказал Эйвери.

– Есть у нас одно затруднение. С установлением личности. – сказал Пеерсен.

– С установлением личности? – повторил Эйвери. – Моего брата?

– Вы видели его паспорт, – вставил Сазерлэнд, – до того как послали мне. В чем затруднение?

Полицейский кивнул:

– Да, да.

Он открыл ящик и вынул несколько писем, бумажник, и какие-то фотографии.

– Его звали Малаби, – сказал он. По-английски он говорил бегло, с тяжелым американским выговором, который хорошо сочетался с сигарой. – У него был паспорт на имя Малаби. Паспорт в порядке, верно?

Пеерсен взглянул на Сазерлэнда. На секунду Эйвери показалось, что озабоченное лицо Сазерлэнда выражайте искреннее сомнение.

– Конечно.

Пеерсен начал раскладывать письма – одни в стопку перед собой, другие обратно в ящик. То и дело, добавляя в пачку письмо, он бормотал: «Так, так» или «Да, да». Эйвери чувствовал, что вспотел, что у него стали влажные ладони.

– Значит, вашего брата звали Малаби? – опять спросил он, закончив перекладывать письма.

Эйвери кивнул.

– Разумеется.

Пеерсен улыбнулся.

– Не разумеется, – сказал он, направив на него свою сигару и дружелюбно кивнув, как если бы предлагал какой-то вопрос на обсуждение. – Все личные вещи, письма, одежда, водительские права – все принадлежит мистеру Тэйлору. Вы знаете что-нибудь о Тэйлоре?

У Эйвери в голове появилась ужасная тяжесть. Конверт, что делать с конвертом? Пойти в уборную, уничтожить, пока не поздно? Но могут остаться следы: конверт был плотный и блестящий. Даже если его разорвать, на поверхности будут плавать кусочки. Он чувствовал, что на него смотрят Пеерсен и Сазерлэнд, ожидая, когда он заговорит, он не мог думать ни о чем, кроме конверта, который оттягивал его внутренний карман.

Ему удалось произнести:

– Нет, не знаю. У нас с братом… – сводным или единоутробным? – …У нас с братом мало было общего. Он был старше. И росли мы, в общем, не вместе. Он работал в самых разных местах, во многих местах, он никогда не мог на чем-нибудь остановиться. Может быть, этот Тэйлор был его другом… который… – Эйвери пожал плечами, мужественно пытаясь дать понять, что Малаби для него тоже был немного загадкой.

– Сколько вам лет? – спросил Пеерсен. Уважение к горю Эйвери начинало таять.

– Тридцать два.

– А Малаби? – быстро спросил он как бы между прочим. – На сколько он лет вас старше?

Сазерлэнд и Пеерсен видели его паспорт в знали возраст. Обычно возраст тех, кто умер, запоминается. Только Эйвери, его брат, понятия не имел, сколько было лет умершему.