– Ты ж, вода-пророчица, реки всю правду. – Последний кусок коры полетел в костер. – Под полной луной, матерью Волка, заклинаю тебя и приказываю. – С этими словами волхв извлек из кожаного мешочка клок шерсти, похищенный им из дома рода Куницы. Глаза его закатились, на миг оставив в глазницах лишь белки, а голос возвысился почти до визга, когда он бросил шерсть в огонь. – Реки здесь всю правду!

Некоторое время ничего не происходило. Лишь дымы стелились над чашей. Скорее всего, вода опять промолчит. Человек в сером даже собрался уходить, но внезапно что-то привлекло его внимание. Там, в завихрении дымов, он успел увидеть нечто. Затем на поверхности воды, красной от пламени, появилась рябь. Волхв вздрогнул – неужели? Но сомнения сейчас отметались, отметались прямо на глазах: содержимое чаши заволновалось, закипело… Вот-вот вода будет готова заговорить. Лицо человека в сером выражало сейчас страх, недоверие и жадное любопытство. Потом остался только страх, темный и холодный, как ночные завывания ветра в зимнем лесу.

Он увидел. Увидел то, что хотел. Получил ответ на пугающий вопрос. И ответ этот оказался еще более пугающим. Лицо человека в сером застыло и побледнело. Там, в красной воде, в багряных всполохах, точно в зеркале, окрашенном подземным пламенем, он увидел конец своего мира. Право, право оказалось древнее пророчество. Варяжский меч, воткнутый в древний курган, дружина Олега, лютая битва и поражение древлянских воинов. Вода заволновалась еще больше, и теперь взору волхва открылась картина, от которой его сердце сковала тоскливая скорбь. Пожарища, пожарища кругом; повержен кумир косматого бога Велеса, уже подкрадывается огонь к деревянному идолу, а из глаз его выступили кровавые слезы и текут по щекам скотьего бога, бога волхвов и бога мертвых. А потом сквозь всю эту картину разрушения и гибели прежних устоев совершенно отчетливо проступила голова куницы. Это был тот самый оберег, клок шерсти от которого похитил человек в сером. Только на сей раз глаза оберега словно были живыми. Они смотрели прямо на волхва, и почудилось тому, что в хищном взгляде зверька он уловил что-то непресекаемое.

– Род Куницы, – хрипло выдавил Белогуб.

Вот и все – он получил последний ответ. Вопросов больше не осталось. Теперь древнее пророчество полностью разгадано. Но все же некоторое время на лице волхва еще читались сомнение и настороженная задумчивость. И даже что-то еще, словно сожаление, словно тихая печаль по-прежнему стучалась в его сердце. А затем то ли багряные всполохи костра хищными тенями легли на человека в сером, то ли глубокие складки исказили уголки его губ, но на лице волхва впервые появилось что-то новое. Как будто на обрамленное сединами и умытое лунным светом лицо волхва легла на миг глубокая тень, сковав черты в зловещую каменную маску.

– Род Куницы, – хрипло выдохнул Белогуб. – Олег и род Куницы.

Человек в сером покидал капище, еще более укрепившись духом. Он знал, что ему делать.

Это было чудесное утро. От Авося все отстали, потому что готовились к большому летнему празднику. Когда происходит такое, то взрослым не до детей, и Авось сможет вдоволь поиграть. Правда, отец все же успел пожурить мальчика.

– Авоська, – сказал он, – что ж ты все со своими лодками возишься?

– Я? Я… вот, – мальчик покраснел и смущенно промямлил, – я вот что-то про ветер понял, отец.

– Про ветер? – с легкой укоризной улыбнулся предводитель охотников.

– Да! Если парус на ладье поставить не прямо, а вбок и сделать косым, как край березового листа, то даже встречный ветер будет гнать ладью. Можно ходить против ветра. Хочу смастерить…

– Так как же? Так не получится.

– Авось получится! Сейчас смастерю и увижу.

Мать с любовью посмотрела на мальчика, затем позвала играющую с деревянной куклой сестренку – девочке недавно сделали татуировку в укромном месте, между спиной и шеей, такую же, как у Авося. Голова куницы – родовой знак: лишь дети вождя имели право на такой. Собственно, татуированная голова куницы – вот и все привилегии. А доставалось порой поболе, чем многим. Вот и сейчас отец чуть досадливо вздохнул и произнес:

– Авось, род Куницы всегда жил в лесу. Мы охотники, а лес – наш отец. Да, мы убиваем зверей для пропитания и шкуры берем, но прежде просим прощения у духов животных. Мы дети леса, Авось.

– Я знаю, отец.

– И когда-нибудь ты станешь главой рода.

– Отец, у меня два старших брата, здоровья им. Они лучшие воины и охотники после… – мальчик еще больше покраснел, – после тебя, отец.

– Хитер ты, Авось, – произнес отец, но больше укоризны в его взгляде не было.

И, воодушевившись, мальчик выпалил:

– Милы моему сердцу ладьи, отец! А еще драккары варягов. Любо мне мир посмотреть.

– Да, и как же ты собираешься? – добродушно усмехнулся вождь. Он уже свыкся с фантазиями сына, во всем остальном мальчик был ладным и смекалистым. Но… было в нем что-то необычное. Такое же, как и в сестренке его – единственной девочке в семье вождя.

– Отец! Говорят, князь Олег берет в дружину не только варягов.

– Князь Олег?! – Теперь уже отец расхохотался в полный голос. – В дружину варягов?!

– Да, отец, – сконфуженно ответил мальчик, но глаза его дерзко блеснули.

Вождь предпочел этого не заметить и пояснил:

– Он берет в дружину славных витязей, ратных воинов. Если только ты не такой.

– Я стану таким! Авось возьмут.

– Сын…

– А еще говорят, что у хазар в услужении люди с черными лицами, как зола от костра…

– Что?!

– А у греков за морем – стольный град огромен, за день не пройти, а дома из камня-самоцвета и блестят пуще солнца!

– Авось… Да, сын, есть такой город – Царьградом зовется. Ходили на него ратники. Ладно… иди, играй. Мы еще поговорим и про варягов, и про греков.

В общем-то никакой особой выволочки от отца Авось не получил. Более того, когда он взял свою лодку, чтобы бежать к реке, мать ему ободряюще улыбнулась. Авось в ответ помахал ей рукой. Выйдя за ограду частокола, Авось почему-то почувствовал необходимость обернуться. Словно что-то… Словно какое-то облачко набежало на солнышко. Но все вроде бы было спокойно. Люди занимались своими делами, готовились к празднику – мирная деревня охотников, а за порогом лежит огромный мир.

Авось еще раз помахал матери – она так и стояла у резного крыльца. Мама с маленькой сестренкой на руках. Такими Авось их и запомнит. Потому что поговорить с отцом «про варягов и про греков» ему уже не удастся.

Авось вышел к реке, весело катившей свои воды к бурным и опасным порогам. Мальчик разулыбался – хоть отец и назвал их «детьми леса», но в деревне говорили, что он, будучи юношей, оказался единственным, кто смог на спор прыгнуть в водопад и остаться невредимым. Сам отец об этом не рассказывал, словно было в этом событии что-то непристойное, неподобающее будущему воину и вождю народа охотников.

Выше по реке находился брод, и на нем очень хорошо бить острогой замешкавшуюся рыбу. Там, у брода, были купальни, и там женщины стирали белье.

Авось поставил свой кораблик на воду, ветерок дул с порогов, но с косым парусом опять что-то не вышло, и ладью прибило к берегу. Может, отец и прав, так ничего и не получится.

На другой стороне реки был запретный и сумрачный лес, простиравшийся до порогов и еще дальше. До самого горизонта. Говорят, что там живет Злая Баба. Всех мальчиков племени рано или поздно отцы отводят туда и оставляют одних. Когда-нибудь придет черед Авося. Говорят, что некоторые никогда не возвращаются. Еще говорят, что Злая Баба живет в темном тереме, и стоит он на границе страны мертвецов. Там она варит свой котел, и в нем плавают человеческие тела. И что не терем это вовсе, а слепой курий бог, и прячет он во влажной темной земле свои птичьи лапы. И даже сам косматый бог Велес обходит это место стороной. И только Ярило может беспечно волочиться по запретному лесу. Много чего говорят. Но Авосю нравился Ярило. Почему-то он казался ему веселым.