– Я боюсь.

Вил заметил двух стражников, нежданно вынырнувших из-за угла хижины колесника.

– Быстро, Мария, быстро в дом.

Захлопнув дверь позади себя, Вил ловкими пальцами поспешил отвязать от пояса котомку брата Лукаса и погрузил ее вместе со своим новым кинжалом в глубокую насыпь своей соломенной постели. Он поправил на себе одежу, тревожным движением взъерошил волосы и вытянулся на месте, молчаливо ожидая прихода солдат. Это были всеми ненавистные наемники, отбывающие краткую службу под лордом Рункелем, которых поселили поблизости, в аббатстве, из-за боязни гражданских войн в империи. Рот пересох, колени ослабли, но Вил решил держаться храбро.

Мария крепко прижалась к брату, собираясь с силами, на которые только была способна. Хотя они ожидали пинка в дверь, оба вздрогнули от его удара.

– Пошли вон, оборванцы. Мы здесь по делам аббатства, – гаркнул внушительных размеров воин со зловонным дыханием.

Вил слабо запротестовал.

– З-з… зде… здесь все в порядке, сир. Вам лучше поискать в другом месте.

– С дороги, мальчишка, – проворчал мужчина, тяжелой рукой сбив Вила на пол.

Мария быстро склонилась на одно колено, откинула крохотную голову наверх и обратилась к грубым посягателям с предусмотрительной покорностью.

– Пожалуйста, добрые господа, будьте осторожны. Mutti, моя мать, страждет в лихорадке, и ей нужен покой.

Солдаты буркнули и, минуя девочку, подступили к дверям Мартиной спальни. Вил вспомнил о давнем рассказе своего отца и сказал им вослед:

– Мои господа, входите, если желаете, но поберегитесь лихорадки.

Слова мальчика осадили обоих мужчин, и они прекратили свое продвижение, взглянули друг на друга, а затем на затемненную комнату перед собой. На счастье детей Марта застонала.

– Хм. Кажись, здесь все чисто, – проворчал один.

Другой кинул беглый взгляд на скромное помещение, пожал плечами и согласился, запихивая деревянный черпак себе в карман:

– Все чисто, пошли далее.

Воины прошли общую комнату в несколько длинных шагов, и вышли, склонившись, из низкой двери. Рады уйти подальше от лихорадочной, они продолжили поиски в другом месте.

Вил положил дрожащую руку сестре на голову и слабо улыбнулся.

– Наверное, святые сегодня с нами.

Мальчик прикрыл дверь, оставив достаточную щель для обозрения. Он наблюдал, как солдаты закончили обыскивать и сели на лошадей. Резкая команда, облако пыли – и они ускакали прочь. Плотно закрыв дверь и прислонившись к стене, Вил с облегчением обратил лицо к Марии, как из-за ворот завопил на них знакомый голос. В их сторону неслась фрау Анка, раскрасневшаяся и возбужденная, браня душу аббата и всех святых вместе взятых, грозя пальцем и отчаянно вереща.

– Значит так, Kinder, – прогремела Анка в лицо девочки, отворившей ей двери. – Видать, мамаша Марта снова провела смерть и готова встретить новый день. Хорошо. Ты, девчонка, подай яиц, воды и проса для наваристой похлебки. А ты, Вильгельм, запаси мне дров. Матерь святая! Работа, работа, целый день – одна работа, а вы, дети, стоите тут и таращите на меня глаза. А ну делайте, что вам велят.

Карл безмолвно ожидал, пока отец Пий с усилием влезал в черную рясу с капюшоном и возвращался к прежнему, неуклюжему положению на скамейке. Мальчик подавил ухмылку, наблюдая, как обрюзгший священник заново брал штурмом свою обувку, после унизительного падения на пол во время минувшей попытки завязать ремни сандалий. Пий откинулся назад, ловя воздух зияющим ртом, и дернул свое тело вперед, пытаясь за один прием одолеть один башмак. Достигнув цели, Пий яростно замотал ремни, выдохнул и снова откинулся назад, чтобы взять больше воздуха и повторить изматывающий маневр.

– Проклятые ремни коротковаты будут, – задыхаясь, произнес он. – Служанка, принеси мне новые ремни из аббатского хранилища в следующий раз, или, Бог свидетель, я… Так, теперь приведи этого упрямого осла.

Угрюмая сожительница священника издала невразумительный звук и сверкнула глазами на своего хозяина, обиженная столь неучтивым обхождением. Она уронила орущего младенца Карлу на руки.

– Ты, мальчишка, подержи ее, да не так, тупица, поддержи ее голову рукой, дурачина.

Не в меру обеспокоенный Карл беспомощно глядел на плачущего ребенка, пока ее мать шумно направилась к конюшне.

– Как долго Марта лежит в горячке? – выпалил Пий.

Несколько дней, уж дня три.

Священник кивнул и омыл лицо и руки в кадке с водой Он поднес отполированную оловянную пластину вплотную к лицу и стал изучать свое размытое отражение. Карл, пристыженный собственными мыслями, не смог противостоять им. «Он и впрямь самый уродливый человек, каких я видывал! Его гладкая голова походит на яйцо, усаженное на черную гору из шерсти».

Священник опустил оловянку, чтобы рассмотреть свой нос, затем, удовлетворившись, перешел к обозрению темного родимого пятна на мочке левого уха, слегка пощипав на ней волосы.

Вернулась служанка.

– Можете идти по делам. Ваш осел уже готов и ждет. Лучше бы этому отродью не зря доставить нам столько хлопот.

В ответе священника послышался сарказм.

– Ну, дорогуша, притом, что бедная мать мальчика лежит с лихорадкой, твои слова означают…

– Лихорадкой! Ты дал моего ребенка этому щенку какой-то чумной крестьянки! – Женщина жалила слух своими словами, второпях вырвав младенца из рук Карла и, не церемонясь, бухнула ребенка в колыбель. Потом схватила толстое помело и вовсю разошлась:

– Mein Gott, как посмел ты впустить лихорадку в дом моего ребенка.

Она яростно замахнулась на удивленного мальчика, обе руки которого, оборонительно выставленные перед помелом, приняли, казалось, хорошо знакомую позицию.

– Прочь, отродье, и ты тоже, священник, пошли оба!

Пораженный Карл побежал, сломя голову, к двери. Пий следовал за мальчиком по пятам, спотыкаясь о порог и со всем усердием уклоняясь от помела.

Довольная тем, что отогнала осквернителей на безопасное расстояние, взбешенная служанка водворила метлу обратно в угол, фыркнув напоследок своему втихаря негодующему хозяину и его юному соучастнику.

Запыхавшийся священник поправил покрывало на своем жалком осле, бросил нервный взгляд на тень в передней двери и низко склонился к Карлу.

– Сущий ад на земле, отрок, сущий ад. Где уж тут получить должное, – промямлил он.

Карл малодушно пожал плечами, опасаясь, что фрау может следить за ними, и боязливо озирался, пока священник собирался с мыслями, поправлял рясу и сандалии и, наконец, взобрался верхом на терпеливое животное.

Отчасти вернув себе мужество, Пий сморщил нос в направлении дома и прошептал Карлу:

– Сын мой, Благая Книга напоминает нам, что лучше жить в углу на кровле, чем в доме сварливой жены!

Карл улыбнулся.

Под палящим солнцем пара пустилась в небольшую прогулку к Вейеру, но не успели они отойти, как их нагнал помощник пристава. Мужчина легко осадил коня и почтительно обратился к священнику:

– Не видали ли вы каких-нибудь странников, отец Пий?

– Нет, сын мой. Мне говорили, что аббатский стражник лежит раненый?

– Нет, святой отец, не раненый. Он умер. Ансель был это, из ночного караула. Кто-то расшиб ему голову о камень за вратами аббатства.

– Боже правый, – сказал Пий, – ведь я знавал Анселя.

– Будьте бдительны, святой отец, и сообщите о пребывании любых встреченных чужестранцев или о необычном поведении своих. И, должен предупредить вас, присмотрите за кучками детей, которые минуют наши земли в новом Крестовом походе. Не спускайте с них глаз; говорят, они что-то замышляют, может даже…

– Ach, ай ли? Сомнительно мне, что дитя могло бы убить Анселя. Такого гиганта да и…

– Как бы ни так, святой отец. Видал я сущих мальчиков, творивших дела диавола. Мне пора в путь.

Поначалу Карл обеспокоился совпадением между отсутствием Вила и убийством Анселя, но счел свои рассуждения нелепыми, и мыслями обратился к упоминанию о детях в Крестовом походе. Никогда ранее он не слышал ничего подобного, не знал о множестве детей, примыкающих к военным крестоносцам, кроме пажей и прислужников.