Карл поспешил убедительно добавить:

– Да, как иначе, как не по вере. Мы Божьи посланники, и Его народ позаботится о нас.

Томас пробурчал что-то и неохотно поплелся за остальными по пыльной прибережной дороге. Солнце палило нещадно, и все взбиралось выше и выше над головами голодных, жаждущих крестоносцев.

– Ну, Карл, – буркнул он, – что-то я не вижу ни бабочек, ни птиц, которых ты нам обещал в дороге.

Карл вспыхнул, несколько устыдившись собственных ожиданий.

– Я лишь повторил то, что слышал в Майнце.

Томас осклабился и презрительно фыркнул.

– Карл, бабочки и птицы никогда не будут сопровождать нас, ради Бога, когда ты начнешь видеть мир таким, каким он есть?

Вил, слишком усталый, чтобы выслушивать все это, сжал кулаки.

– Томас, оставь его.

– А ты, пусть и проучился столько времени в школе, такой же дурень, как и он!

Терпение Вила было готово вот-вот лопнуть, и он проскрежетал зубами:

– Закрой рот. Еще одно слово…

Команда молчаливо продолжала путь, а солнце изматывало их жарой, пока спустя многие долгие часы, вечерний ветерок не принес с речных широт спасительную прохладу. Ветер был свеж и сладок, и дети остановились, чтобы почувствовать его движение на разгоряченных телах. Карл посмотрел на небо и сказал, что будто бы увидел, как «легионы ангелов трепетали своими золотистыми крыльями» и обмахивали изможденных путников.

Крестоносцы задержались в ласковых объятьях вечера и снова были благословлены, ибо ангелы теперь доносили до их усталого слуха отзвуки далекого пения. Дети помчались на вершину следующего холма и внимательно прислушались. К их великой радости они услышали знакомую мелодию, Shimster Herr Jesu, веками известную как Гимн крестоносцев. Лицо Карла просияло, и он неловко присоединился к дальнему хору:

Малышка Мария обняла брата.

– Ты хорошо поешь, Карл. Спой еще.

Но прежде чем Карл смог начать, Томас засмеялся, а его черные глаза сверкнули неистовой яростью.

– Боже правый, да ты и в самом деле болван, kleinen bube, так что ли, карапуз? Да не поешь ты «хорошо», и вообще, это дурацкая песня. Ха! Да ты сам дурак, под стать песне. Дурачина!

Карл смутился и обиделся, но ничего не ответил. Он провел пальцами по цепочке, которую подарила ему мать. «Она никогда не считала меня дураком, – подумал он. Она любила меня. Не иначе, а то разве дала бы она мне это?»

Вил бросил на Томаса презрительный взгляд.

– Закрой рот или я сам заткну его чем-нибудь. А теперь все встали и пошли вперед. Я хочу догнать тех впереди. Может у них есть чем поделиться с нами.

– Но я очень-очень голодная, Вил, – тихо сказала Мария. Ее голубые глаза казались желтоватыми. – У меня болит живот, а ноги совсем устали.

Вил кивнул.

– Знаю. Сейчас немного пройдем, и я найду кого-нибудь, кто бы помог нам.

Крестоносцы, которые шли впереди них, оставались вне видимости, и после утомительной попытки, спутники Вила упали на землю около небольшой бухточки темнеющего Рейна.

– Рыбу можно рукой достать, – недовольно пожаловался Томас, – а у нас – ни сети, ни крючка, ни сачка. Лес кишит от дичи, а у нас нет ни стрел, ни копья. Где же этот ваш любящий Бог, простофиля?

Карл пожал плечами и лег на бок, а Вил встал на ноги. Он уже устал от ругани, да и сам он поддался скрытым сомнениям, но усилием придал голосу уверенность и объявил:

– Я разыщу добросердечного йомена и вернусь с едой как можно скорее.

Вил покинул спутников и пересек высушенное поле в поисках пригоршни милости, скрывающейся где-то среди ночных огней. Остальные терпеливо ждали его в сгущающейся тьме, просто уставившись на звезды, которые рождались одна за другой. Марии казалось, что прошла целая вечность, пока вернулся Вил.

– Все заткнули рты. Чтоб я не слышал ни единого слова от кого-либо из вас. Меня, меня прогнали трижды. Эта луковица – все, что я смог найти. Довольствуйтесь этим и молчите.

– И где это ты нашел ее? Она наполовину изгнила, – заметил Томас.

– Не нравится, отдай свою долю другому.

– Спорим, ты подобрал ее в свином корыте. Огня у нас нет и даже ни полведра угля, да и кресало ты где-то потерял. Хорошо, что ты не нашел нам кроля или оленя! Что б мы с ним делали?

Испугавшись его гневного голоса, изголодавшая Мария расплакалась. Вил взял ее на руки.

– Ну-ну, сестренка, все будет хорошо. – Он сверкнул глазами на Томаса, и слов не потребовалось.

Карл слегка покраснел и встал на колени.

– Я не знаю ни одной трапезной молитвы на латыни, а ты, Вил?

– Нет.

– А Бог понимает германский?

Вил пожал плечами, сконфуженный неслыханным предложением брата. Томас захохотал во все горло.

– Ты когда-либо слышал хоть одну молитву на германском языке? Ты, дурачина, германский язык не для Бога.

Вил наклонился к Карлу и резко произнес:

– Ради всех святых, молись уж как-нибудь, коль тебе от этого легче. Если нам повезет, то какой-то ангел истолкует твою молитву Богу.

Карл запрокинул свою рыжую голову, и мгновенье просто смотрел в никуда. Затем он начал шептать хорошо знакомые слова. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti… С каждым словом голос его нарастал. «Мы хотим есть, и совершаем твое дело. Прошу тебя, накорми нас, твоих воинов. Аминь».

Томас оскалился и закачал головой.

– Ой-ой, ну прямо какой-то монах. Готовьтесь поутру затянуть потуже животы.

Неотвратимо наступил рассвет, но его красное небо не предвещало милости от солнца, поднимающегося над головой. Четверка встала и беспомощно огляделась по сторонам. Вил нарушил молчание.

– Сего дня мы настигнем группу впереди идущих. Я вам точно говорю: у них найдется что-нибудь съестное.

Итак, Вил отложил собственные сомненья и повел спутников по пыльной дороге в направлении юга. В шестом часу дня манящая река оказалась слишком сильным искушением, и молодой командир дал позволение окунуться в медленных водах. Мария визжала, Карл смеялся. Вода поглаживала их горячие тела и казалась такой прохладной и чистой. Гладкие круглые камешки щекотали за голые подошвы, а волны, нежно похлопывавшие об илистый берег, успокаивали души. Даже Томас заулыбался.

Передышка, однако, была короткой, ибо неутомимый голод гнал их снова в путь, где по дороге они целый день выпрашивали еду у прохожих. Наступила ночь, и единственным сокровищем того дня были смутные воспоминания о реке и тяжелое ведро для угля, найденное Вилом в высоких сорняках при дороге.

Темнота немного ослабила хватку дневного жара. Вил нашел пару деревянных обрубков и кинул их в жестяное ведро, тоскливо подняв голову к звездам. Уставший мальчик придумал к своей находке поводок из обрезка старой веревки, выброшенной из проезжавшей мимо телеги. Он вздохнул, на миг усомнившись в своем крестовом походе, и остановился, увидев сестру в ярком лунном свете. Вил подумал, что она выглядит еще более измотанной, заметил темные круги под запухшими глазами. Он провел руками по волосам и развернулся, чтобы найти немного мягкой травы себе на постель.