– Да нет, с полгода – как с Васькой поженились, – она посмотрела на Абдуллу.

– Да не тяни ты, старый шаман, – сказал Абдулла, – выкладывай, чего надо.

– Как бы это сказать… Да ничего особенного, просто здесь одно время жили мои друзья. Ну… они ребята своеобразные, вы с мужем, по всей видимости, более уравновешенные люди. Словом, какая-то неявная эта квартирка. Я не знаю, может, им это все только казалось…

– Что казалось? – Ксения вдруг почувствовала легкий укол в висках. «Какой-то странный разговор…»

– Я не хочу вас пугать, потом, я же говорю, они были ребята специфические.

– Ну вот, начинаются истории с приведениями, – улыбнулся Абдулла, а Старик Прокопыч продолжал:

– Знаете, у страха глаза велики. Только Олежка, это вот как раз мой приятель, говорил, что здесь все время ощущается чье-то присутствие…

– Ну, конечно, потому что здесь все время кто-то есть, – засмеялась Ксения.

– Кто-то есть… – повторил Прокопыч. – А потом эти ночные кошмары… Хотя, может, обкурились на ночь или колес наглотались. Я ж говорю, они ребята специфические. Здесь, я смотрю, остались кое-какие их вещи. Вон и лимон, который они пересадили. А вас не просили ухаживать за лимонами?

– Просили… Дети хозяйки. Сказали, что она очень любит лимоны.

– Хозяйка чудная, она все пересаживает и пересаживает эти растения, не знаю сколько лет. Может, выводит чего?

– А что случилось с вашими друзьями, почему они съехали?

– Да ничего не случилось, – Прокопыч беспомощно поглядел на Абдуллу. – Просто крыша поехала у обоих. У мужа и у жены. И до сих пор в дурке лежат, уже с полгода, с лета. А, может, и ерунда все это… Хотя, чего уж здесь ерундового.

– Короче, вот что, друг мой, – Абдулла взял запотевшую бутылку «Столичной» и некоторое время смотрел через нее на свет. – Старик Прокопыч у нас музыкант, и когда он отвязывается на сцене, получается у него это замечательно. А вам с Васькой надо отсюда съезжать, – подытожил он неожиданно. – Видимо, всю тяжесть разговора мне придется взвалить на свои хрупкие плечи. – Абдулла начал загибать пальцы. – Первое. С Васькой я говорил, он меня и слушать не хочет. Что за чушь, говорит. Не верит во всякий бред. Хотя я на его месте был бы поосторожней. Второе. До вас еще полгода назад эту квартиру снимала семейная паpa, – Абдулла кивнул в сторону Прокопыча. – Где она сейчас? В психушке! До них здесь жила работник одного ВНИИ – она, кстати, хозяйка этой квартиры. Так вот, ее надо искать по тому же адресу. Это только за последний год. А раньше эту квартиру занимали ответственные работники. И они очень быстро сменяли друг друга. И кончал каждый плачевно. Правда, считалось, что из-за неприятностей на работе. Не многовато ли для одной квартиры?! И, наконец, третье. Ты знаешь меня уже давно. Семь лет, правильно? И ты всегда мне доверяла. Послушай, Ксюш, когда я все это узнал, я сам обалдел. Время от времени здесь что-то происходит. Я не знаю, когда именно, но не думаю, что надо ждать следующего раза. Не говоря уже о том, что чье-то присутствие здесь ощущается постоянно. Ксюш, ты можешь мне не верить, но вот Старик Прокопыч вообще завернут на этом и может многое рассказать. И зря ты смеешься, по крайней мере, – Абдулла вдруг разорвал сигаретную пачку и начал что-то писать, – вот его телефон, на всякий пожарный, звони, если что-нибудь…

– Ой, Абдулла, – Ксения смеялась, пряча телефон в карман своих спортивных брюк, – всегда ты был такой! Ты ведь уже взрослый человек.

– Ну какой «такой»? – Абдулла улыбнулся, – Ксюха, Ксюха, я ведь всегда был тебе другом, разве не так?

– Конечно, так!

– И никогда не претендовал, чтоб быть больше чем другом за все семь лет… Хотя я, черт побери, помню все! Как ты была промокшей под дождем десятиклашкой в парке Горького, а я был уже мужчиной, орлом, без пяти минут дипломатом!

– А ты подошел и сказал: «Дитя, хочешь я покажу тебе самые экзотические страны мира? Там будут лить муссонные дожди, но я гарантирую надежную крышу. А пока прошу…» – и отдал мне свой плащ.

– Ты даешь! Надо же, все помнишь. А ведь точно, так и было, слово в слово.

– Что ты, Абдулла! Ты был моим самым первым и самым ярким впечатлением.

– А что же ты тогда выбрала этого пиратствующего культуриста-литератора Ваську?

– Ты сам нас познакомил…

– Это была моя роковая ошибка, но ты-то выбрала его. И тем самым разбила мое сердце. И говорю при свидетелях: целое оно всегда принадлежало тебе!

– Абдулла, ты и сейчас самое яркое впечатление! – Она прильнула к нему и поцеловала его в колючую щеку, – но не могла же я выйти замуж за впечатление, пьяная твоя физиономия! – Она смеялась, но глаза ее почему-то увлажнились. – И ты ведь женился, когда я была еще ребенком.

– Врут женские слезы, ой как врут! Я женился потому, что мне надо было ехать работать, Родине служить, державе… Но теперь – довольно. Я бросаю все это…

Ксения удивленно на него посмотрела, а Абдулла продолжал:

– А ты думаешь, чего мы третий день пьем?! Бросаю. И буду первым в истории отечественного рока музыкантом с дипломатической карьерой за спиной. И нет человека счастливее меня! Шли бы они все…

А на столе уже ждали маринованные грибы, и масло плавилось в горячей рассыпчатой картошке, и нарезанная тонкими ломтями, просвечивалась бастурма, купленная случайно в магазине «Армения». И они выпили по ледяной рюмке водки, чувствуя, как приятное тепло плывет внутри, разливаясь до кончиков пальцев, и закурили, и Абдулла сказал:

– С детства не было так хорошо… С детства? Дети! Старик Прокопыч, а как же дети?

Индеец вскочил и опять беспомощно смотрел по сторонам.

– Вот незадача-то, забыл. Ты же расфилософствовался, а я забыл.

– Дети, позор моим сединам! – кричал из коридора Абдулла.

А Старик Прокопыч смотрел растерянно:

– Ну и балбес же он. Говорил, ну чего их с собой тащить?

Абдулла вернулся и привел с собой двух юных девушек, одетых в том же живописном стиле, что и Старик Прокопыч.

– Ксюха, познакомься, это наши внучки, – сказал Абдулла. – Они поклонницы композитора Бизе и арии Хозе. Но иногда ходят и на Старика Прокопыча. И вот мы прямо с концерта. Мы знали, что ты будешь не против. Ничего, а?

В ту ночь Ксении не спалось. Она ворочалась, просыпалась, а когда засыпала, ей снилось, что на кухне вовсю шумит Абдулла. Он чего-то кричал каким-то странным пирующим с ним людям. Что-то наливал без конца из зеленой квадратной бутылки, а это «что-то» в бутылке не убавлялось.

– Да это же зелье, настой на костях богомола! – кричал Старик Прокопыч, раскачиваясь на неизвестно откуда взявшихся качелях, а потом начинал хохотать, и оказывалось, что это хохот не человека, а сыча.

– А он и есть сыч, – мягко говорил прямо над ухом Абдулла, – пойдем со мной, я тебя буду любить, в ванной…

И Ксения просыпалась измученная, ворочалась, прижималась к мужу, слушала его ровное дыхание и снова закрывала глаза. И тогда те самые девушки-внучки начинали летать по длинному коридору, а их черные кожаные куртки оказывались крыльями. А на кухне мощный церковный хор пел песню, и песня эта была Интернационал…

Успокоилась она только к пяти утра. Заснула и уже не видела никаких снов.

Всю весну Ксения работала над дипломом. Большую часть времени она проводила в библиотеке, но иногда занималась дома, облюбовав для этого кухню.

В тот день она переписывала вторую главу. Вечером у нее была назначена встреча с руководителем диплома, и она не заметила, как часы пробили полдень. В две минуты первого зазвонил телефон. Ксения пошла в спальню снимать трубку. Это был Василий.

– Привет, детка, звоню из редакции. Совсем нет времени…..

– Васька, это ты? Ты что, осип? Что у тебя с голосом?

– Ерунда, сейчас накричался с одним кретином. Послушай, детка…

А Ксения подумала: «Странное дело, ведь он меня никогда не называл «детка». Что за глупость?»

А Василий продолжал:

– Там, на столике в спальне, должны быть ключи с твоим брелоком… я забыл, посмотри… Ты же собиралась вечером в институт.